Тодор Иванович сердится
Мои, направленные как бы в пространство, размышления о весьма нервной обстановке, которая сложилась вокруг печально известного «дома НКВД», без моих усилий нашли адресату. Сотрудник газеты «Тюменские известия» Тодор Воинский (может быть, и справедливо!) посчитал, что именно к нему относится текст моей колонки «Политика на крови», и счел необходимым дать мне соответствующую отповедь.
Ну и посчитал, ну и «взял на себя», мне не жалко. А вот что касается «отповеди», она не представляется мне ни уместной, ни доказательной. Ну в самом деле, Тодор Воинский подозрительно исследует факт, что ответ ректора Куцева в «Тюменском курьере» узнали раньше, чем его получили в «Тюменских известиях». Хотя все просто: в отличие от Воинского мы не ждем, пока на*м что-то принесут, не заявляем, как Тодор Иванович: «А подать ваши документы сюда, в «Тюменские известия»… Не надо спать, а коли спишь, не надо, сердиться.
Но это мелочь, не стоила бы она упоминания, если бы не содержащийся в сем пассаже гадкий намек.
Серьезнее другое. Подмена, которую позволил себе коллега Воинский, манипулируя цитатами, правда, без указания автора. Да, они пунктуально точны, я даже посочувствовал ему: это же надо столько переписывать из чужого текста, чтобы поставить над ним свою фамилию!
Но вот стрелки в публикации «… И никаких офисов!» автор переводит довольно неуклюже. И то, что относится непосредственно к нему и еще очень небольшой группке «энтузиастов», он напрасно полагает относящимся ко всей общественности. В отсутствии позитивной программы, мало-мальски — явного проекта, конкретных предложений я упрекал самого автора выступлений в «Тюменских известиях», а он почему-то убежден, что это относится едва ли не ко всему городу.
Обсуждать это все скушно. Читать тоже. Все вторично. Даже призыв «на месте полуразрушенного дома Брюханова надо возвести мемориал» был напечатан в «Тюменском курьере». Причем, дважды — 21 февраля и 27 июня 1995 года.
Вот одна из цитат: «В нашем городе до сих пор нет ни одного памятника жертвам большого террора. Ни на месте расстрела, ни на месте их тайного захоронения. Я думаю, что самое лучшее — разрушить дом, где совершались преступления против народа. Тем более, что он уже и так наполовину разрушен, как будто над ним висит проклятие. Пусть останется зеленая лужайка и простой камень в память о бесчисленных жертвах…».
Но что толку толочь воду в ступе? Что толку убеждать того, кто слышит только свой собственный голос и одного себя полагает правым?
На прошлой неделе мы проводили в редакции «круглый стол» по проблеме «дома НКВД». Один из приглашенных, Вадим Постников, отказался участвовать: мол, не тех собеседников позвали! Eму нужны другие, ему нужны оппоненты, ему нужна власть, которой можно бросить упреки и обвинения. Нужен накал, нужно противостояние. Накала в нашей жизни и так много. А противостояние, на мой взгляд, — не всегда кратчайший путь к цели.
Позволю себе сослаться на собственный, пусть и не бесспорный опыт. В 1988 году мы только задумали «Книгу расстрелянных». Это было время, когда общество ополчилось против КГБ. Можно было бы организовать митинги, демонстрации возле известного дома по улице Володарского. Можно было бы требовать по примеру моего уважаемого коллеги: а подать сюда, в редакцию газеты, списки невинно убиенных! Куда как красиво, как смело!
А каков был бы результат? Могу предсказать. Старые дела, в соответствии с очередным секретным меморандумом, благополучно сожгли бы августовской ночью, например, 1991 года, и никто никогда ничего не узнал бы. Ничего. Для тысяч людей судьба их рода навсегда осталась бы тайной: Поскольку к митингам не склонен, я предпочел склонить к обнародованию материалов тридцатых годов нынешних сотрудников безопасности, во всяком случае, тех из них, кто ни родственником, ни наследником Ягоды, Eжова и Берии себя не считал. Это прагматизм? Вероятно. Но зато есть результат, который куда весомее, чем пепел отгоревших дискуссий.
А Тодор Иванович сердится. Следовательно, он не вполне прав.