Маленькие рассказы о Большой Беде
(Начало в №№141, 142, 144)
РЫЖИЙ ЛEС
Когда, после взрыва реактора в воздух поднялось трудно исчислимое количество различной радиоактивной дряни, и особенно радиоактивного йода, часть этого «добра» почти сразу же выпала на сосновый лес невдалеке от атомной станции. Облако, обильно засеяв радионуклидами ближний лес, пошло-полетело дальше делать свою чёрную работу и, как оказалось впоследствии, добралось до Скандинавии.
Да что там Скандинавия! В Сочи и то местами выпали радиоактивные осадки… А вино, изготовленное в конце 1986 года, европейцы боятся употреблять и по сей день. Возможно,- его вывезли к нам — для полного счастья, исключить это нельзя никоим образом. Правда, виноградники в долинах Рейна и Луары получили совершенно микроскопическую долю того, что изверг из своего чрева четвертый блок атомной станции.
Так вот, посеяло облако свой страшный дождь над лесом, и он пожелтел, умер. Вот отсюда и пошло его название — Рыжий лес.
Страшно. Неприятно. Дико.
Дважды в день — на работу и с работы — наша рота проезжала мимо-погибших деревьев… Черт его знает! Ничего не видно, ничего не чувствуешь… а вот растение умирает. Это что же? И мы такими будем? Пожелтеем, согнемся и… ага? Мощные, иной раз в обхват, деревья уже ни-, когда-никогда не дадут потомства, уже никогда не зашелестят на веселом весеннем ветру пахучей, словно духи, хвоей, и никогда в их кронах не запищит ни одна пичуга. Не будут прыгать резвушки-белки, и даже вредные жуки-древоточцы никогда не поселятся в сосновой коре. Никогда!
Деревья не выдержали… выдержат ли люди? Мы? Эти мысли посетили меня не сразу, не вдруг. Там, у станции, приходят иные, самые прозаические, уж проще не бывает, мысли. Ну, например: «Черт! Жрать-то как хочется! Чаю бы сейчас настоящего попить… О-о! Командир! И чего орет, чего распинается? Болван! И куда прется вон тот раздолбай?! Там же излучение! Дурак! Ноги в руки бери!»
А пока мы ездим дважды в день мимо погибшего леса. В конце концов, из-за сильного излучения, которое давал этот массив, было принято решение его уничтожить. Свалить и захоронить. Инженерная машина разграждения — ИМР — одно за другим валила и валила деревья с желтой хвоей. Оставили лишь одну необычной формы сосну — этакий трехрожковый канделябр. Символично: радиоактивное излучение при воздействии на него магнитным полем тоже разделяется на три луча — бета, гамма, альфа.
В минувшую войну на этой сосне немцы вешали партизан. Не знаю, много их, мало, но было… Теперь останки сосны огородили заборчиком. Памятник, изготовленный самой природой, должен бы напоминать всем нам о трагедиях, прошедших и произошедших в этих местах. Должен бы… Да, к сожалению, и память, и жизнь у нас слишком коротки…
Намосту, что расположен также невдалеке от станции, одиноко синеет трактор «Беларусь» с открытой дверцей. Никому не нужный, облученный и переоблученный трактор, брошенный трактористом… Отчего он заглох, никому не ведомо, но придет и его час — зацепят тем же ИМР и отвезут на кладбище радиоактивных собратьев. И долгие-долгие годы стоять ему под снегом и дождями, под солнечными лучами и лунным светом, и видимые только приборами смертоносные лучи будут поражать все живое, что осмелится подойти к врастающему в землю механизму.
СТОП-СИГНАЛ
Сейчас, по прошествии некоторого времени со дня нашего пребывания на украинской земле, многое, даже горчее горького, видится совершенно иначе. Можно сказать, в розовом свете. Избитое, но, видимо, подходящее сравнение. Да и кто из нашей будущей роты думал, что существует полк химической защиты под номером двадцать девять, что в h’OM есть место пожарной роте… что пожарная рота будет, как сошедшая с ума, совать головушки в самое пекло. Да пусть бы обычного пожара, оно как-то привычно, знакомо, а здесь — пекло ядерного огня.
Нет-нет… в реактор мы не лазали, да и под ним не обретались.
И надолго бы нас хватило, сунь мы свои носы в развалины того гигантского, источающего совершенно невидимую смерть, сооружения? Кто из нашей роты думал, что, не проведя никакого практически инструктажа, надеясь на известное «авось», а может, и не надеясь вовсе ни на что, нас бросят на борьбу со страшнейшим злом?
Все джины арабских сказок — сущие детсадовцы-несмышленыши сравнительно с тем чудовищем, что выползло из пылающих развалин станции в ночь 21 апреля 1986 года. И такие же несмышленыши — боевые рас четы пожарных Чернобыльское станции — полезли в самое пекло, в Геенну огненную, исполняя долг и прикрывая собой остальное человечество.
Кто из погибших пожарных знал в действительности, на сколько опасен разрушенные реактор, кто из них думал, что уже никогда не увидит семью город, небо?.. Что жизнь оборвется на самой прекрасной ступеньке — зрелой молодости? Что практически никто не ответит за эту крупнейшую в истории человечества трагедию? Что, как всегда, найдут «стрелочника» и с ним, и на нем отыграют вес положенные партии.
Как ни странно (а впрочем что может быть страннее нашей страны?), но пожарная рота пребывая в опасной зоне, толком не знала всей опасности, и никто из вышестоящих не вывел ее из некой эйфории: «Ща! Мы тут все быстренько дезактивируем и валим домой! И так делов невпроворот!» Может, потому все на ликвидации последствий катастрофы, деликатно именуемой «аварией», шло наперекосяк, что руководство высшее было также безграмотно в атомных делах, как их подчиненные «Прежде Кузьма огороды копал, а ныне Кузьма в воеводы попал».
К чему я затеял эту прелюдию А вот к чему. Проводили мы — тюменская пожарная рота — дезактивацию села Бобер. Это е Полесском районе Киевское области. Уровень фона там был вполне «достаточен». Копаем землю, грузим верхний слой на машины, те вывозят ее на свалку, то бишь в могильник. Собственно, могильник — это громадная яма или траншея, выложенная полиэтиленовой пленкой, и вот в это сооружение к сваливается зараженная субстанция — трава, кора, зерно ковры, шифер и прочая… Затем все это забрасывается землей к отмечается на карте.
Работаем, к нам с Хрупиным подходит командир нашей роты Ивасюк и командует:
— Снять респираторы!
— Ка-ак?! Зачем?! Пыль! Радиоактивная, ты че это, Александр Владимирович?!
— Я приказываю снять!
— ?!
— Да неужели не понятно? Eсли население увидит вас в респираторах, то поймет, что деле плохо, село заражено, и начнёт покупать у вас же ваши респираторы. Налицо неуставные действия!
Мы продолжаем работать е респираторах. Командир вытягивается «во фрунт и командует:
— Смирно! Отставить работу!
Ивасюк стыдит нас:
— Да как вы не понимаете? Раз приказано снять, нужно снять! Вы что? Устава не знаете?!
Хрупин странно екает селезенкой, будто конь во время галопа, и озадаченно смотрит на меня. Я пожимаю плечами и смотрю на командира. Тот уже «достает» подошедшего Гладилова и Орлова, тащащегося следом:
— Товарищи бойцы! Я приказываю снять респираторы и продолжить грузить машины. Выполняйте!
Сам при этом свой респиратор держит фильтром на затылке. Мы тоже так делаем, чтобы не мешали, но это когда не работаем… Жаль… Снимаем «приборы» и прячем в карманы.
Удовлетворенный Ивасюк пошел дальше требовать от остальных того же действия.
Гладилов и говорит:
— Да пошло оно все! Жрать хочу! Пойду чего-нибудь у бабушки спрошу или на респиратор поменяю!
Иди-иди, Толя! Может, и нам чего притаранишь!
Он ушел, а мы стали забрасывать было грунт в кузов, но поднявшаяся густая пыль поневоле заставила надеть респираторы.
Только мы закончили погрузку, появился Гладилов с куском сала и краюхой хлеба. Очень кстати… Сидим, дожевываем гостинцы. Появляется командир в тот момент, когда мы со счастливыми лицами слушаем хрупиновский «Альпинист», который, как по заказу, выдавал любимую всеми «Лаванду» — «В нашей жизни все бывает…».
— Машину загрузили?
— Так точно, товарищ старший лейтенант! — Хрупин поднес растопыренную граблями пятерню к голове, — счас бы это, вма… как его?! Сгущенки баночку на нос принять, а? Она, говорят, пыль прибивает?
Ивасюк смерил нас весьма красноречивым взглядом, подозрительно оглядев место «дислокации» (по выражению Шуры Полковникова), и пошел далее.
Из дома напротив выходят дед и бабка. Она и говорит деду, да громко, чтобы мы слышали:
— Нужна цiя дезактивацiя, как зайцю стоп-сигнал! Як рванэ — так уся тоби дезактивацiя!
Мы буквально умерли от смеха, а старики не спеша прошли сквозь наши корчащиеся ряды и ушли по своим делам.
(Продолжение следует)