Средь несчастий и горя ангел руку протянул
Воспоминания детства самые яркие и достоверные, так как третичные структуры в мозгу самые прочные: другие с годами ослабевают, а порой нарушаются.
Чаще мне вспоминается далекий 1947 год и как я еду в поезде с мамой в незнакомый мне город Тюмень. Мне непонятно его название, я не знаю, что там будет со мной, но я спокойна, потому что со мной мама, и мне ничего больше не надо. Eдем мы с ней из далекой деревеньки Паровая, что расположена на крутом берегу Северной Двины.
В 1943 году, вскоре после того, как папа ушел добровольцем на фронт, мама с трехлетней мною и моей полуторагодовалой сестренкой Леной с большими трудностями добралась до Паровой, где жила наша бабушка Дуня. Мы оказались в доме, где была печь и коровушка в хлеву. Мама с бабушкой все время ждали вестей от папы, которые почему-то не приходили. В радостный год Победы у нас начались несчастья. В июне как-то быстро умерла бабушка, она простыла под проливным дождем, окучивая картошку и капусту, врачей никаких не было, помню ее на лавке и белый нетесаный гроб, куда ее положили, и себя на его крышке, так как мне нечего было надеть на ноги, а на улице грязь, так и доехали до кладбища.
Вскоре после смерти бабушки нам пришлось заколоть корову: у нее началось кровотечение. При разделке туши в желудке обнаружилось много стекла, как оно попало туда, узнать не удалось, хотя предположения были. На улице было жарко, холодильников не было, как и погреба со льдом, поэтому мясо пришлось раздать, оставив себе совсем немного.
К осени мы практически остались без куска хлеба, так как закрылась лесопилка, где мама работала в войну и где ей выдавали паек, а работников один раз кормили. Работа на лесопилке была тяжелейшая, не для женщин -постоянно в холодной воде вылавливать баграми бревна молевого сплава леса, реже скрепленные плоты, отправлять их на окорение, а после на транспортер с мощной пилой. Однажды мама случайно попала на транспортер, и за несколько секунд до беды ее стащили с ленты. Распилив бревна, женщины тащили их на носилках по трапу на пароходы, которые в ту пору работали на дровах. Круглосуточная работа, почти без выходных, благо там ночи белые. В годы войны основной транспортной артерией, которая связывала Северный флот с заводами России, была Северная Двина. Часто работницы, особенно осенью, падали с обледенелых трапов в студеную воду. Никто из них не мог унести даже полено домой, все это каралось. В маленьком затоне скапливалось много щепы и коры, которую я вылавливала багром с берега или стоя на плоту, который в любой момент мог раздвинуться и увлечь меня под воду, но ангел-хранитель спас меня. Много взрослых погибло на этих плотах, скользких, мокрых и подвижных. Мокрая кора и щепа были тяжелыми, но я натаскала к зиме много этого добра.
Зимой в избе появились крысы, мама их ловила крысоловкой, и когда она выносила их из дому, я с ужасом смотрела на большущие туши желтого цвета, с длиннющими хвостами и черными круглыми глазищами. С тех пор я до смерти боюсь мышей и крыс. Вскоре к нам на помощь приехала мамина сестра, тетя Клава из Тюмени — ее муж лежал там в госпитале после тяжелого ранения в ногу. Уезжая, она забрала с собой мою младшую сестренку, а мы с мамой остались зимовать на Паровой. К весне мы с мамой, а она советовалась со мной как со взрослой, купили кур, овцу, я ее назвала Малькой, и козу Люську, которая выйдя из хлева перепрыгивала через все плетни и заборы. Она тихо подкрадывалась в людям сзади и поднимала их на рога. В деревне ее боялись, поэтому нам приходилось ее держать на привязи, а за овцой я была пастухом, так как кругом были поля с пшеницей, рожью, и надо было следить, чтобы она не забрела в них: объездчик, увидев животину в поле, отбирал ее и штрафовал семью.
Летом произошло событие, которое страшно вспомнить. Рано утром мама ушла в колхоз, она устроилась там, но платили трудоднями, то есть без денег. А я пошла посмотреть на Люську и нарвать молочая для овцы. Когда я возвращалась, обратила внимание, что около дома толпится народ, а куры ходят по огороду, хотя они должны быть в хлеву. Забежав в избу, бросилась к испуганной маме, которая, схватив меня в охапку, только и повторяла: «Как хорошо, что ты ушла, слава богу, слава богу». Оказывается, нас обворовали. Вор проник в дом через хлев, оставив на полу черные следы от сапог, залез в голбец и унес все платки и полушалки бабушки, мамины довоенные вещи, в том числе серебристое платье с красной отделкой, которое она надевала в День Победы. (В тот день мы пошли в деревню Каменку, где через черный радиоприемник, прикрепленный к столбу, транслировалось обращение к народу. Радость, слезы и плач перекрывали голос Левитана, ведь почти все мужчины из округи погибли в боях в Северных водах.)
Вора не нашли, но предположили, что это был беглый заключенный, которых на Севере было полно. Самое страшное, что на кровати вор оставил большой острый нож, которым он разрезал чехол от швейной машинки — швейная машинка была чужая, ее оставила на хранение одна белорусская эвакуированная женщина. Как видно, ангел-хранитель защитил меня и на этот раз, но на всякий случай мама больше не оставляла меня одну в доме на целый день.
…Наконец поезд прибыл на станцию Тюмень, нас встретила тетя Клава. Было холодно и дождливо.
Продолжение следует.