«Я не знаю, что хочу сказать…»
Многие из нас привыкли воспринимать жизнь как место, где нам должно быть хорошо. С чего вдруг? Мало кто отвечает себе на этот вопрос. Просто так должно быть. Этого же мы требуем от театра.
Редкий театрал оценит постановку, где нужно очень уж сильно стараться что-то понять. Или заранее что-то прочитать, потому что без подготовки нет смысла смотреть. Как правило, мы ждем, что придем и поймем все и так. И получим удовольствие от просмотра. А если не поймем и не получим, значит, виноват режиссер. И в некотором смысле такое отношение справедливо.
Впрочем, существует и другой вид театра. Именно для него на пятом этаже драматического театра открылось новое пространство под названием «Молодость». Здесь планируется показывать экспериментальные постановки. Для тех, кто готов продвигаться в своей зрительской практике на незнакомые до сих пор земли.
…Режиссер Роман Габриа долго готовит первых зрителей к своему спектаклю «Ухо Ван Гога». Именно с этой постановки начинается жизнь экспериментальной сцены, ответственность большая. Он много рассказывает о своем понимании экспериментального театра. В какой-то момент швыряет со стола бутылку с водой, она с грохотом валится на пол. «Это — тоже театр, — объясняет режиссер, — когда сам предмет может передавать вам некое эмоциональное впечатление без участия актеров».
Тут он прав, эмоциональное впечатление живо читается на наших лицах.
Все эти усилия петербургский режиссер прилагает не просто так. Заметно, как ему хочется, чтобы экспериментальная сцена в провинциальном театре начала настоящую творческую жизнь.
Театр начинается с лекции
— Я бы хотел поговорить с вами об экспериментальном театре XX века, — говорит Роман Габриа. — Для меня это очень важно.
По мнению режиссера, нет смысла делать эксперимент, если не изучил то, чего уже добились твои коллеги. Изобретать велосипед даже в таком субъективном деле, как искусство, — занятие неблагодарное. Потому он рассказывает зрителю о нескольких видах экспериментального театра, которые тем или иным образом читаются и в его постановке.
— Нам всем знаком русский психологический театр, который мы любим и перед которым преклоняемся. И к которому театр уже приучил зрителя, — рассказывает режиссер. — Но автор психологического театра Станиславский тоже был экспериментатором. Однажды он пригласил британского режиссера Гордона Крэга…
Гордон Крэг — воспринимающий актера как сверхмарионетку, как уникальный инструмент для замысла режиссера, а не самостоятельную личность, — труппе больших драматических артистов предсказуемо не понравился. С большим раздражением Крэг вернулся экспериментировать в Британию, с таким же раздражением его провожали из России.
— Русский театр литературоцентричен и консервативен. По сути, он берет с полки книжку и начинает зрителю рассказывать сюжет, — говорит Габриа. — Экспериментальный театр отказывается от сюжета полностью. Потому что его задача рассказать не о видимой нами реальности, а о чувственных мирах. Таких, как наши страхи, сны, тревоги.
Именно поэтому, как объясняет режиссер, в его спектакле нет никакой литературной основы. Да и сюжета тоже. По мнению Габ-риа, вся жизнь Ван Гога соткана из так и не подтвержденных мифов и легенд, даже оригинальность его знаменитых писем брату подвергается сомнению. Так что выделить сюжет из его биографии не получилось. Все, что мы можем на самом деле знать о Ван Гоге, заключено в его картинах, в том, как он видел мир.
— Я выступил в качестве искусственного интеллекта. Я перемешал обрывки текстов о Ван Гоге и его фраз, чтобы собрать в итоге этот текст, который вы услышите на сцене, — объясняет режиссер.
Экспериментален его театр и в подготовке. Eе просто не было. Актер не учил текст, режиссер не продумывал, как будет проходить репетиция, а композитор не писал музыку. Спектакль рождался непосредственно при столкновении всех его создателей.
— Я не знаю, что хочу сказать, -признается режиссер. — Это основной тезис экспериментального театра. Он находится не в воображении режиссера, а рождается в сознании зрителя. Или не рождается. Вот сейчас и поймем — это вообще «съедобно»?
Впрочем, Габриа призывает не судить слишком строго. Ведь сейчас тюменский драматический театр действительно хочет встать на некую новую ступень творческого развития. Но для этого потребуется желание зрителей стать участниками этого творческого процесса. Быть теми, кто готов понимать и воспринимать эксперимент.
— Большая сцена — это продукция. В некотором роде, сфера обслуживания, — говорит Габриа. -Люди приходят, садятся в удобные кресла и ждут, что им расскажут. Экспериментальный театр не такой.
Для иллюстрации Габриа даже вспоминает театр жестокости, где зритель мог получить разряд тока.
Впрочем, чтобы понять, что именно режиссер имеет в виду, лучше подойдут другие его примеры. Скажем, он вспоминает спектакль «Бесы», поставленный в заброшенном доме. В каждой комнате происходит определенная сцена. И каждый зритель самостоятельно составляет себе спектакль: пробежался ли он по всем комнатам и ушел с ощущением «ну и ерунда» или остался в одной из них, а потом ушел наполненный собственными переживаниями.
Такой, по задумке, и должна стать новая сцена. Она должна предложить некую форму, из которой каждый сможет унести столько, сколько позволит ему его фантазия, чувственность, настроение и включенность.
Небольшой шаг
Впрочем, «Ухо Ван Гога» не поразит ваше воображение и даже не каждого оставит в недоумении. Это хороший моноспектакль. И если не знать, что он экспериментальный, его вполне можно счесть просто драматической постановкой о жизни художника для малой сцены.
Но заметен у этого спектакля и потенциал стать чем-то более экспериментальным. Он, кажется, только выиграл бы, если бы актер не говорил вовсе никакого текста. Остался бы немым, каким остался для нас Ван Гог в своих картинах. В конце концов, мы, многочисленные его поклонники, понимаем его и без слов.
Когда запущенный в зал дым начинает сворачиваться в знаменитые мощные завитки, как с картин Ван Гога, — это завораживает. Когда актер Александр Тихонов, играющий Ван Гога, будто голыми руками высекает не поддающийся ему стул (который, как ни старайся, как бережно его ни вылепливай, так и остается неправильной формы), — это заставляет сопереживать. Тревога накатывает, когда тот же Тихонов пытается раздвинуть стены слишком тесного для него пространства этого мира. Или стреляет в отчаянии в собственную тень… Все эти визуальные находки — вполне самостоятельный спектакль. Да и сам Габриа, по мнению многих критиков, — очень визуальный режиссер. Потому и показалось, что он подготовил отличный немой спектакль, но просто испугался оставить его без текста.
Может быть, это было аккуратное и необходимое решение, чтобы не слишком шокировать неподготовленную публику. Остается надеяться, что первый «небольшой шаг в эксперимент», как назвал его режиссер, продолжится шагами более широкими и смелыми.
Хотя насчет применения тока я как-то не уверена.
***
фото: Александр Тихонов в роли Ван Гога.