Кто разрушит фенольний потолок?
Фенол — карболовая кислота. Сырье в производстве синтетических смол , пестицидов… Токсичен, при попадании на кожу вызывает ожоги. Формальдегид — бесцветный газ с резким запахом. Сырье в производстве смол, изопрена и т. д.
Дом на Олимпийской, 26 принадлежит к числу «заколдованных».
Жители утверждают, что таким он стал в 1991 году, после ремонта, когда были заменены, в частности, потолки холла первого этажа и побелены стены. Ремонт делала какая-то не вполне «ведомая» фирма из Грузии. Жильцы утверждают, что использовались материалы сомнительного качества и происхождения.
С этого и началась та самая «заколдованность», которая немало попортила крови обитателям злополучного дома, причем в самом прямом смысле: люди начали болеть. Всерьез. Решили, что причиной тому — те самые «красивые» перекрытия, что были повешены при ремонте в холле, и побелка — для нее использовались те же перекрытия, размолотые в порошок. Так это или нет, должны были решить компетентные инстанции: санэпидстанция, тогда еще существующий горсовет и, видимо, Сибкомплектмонтаж (дом принадлежит ему).
К чести директора СиКМо, он сразу, едва узнав новую
ситуацию, выгнал незадачливых ремонтников с их болезнетворными запчастями. Но на том и кончилось. Перекрытия как висели, так и висят, люди как болели, так и болеют…
Городская санэпидстанция за эти годы дала несколько не вполне идентичных заключений о наличии фенола и формальдегида в доме: то их якобы нет практически совсем и на здоровье жильцов они не влияют, то вред целиком и полностью исходит от мебельной пропитки и паласов на полу, то — «содержание формальдегида превышает норму в 9-10 раз»(!) В всяком случае, жить в «подозрительном» доме стало, мягко говоря, трудновато.
Т.Нетребо, которая и обратилась в нашу редакцию, вынуждена была «кочевать» по знакомым, потому что просто боится — настолько плохо переносит она нынче даже сам воздух своей 9-этажки. К слову, и она, и другие как благословенные вспоминают «доремонтные» времена, когда не было таких осложнений со здоровьем тех же самых жильцов и вообще дом был домом родным, а не скопищем вреда.
Сейчас же практически весь дом — почти сто квартир — ждет хоть какого-то приемлемого разрешения сложившейся ситуации. Главное слово здесь, конечно, принадлежит врачам. Можно или нет здесь жить? И что нужно сделать, чтобы жить все-таки было можно?
Ведь о новых квартирах, понятно, не может быть и речи. Но врачи ведут себя странновато: никто не хочет взять на себя ответственность и, наконец, произнести это самое главное и последнее слово в этой затянувшейся истории.
На следующий день после нашего визита на Олимпийскую должна была прибыть бригада гор-СЭС, но она так и не появилась. Жильцы рассказывают, что тот врач, который посочувствовал им и пытался выдать заключение о неблагополучном климате в доме, получил нагоняй. Eго пригрозили уволить.
Надо признать, что находиться в доме было трудновато даже короткое время: воздух тяжелый, запах чего-то не очень приятного чувствуется постоянно. Не думаю, что происходило это под влиянием рассказов жильцов. Обшарпанные стены, покрытые темной, какой-то неприветливой краской, тоже не располагали к восприятию несчастного дома как человеческого жилья. Особенно тяжко было видеть тот самый злополучный холл со сгоревшими дверьми… Так явно просматривалось безразличие владельца, Сибкомплектмонтажа, и к судьбе самого дома, и к самочувствию его обитателей. Наверное, даже не безразличие. Безхозяйственность — пожалуй, это точнее. Когда нам так живется, как сейчас, — не слишком ли часто мы позволяем себе быть безхозяйственными? И кто, наконец, поставит точку в затянувшейся истории с «заколдованным» домом?