«Чубаровщина» по-тюменски
95 лет назад «чубаровщиной» называли распущенность в городской молодежной среде.
«Герои» улицы
После окончания Гражданской войны и перехода к новой экономической политике (НЭП) страну захлестнула небывалая волна преступности. Большинство преступлений совершалось на улицах городов, значительно осложняя жизнь обывателей.
В августе 1926 года в Ленинграде в Чубаровом переулке было совершенно коллективное изнасилование 20-летней фабричной работницы Любови Беловой. Среди 22 обвиняемых — комсомольцы и кандидат в члены партии. Газеты сообщали подробности уголовного дела и пытались объяснить: как такое могло случиться в СССР? Тюмень в этом отношении не стала исключением.
Начальник окружного отдела ГПУ Вальтер Мартынович Ванд (Вальд-шмидт) докладывал в Полномочное представительство ОГПУ по Уралу (Тюмень с 1923 по 1933 годы входила на правах округа в состав Уральской области с центром в Свердловске — А.П.): «Рабочие тюменских предприятий стали выражать недовольство советской властью из-за роста хулиганства… Их особенно возмущает хулиганство на окраинах города, где жители, боясь хулиганов, лишены возможности посещать по вечерам семейные праздники, собрания, клубы, театр, кино и даже вечерние работы… Участились случаи уличных ограблений, убийств и групповых изнасилований. Преступники терроризируют население путем расклеивания на заборах листовок» «Днем ваше, а ночью наше» с подписью: «жультрест», «неуловимые», «шайка черных воронов». Все это вызывает вполне справедливое негодование рабочих и служащих. Так, рабочие лесозавода «Красный Октябрь» ведут разговоры следующего содержания: «Власть слабо борется с хулиганством. Сегодня задержат хулиганов, а дня через два или три их опять встретишь на улице». Получила хождение частушка, в которой просмеивается отношение части населения округа к милиции и суду: «Мне милиция знакома, Не боюсь я ни черта. Ребятишки, бейте, режьте, Нонче легкие суда. Семерых зарезал я -Отсидел четыре дня». Действительно, на первых порах «новый советский хулиган» вызывал у большевиков некое умиление. Отчасти это было следствием сочувствия преступникам как жертвам прошлой социальной несправедливости. Ведь в царской России хулиганство относилось к разряду «преступлений против порядка управления». Видный большевик А.А. Сольц, отбывавший ссылку в Тюмени (19081909 годы), отмечал в 1926 году, что прежний горьковский хулиган не уважал тех условий, что и мы (большевики) не уважали. Следовательно, они (хулиганы) заслуживали «добродушного и «мягкого отношения».
«Чубаровщина» изменила такое отношение партийного советского руководства к «героям» улицы. Суд над ленинградскими «чубаровцами» провели как показательный: в итоге насильников расстреляли, остальных отправили отбывать сроки в Соловецком лагере. В январе 1927 года тюменская газета «Красное знамя» сообщила: «Приговор над осужденными к высшей мере социальной защиты чубаровцами: Кочергиным, Михайловым, Осиповым, Ивановым и Петровым, приведен в исполнение». Тогда же начальником тюменской милиции назначили демобилизованного из Красной армии Гуго Агустовича Зыльвиндера.
Конец «жультреста»
В архивном личном деле Зыльвиндера отмечено: «Родился в 1888 году в городе Кальварии Сувалкской губернии. Немец. Родители-мещане имели участок земли около 3-х десятин, огород, фруктовый сад и два одноэтажных дома. Окончил в 1908 году Келец-кую гимназию, после чего работал землеустроителем. В 1914 году призван на военную службу и направлен в Иркутское военное училище. В апреле 1915 года произведен в прапорщики и назначен ротным командиром в 43-й Сибирский стрелковый полк. Ранен в боях (лишился глаза). Последний чин до 1917 года — капитан. В начале 1918 года поступил добровольно в Красную армию. Командовал отрядом имени III Интернационала, состоящим исключительно из мадьяр и немцев. В сентябре того же года ему поручено формирование 3-го Сибирского стрелкового полка, участвовавшего в боях на Восточном фронте против войск Колчака. По состоянию здоровья откомандирован в тыл и назначен командиром отряда особого назначения, с каковым участвовал в 1920-1922 годах в ликвидации банд в Прииртышье».
Назначению его в Тюмень предшествовало жестокое преступление: «В 11 часов дня 1 января 1927 года на Крестьянских местах был найден изуродованный ножевыми ранами труп ограбленного неизвестного мужчины». В убитом опознали извозчика Калашникова и установили исчезновение принадлежавших ему тулупа и шапки.
Зыльвиндер немедля организовал массовые обыски Угрюмовских и Копыловских сараев, которые, несмотря на революционные переименования (Мартовская слободка и Слободка труда), сохраняли славу криминальных мест, где тюменские милиционеры предпочитали не появляться. Зачисленный через биржу труда на службу в милицию 20-летний Александр Урусов обнаружил в одном из притонов одежду убитого извозчика и задержал ранее судимых Владимира Акимова и Ивана Шитова. Здесь же нашли оружие и оборудование для изготовления листовок от имени «жультреста».
До суда, который начался 5 марта, на собраниях тюменских водников, железнодорожников, деревообработчиков и в газете «Красное знамя» не утихала тема местной «чубаровщины». Отмечая «исключительно быструю работу милиции по ликвидации «жультреста», тюменцы заявляли: «Поймали «жуль-трест» — хорошо. Но надо, чтобы суд при вынесении приговора не принимал послаблений в виде их «пролетарского происхождения» и «несознательности». Никакой пощады тюменским «чубаровцам»! Расстрел — единственная мера хулиганам и бандитам!» Суд услышал «голос рабочей Тюмени»: из 17 обвиняемых в разбоях и сбыте краденного троих расстреляли, остальных приговорили к разным срокам лишения свободы.
Награжденного револьвером системы «наган» с формулировкой «за неподкупно честное отношение к делу борьбы за правопорядок и искоренение преступности» Урусова назначили через год начальником уголовного розыска тюменской милиции. А его наставника Зыльвиндера перевели в Свердловск руководителем курсов подготовки рядового и начальствующего состава рабоче-крестьянской милиции Урала. В начале 30-х годов они служили по соседству: Зыльвиндер — начальником отдела милиции в Златоусте, а Урусов возглавлял уголовный розыск в Магнитогорске. Потом их пути разошлись: Гуго Агустович оказался в городе Ойрот-Тура Западно-Сибирского края, где из-за конфликта с начальником УНКВД Ойротской автономной области лейтенантом госбезопасности Генрихом Августовичем Линке был уволен 22 февраля 1937 года с должности начальника Ойротского областного управления милиции «за невозможностью использования по службе». Eго дальнейшая судьба нам неизвестна. Тогда же чекиста Линке перевели в режимную часть Си-блага, а в сентябре следующего года расстреляли.
Урусов, отличавшийся «бойкостью характера, грамотностью, знанием основ арифметики и верностью делу мировой революции», возвратился на Урал после окончания в Москве Центральной школы РКМ СССР и занял место репрессированного в 1937 году начальника управления милиции УНКВД по Свердловской области.
В январе 1944-го майор милиции Урусов возглавил МУР — московский уголовный розыск. Опыт ликвидации тюменского «жультреста» он использовал при разработке пугавшей москвичей «Черной кошки», состоявшей первоначально из хулиганствующей столичной молодежи. Эту шайку ликвидировали в начале 1945 года, но кошачий символ стали использовать взрослые профессиональные грабители. Не только в Москве, но и далеко за ее пределами — даже в Тюмени.
С «кошачьим» беспределом удалось покончить, как и с «вынесением судебных расстрельных приговоров».
Комиссар милиции 3-го ранга Урусов возглавлял УВД Московской области, был советником при МВД Венгерской народной республики, а после подавления восстания в Будапеште осенью 1956 года отправлен в отставку.