Маленькие рассказы о Большой Беле
(Начало в NN 141-142, 144-146, 148-149 за 1996 год, в N 4)
40 градусов в тени
Мы дезактивировали село Стечанка. К сведению читающих — дезактивация, то есть уменьшение воздействия вредных веществ на окружающую среду, — понятие специфическое. В нашем случае мы просто выгребали из хлевов зараженный навоз, грузили на автомашины сено, солому, какие-то щепки, снятый верхний слой грунта с повышенным радиоактивным фоном.
Чем занималось местное население столько лет?.. Мы оказались крайними — и грузим, таскаем, копаем… Впрочем, крайний в России — по-моему, естественное состояние… хотя я не об этом. О той самой хате, что стоит на отшибе, давно сказано. Начальство многозначительно пообещало: «Eсли быстро очистите село — отдых и другие разновсякие блага последуют незамедлительно».
Ну, блага, допустим, не мыслились нами никакие — видимо, в силу узости мышления — кроме как: поспать подольше! Ближе к вечеру 14 июня, когда, как часто писали газеты того времени, «усталые и довольные», мы собрались ехать в полк, за селом показался длинный хвост пыли. Было очень похоже, будто Стечанка отмахивается облезло-серым хвостом от чего-то надоедливо-липкого. Декоре из облака, закрывшего уже близлежащие дворы, вынырнул грузовик и, клюнув радиатором дорогу, остановился с ужасающим визгом и хрустом. Пыль заволокла всю улицу. Из нее выполз какой-то офицер и завопил: «Тревога! Срочно в полк! По машинам! Горит объект!».
Что такое?! Гадаем, прыгая в кузова, или напротив, прыгая, гадаем — трудно сказать, но усталости как не бывало. Оно и понятно — кому война, а кому мать родна! Вот оно, настоящее дело для пожарных, это не навоз вилами ковырять! Одно плохо — радиосвязи с полком нет, как нет ни одной радиостанции ввиду секретности всего предприятия. Возможно, они были где-либо на складе, на всякий случай, но мы их в глаза не видели. Секретность! А чтобы запутать иностранных шпионов, нас поселили в Полесском районе, а письма адресуются в Иванковский район.
Приехали в полк — и как всегда. Машины водой не заправлены, бензина в баках чуть-чуть, нет того, нет этого… Бегаем из автопарка в палатки и обратно, толчея, суета, дурацкие разговоры на бегу… Наконец все собрали, заправили машины, едем искать воду. Нашли в тихой речке Илья у села Рудня-Вересня. Закачиваем воду, а командиры ищут машиниста экскаватора, одиноко зеленеющего на берегу. Даже испытанные заклинания типа «E..! …мать!», от которых прибрежный ивняк шуршит и вздрагивает, не помогают: видимо, потеряли силу от частого употребления.
Махнули рукой (в который раз!) на экскаватор, на машиниста, «положили» на все это дело, и вперед! Добрались до села Чистогаловка — впереди дым, очень много дыма. Командиры решают, как лучше ехать — в объезд, но долго, или напрямую, по плохой дороге, но короче. Решили ехать прямо. Солнце палит, от капотов машин струятся потоки горячего воздуха, в боевых отсеках сдохли все микробы. Ух! Яма! Бах рамой о землю! Eще раз!
Все, что держалось так себе или просто плохо, лежит на земле. У головной машины раскрылся отсек, и пожарные рукава, как кишки раненого зверя, тащатся по земле. Подбираем внутренности и летим далее. Вот оно, рабочее место. Большое, очень большое поле, торф. С одной стороны — поля созревающей пшеницы, с другой — лес. Хорошее место. Eсли полыхнет всерьез — до Киева как раз достанет. Все ведь вокруг сухое- пресухое, суше лекции, как выражалась мышь из «Алисы в стране чудес».
После краткого осмотра Ивасюк с разгона ныряет на своем «Урале» в самую гущу дыма, за ним на поле влетаем мы. Дым, дым и дым, перемежаемый языками огня. Льем водицу, а оно горит. Льем, а оно горит! Да черт возьми! Воды в машине хватает на несколько минут — поле впитывает без всякого следа. Мириады огненных точек вьются и клубятся за командирской машиной, летающей от одного края поля к другому. И она, большая, красная, становится похожей на дракона, извергающего пламя.
Два лейтенанта-партизана, Ржанников и Хохлов, со своими «кадрами» воюют на середине поля — идут навстречу друг другу. Дым, если бы не другие обстоятельства, можно было бы сказать — красивыми, — бело-розовыми клубами поднимается над их машинами, завихряется громадными кольцами и… подсасывает пепел. Тот летит густо, словно стая комаров или гнуса.
Наступила ночь, а мы все воюем с огнем. Дым по-прежнему стеной. Очень хочется есть. Ой как хочется! Пить тоже… Небо спокойное, светит месяц. Лучи фар-искателей, рубиновые мерцающие пятна стоп-сигналов, дрожащие пучки света фар, шлейфы искр из-под колес, дым, дым и пар. Нечто из «Войны миров» Уэллса. Вместо марсианского треножника на краю поля торчит, выделяясь на фоне серо-фиолетового неба, наш ротный — осматривает с крыши «Урала» поле. Чего там смотреть — ни черта не понять в этой мешанине из воды, золы и пара!
На нас наступило утро. Вместо ужина, который так и не подвезли, ранним, прямо-таки бандитско-воровским, утречком, временем, когда начинаются войны и ходят «надело» специалисты из определенных кругов общества, Важинский, Крохмалев, Шаламов, Медведев и другие пьют брагу. Где достали?!
…Торф горит очагами. Копаем и льем, льем и копаем. Заливаем в одном месте — пышет в другом. Вдруг подул легкий, едва уловимый ветерок, вроде того, что возникает от взмаха рукой, но этого оказалось достаточно: поле вспыхнуло во многих местах. Машины Ржанникова и Хохлова, где водителями Янащуки Ясный Перец, опять летают где-то в середине пламени.
Вдруг крик. Не крик — дикий ор: «Серега!!! Перец!!! Горите!!!». Впереди по курсу встают фонтаны огня, что-то знакомое в этих фонтанах… Ба! Да это же две машины! Сгорят, ведь, паразиты! Бензобаки рванут! Подлетаем к огню и в несколько стволов сбиваем пламя. Из него, урча и проваливаясь в ямы, с дымящимися колесами выползают машины Янащука и Перца, таща за собой хвост дыма. Живы?!
Лица потные, грязные, респираторы словно куски грязи, только глаза и зубы видно. Все нормально. Но какова резина! Не все советское оказывается плохим! Серега блестит коронками и вроде бы не волнуется. Ясный Перец топорщит рыжие усы (может, они стоят дыбом от грязи?). На лицах обоих легкое удивление: «Че это вы расшумелись?».
Вечер, небольшой перерыв. Пытаемся отдохнуть. Ясный Перец прыгаете подножки на торф, цепляется ногой за пожарный рукав и — вывих! Просто и быстро. Подъехавший командир приказывает отвезти пострадавшего в близлежащий госпиталь.
(Прозвище свое Перец получил за привычку, утверждая что- либо, говорить: «Ясный перец». Eсть у Перца и еще одно прозвище — «Барсик». Так часто зовут котов, а он и похож — на домашнего, рыжего, упитанного).
…После перевязки Барсик отправился в полк, а мы вернулись в преддверие банно-прачечного комбината. Поливаем и копаем.
Сейчас самый крайний на поле я, в том смысле, что за мной никого нет — бегаю по кусочку, метров триста в квадрате. Генка Хрупин (Матроскин) ворочает стволом в полусотне метров от меня, ближе к замполиту роты. За Матроскиным в клубах дыма Смирнов по прозвищу «Наркоша». Это элегантное клеймо он получил за рассказы о свадьбах, днях рождения и других, менее утонченных попойках.
Под ногами шипит, потрескивает, воняет. Чтобы не сгорели подошвы, то и дело поливаю сапоги. Но тогда возникает опасность сварить ступни: вот и прыгаю на одной ножке — то на правой, то на левой.
Вдруг прилетел вертолет и привез генерала Десятникова, главного пожарного бога Украины. Спрашиваю у него, какова температура окружающей среды.
— Сорок градусов в тени, — отвечает, — а на почве до шестидесяти, местами более.
Посмотрел на нас генерал, поговорил с командиром, остался доволен нашими действиями и улетел.
Устали… Вечер… Вдруг, как показалось, огонь резко пошел на убыль, и капитан Марченко даже перекрестился: «Ну, слава тебе, Господи!».
Тихо на поле, чуть шипит воздух в одной из машин — наверное, «травит» прохудившееся колесо… вдали урчит двигатель… ужин показался?! Eдем в полк! Все радостно гудят, курят, шляются по полю, сворачивают жесткие от грязи рукава. Неужели действительно потушили? Неужели отдых?
(Продолжение следует)