Портрет художника в театральном интерьере
Появление Алексея Николаевича Паненкова в нашем городе не осталось незамеченным. У Тюмени свои крепкие традиции декоративно-прикладного искусства. Своя школа с европейской значимости достижениями, чьи питомцы вызревают вполне профессионально под сводами теперь уже высшего колледжа искусств. Понятны их ревнивые чувства к приезжему коллеге, занятому художественным оформлением сценических постановок реформируемого на ходу нашего театра драмы и комедии (ТГТДиК).
Работа театрального художника — не по букве, а по сути — площадна и обнажена, напоминает долгий вернисаж одного мастера с одной картиной. Душевный груз — не позавидуешь. Добейся от цехов максимально возможного воплощения своего замысла в станках и декорациях, в дереве и металле, в тканях и покрое, прочитай и узри пьесу во множестве взглядов на ее смысл — артистов, главного режиссера, директора. Да мало ли их — постоянных «надзирателей» за тобой во время творческого процесса.
Усвоив тюменские правила игры, Алексей Паненков стал именоваться с недавних пор главным художником ТГТДиК. Ситуация неординарная даже для нынешних времен. Eсли бы в России существовала премия для наших сценографов по поколениям, то Паненков попал бы в призовую тройку. Eго ровесники (из числа тридцатилетних) такую должность получают не часто. Всякого рода авангардные студии и даун-прожекты не в счет.
Он — волгарь. Родом из саратовских. Из старинного Балаково. Человек закрытый, внутренне сосредоточенный на своем деле, духовной рефлексии. Совсем как у Федора Тютчева:. «Молчи, скрывайся и таи И чувства и мечты свои… Лишь жить в себе самом умей — Eсть целый мир в душе твоей…». Нет, это не уход от бренных суматошных будней — по ту сторону земного добра и зла, осыпанных пеплом благих желаний, живет наш Элизиум теней. Божественная гармония — иная, трудно дающаяся человеку сторона светлого бытия. Вход не закрыт любому, но без очищения не Пройти. Так я вижу его живопись, на которой затемнены лики святых. Мир болен, лекарства известны, но принимать не хочется.
Паненков, как и многие волгари, в искусстве делает себя сам. Давно знает, как и зачем. Закончил знаменитый Ленинградский институт театра, музыки и кино. (В сторону: неряшлив Леонид Ткачук в своей беседе с Алексеем Николаевичем. ЛГИТМиК (а не ЛГИТМИК) — вовсе не двойняшка ВГИКа. Он полифункционален, охватывает многие сферы искусства, а не только кино). Работал в ульяновском театре, познакомился с главным режиссером ТГТДиК Алексеем Ларичевым, оформлял его спектакли в Бугульме. Эстетические оценки и духовное видение современного театра совпали, рабочие отношения строились по принципу дополнительности ради общего смыслового и художественного единства постановок. Ситуация — «чего изволите, мэтр?» — одинакова немыслима для обоих, хотя бывают споры и паузы для последующей стыковки.
Тюменская сценография Паненкова относительно невелика. Но всякий раз зритель знакомился с новой гранью творческих исканий главного художника. Общее в оформлении «Жажды над ручьем», «Эквуса», «Шолом, Америка!», «Виндзорских проказниц» — «небесный» экран, на котором происходит очищение бушующих страстей, идет справедливый пересчет грехов и блудословия заигравшихся со злом персонажей.
Метафора неба у Паненкова — символический ключ к духовной поддержке униженных и оскорбленных, полет верной любви и запись музыки возвышенных чувств и настроений. Пепельно-серый, синий, серебристый пейзаж уходящего в историю средневековья смертельно опасен для вольнолюбивого авантюриста и гуляки, воспевающего плоть бытия Франсуа Вийона. Яркий блеск костюмов раздражает лицемерную аскезу еще не потерявших власти хранителей показного благочестия. Поэт и гуляка ничего не созидает, он не знает точно, что делать. Но как дитя тепла и света он разбрасывает старый хлам, и его стихи меняют цвета остывающего мира, прокладывают путь очищающему солнечному лучу.
Сценография «Эквуса» — большая удача Паненкова. Недаром на первом Югорском театральном фестивале она была удостоена специальной премии жюри. Идея драмы разорванного сознания современного человека оказалась созвучной настроению нашего художника. Библейская архетипика первоначал земного мира, дарованных создателем людским поколениям для душевного и телесного благоустройства, представлена Паненковым в живописных символах четырех стихий — огня и воды, земли и воздуха.. Белые одежды, белые блики декора — знаки обезвоженного человеком мира, отгородившегося от первозданной естественности машинерией потребительского общества.
Творческий импульс художника в этом случае психологичен и философичен одновременно. Холодный металл пугающей клетки в финале графически подчеркивает саморазрушение личности, столь характерное для текущих дней. В принципе, Паненков готов работать в разных манерах. Своим декором он точно читает любой текст, не отворачивается от несвойственных ему художественных стилей.. Оформление мюзикла «Шолом, Америка!» подчеркнуто плакатно и публицистично. Этакий местечковый «лубок» на фоне попсовых американских идолов ироничен, весел и лукав. За фасадом знаменитой американской мечты — те же горести и драмы, та же нелегкая борьба за свое место под солнцем, тот же тяжкий труд и вечная погоня за счастьем. Особенно удалась художнику рождественская елка, вобравшая в один фокус все мотивы этой постановки.
Последняя работа — шекспировский театр. Комедия, устроенная виндзорскими насмешницами. Eсли сравнить сценографию с альбомами по западному театральному искусству, придется признать — Паненков и тут нашел свои комические краски, не исказив символических примет английского быта начала ХVII века. Значит, он еще многое сможет, многим удивит. Помимо вдохновения у Алексея Паненкова есть еще умение просто работать, тянуть лямку — без срывов и ссылок на ускользнувшее озарение.