Борис Ельцин: повелительили побежденный?
Конечно, до выборов-2000 еще далеко. Но так ли уж далеко, чтобы можно было расслабиться? Ясно, что если мы не хотим повторения в 2000 году «русской рулетки с револьвером, приставленным к виску человечества», то реваншистскому влиянию должно быть немедленно противопоставлено влияние здравого смысла и политической трезвости. Но, судя по всему, либеральное большинство российского политического класса к такому контрнаступлению вовсе не готовится.
Мост через пропасть
Нельзя сказать, чтобы Eльцин и его правительство не понимали грозящей опасности. Отсюда протест против расширения НАТО. Отсюда же и Основополагающий акт, приведший в такое отчаяние Киссинджера. Отсюда, наконец, непрекращающиеся попытки добиться для России постоянного места в «большой восьмерке». Всеми этими действиями Eльцин словно бы сигнализирует миру: дайте нам время заживить наши раны. Мы должны почувствовать, что при всех обуревающих Россию смутах место ее по-прежнему среди мировых лидеров. Более того, завоевание этого места и есть одно из главных условий предотвращения той Большой Смуты в России, из страха перед которой, собственно, и затевается расширение НАТО.
Судя по всему, чувствует это и Клинтон. В противном случае согласился бы он, наверное, с Киссинджером и Пайпсом, что Россию надо «дожимать» вместо того, чтобы давать ей возможность завоевывать новые платформы для влияния на мировую политику. Но Клинтон, увы, не Рузвельт. И даже не Трумэн. Тысячи встречных влияний и сиюминутных забот искажают его внешнеполитическую линию до такой степени, что порой она напоминает мираж. И ожидать от него последовательности в наведении мостов через российскую пропасть не приходится. Eще менее надежна в этом смысле Eвропа, которая стоит на пороге крушения старинной мечты об экономической интеграции и ни о чем другом, кроме экономики, думать сегодня не в состоянии.
Для России это означает, что на интеллектуальное лидерство Запада, на которое традиционно полагались ее либералы, теперь — может быть, впервые за столетия — положиться больше нельзя. Обходиться предстоит собственными силами. Возможно ли это?
Вероятно, нет и не может быть объективных «измерителей» интеллектуальной мощи разных государств или, скажем, их способности предлагать миру новые идеи. Однако у меня есть немалый опыт общения с интеллектуалами разных стран. Многие из них были великолепными собеседниками. Но таких, кто по дерзости идей, по глобальному размаху мышления выдерживал бы сравнение с российскими интеллектуалами, можно перечесть по пальцам. Как специалисты в своей области мои западные собеседники были обычно на голову выше российских, как мыслители — несопоставимо ниже. Почему же российское правительство практически не использует гигантский интеллектуальный потенциал своей интеллигенции? Ведь его могло бы оказаться вполне достаточно, чтобы «геопсихологическая» проблема, роковым образом сближающая сегодня либеральное большинство российского политического класса с его «патриотическим» меньшинством, была снята с повестки дня.
…Недавно знаменитый британский журнал «The Economist» заметил в многостраничном обзоре ситуации в России, что темп изменений в ней беспрецедентно высок — даже по сравнению с раннекапиталистической Америкой. Причем иллюстрировал журнал это наблюдение вовсе не экономическими, а именно интеллектуально-психологическими соображениями. В частности, с изумлением замечает «The Economist», превращение «грабящих баронов» (robber-barons) в серьезных политиков, которое заняло в Америке три поколения, произошло в России за несколько лет.
Пусть косвенно, но это неожиданное замечание подтверждает мой тезис о беспрецедентных возможностях интеллектуального потенциала России. Может ли в самом деле такая поразительная трансформация не корениться на национальной культуре, в ее необыкновенной пластичности, в том, наконец, что я называю идейной производительностью? Но это лишь одна сторона дела — та, что касается России. Вторая касается окружающего ее мира, который ничуть не менее уязвим для насильственных пертурбаций, чем во времена Эбер-та. И снова политическая мысль Запада оказывается удивительно неспособной не только устранить эту уязвимость, но даже просто ее увидеть.
Вся структура мировой, не говоря уж о европейской, безопасности, обязанная своим происхождением «холодной войне» и «биполярному миру», устарела безнадежно. Но что предпринимается, чтобы хоть как-то адаптировать ее к совершенно новым условиям послевоенного мира? Расширение НАТО, принесшее больше проблем, чем оно способно решить, символизирует поразительную бесплодность западной мысли перед лицом монументальной перестройки, в которой нуждается сегодняшний мир.
Здесь — зияющая брешь в интеллектуальной броне Запада. Она угрожает миру новыми невиданными потрясениями. Для России эти потрясения могут оказаться смертельными. Стало быть, она заинтересована в их предотвращении больше, чем кто бы то ни было. Так почему не взять на себя инициативу и первой не начать интеллектуальную контратаку?
Интеллектуальная контратака
Основополагающая мысль увесистого тома Александра Дугина «Геополитическое будущее России» — война, большая война, «война континентов». При всем том, однако, это серьезная, основательная и замечательно эрудированная работа, ничего равного глобальному размаху которой нет у его неонацистских друзей на Западе. Бесспорно, планировать войну по стопам таких талантливых нацистских предшественников, как Карл Шмитт или Жан Тириар, легче, чем планировать мир. И все же не странно ли, что у либеральной России нет ничего подобного такой фундаментальной работе, ревизующей всю сегодняшнюю мировую политику?
Для чего использовал Eльцин завоеванную им трибуну за столом «большой восьмерки»? Какие новые миропотрясающие идеи Москвы прозвучали с нее? Предложения об устройстве международной космической станции «Альфа»? Или по всемирной системе предупреждения о землетрясениях и цунами? Кого, скажите, кроме специалистов, могло это взволновать?
Интеллектуальная контратака — это что-то совсем другого масштаба и дерзости. Ну хотя бы масштаба дугинской ревизии мировой политики. С обратным знаком, разумеется.
Планы Дугина (и Подберезкина, и всей «геополитической» компании, на разные голоса перепевающей его идеи) построены на отрицании истории: они отказываются признать, что империи приходят и уходят. Eсли Россия была империей и сверхдержавой, рассуждают они, — значит, империей и сверхдержавой ей быть всегда. А если попытки восстановления ее сверхдержавное чреваты новой конфронтацией с Западом, — значит, нужно лишь хитро и дальновидно эту конфронтацию спланировать, найти для нее надежных союзников и тому подобное.
Какую идею может противопоставить этой имперской гордыне либеральная Россия? Проповедь смирения? Согласие на второстепенную роль в мировой политике? Роль младшего партнера Запада? Мы уже видели, что это решительно не устраивает политический класс страны. И причем не только его имперско — «патриотическое» меньшинство, но и либеральное большинство.
Но что еще есть в арсенале реформаторов? Победа над инфляцией? Выплата пенсий престарелым? Способно ли все это перебросить мост через пропасть между вчерашним величием и сегодняшним его отсутствием? А если не это, то что? Да ничего, кроме завоевания Россией нового величия — не военного и не территориального, о котором мечтают реваншисты, но культурного.
В какой, однако, области? Ясно, что не в науке, не в космосе, не в компьютерной технологии. Каждый может продолжить список отраслей, в которых Россия отстала и не готова сегодня к прорыву. Вот тут и всплывает материк ее идейной производительности — тот мощный ресурс, который у нее, бесспорно, есть и в котором даже Запад сейчас нуждается куда больше, чем в российской нефти или алмазах.
Уникальный шанс
Речь не идет, как вы понимаете, о выработке новых стратегий российской внешней политики или национальной идеи, или вообще чего бы то ни было, касающегося будущего одной, отдельно взятой, страны. Речь -о создании альтернативной модели нового послевоенного мирового порядка. Нет сомнения, тут мы тоже вступаем в противоречие с Западом. Но не для конфронтации, на которую нарываются российские реваншисты, а для корректировки его политического мышления и политического курса.
Традиционная классическая модель баланса сил, известная под именем «многополярного мира», уже привела к трем мировым войнам (считая «холодную»). В ядерном веке, в случае прихода к власти в ядерной державе безрассудного и безответственного правительства, человечеству грозит уже не война, а гибель. Но если существующий мировой порядок чреват новыми мировыми катаклизмами -значит, нужно противопоставить ему альтернативную модель, способную обеспечить безопасность мира, развивающегося в направлении к демократии. И в этой альтернативной модели России постельцинской должна принадлежать та же роль, которая в 1920-е принадлежала пост-эбертовской Германии..
Ясно, почему. Eдва ли кто-нибудь сомневается, что, удайся тогда Западу надежно интегрировать Германию в круг демократических стран (как удалось это сделать после 1945 года), не было бы ни Второй мировой войны, ни Холокоста, ни миллионов жизненных трагедий. Понятно также, что в основе всех этих неисчислимых страданий лежала элементарная ошибка западных политиков, архаичность их мышления, неадекватность созданной ими системы безопасности. Короче говоря, их неспособность адаптировать свой политический курс к новой, послевоенной,реальности — то же самое, что происходит сейчас.
У англичан есть старая пословица: «Предупрежден — вооружен». Она, собственно, и описывает центральную задачу российской либеральной контратаки: предложив модель надежной интеграции России в круг демократических стран, не дать миру повторить однажды совершенную роковую ошибку. Из этого и должны вытекать все возможные конкретные проекты.
Тут неизбежно возникает проблема: где взять средства на организацию намеченной контратаки? Серьезных капиталовложений мобилизация российского интеллектуального потенциала не потребует. Понадобится, конечно, интенсивная общенациональная кампания в СМИ — как для того, чтобы объяснить россиянам, зачем это нужно, так и затем, чтобы разбудить умы, привлечь к работе яркую и свободную от традиционных стереотипов молодежь.
Необходим будет также специальный форум, из тех, что на Западе называют think tanks, своего рода российский Rand Corporation — только с функциями куда более неортодоксальными и дерзкими. Чтобы дать ей возможность выйти на мировой рынок идей и подобно своему американскому прототипу стать самоокупаемой, понадобится, наверное, специальный еженедельник, по крайней мере, на двух языках. Вот, пожалуй, и все об организационном аспекте.
Остается, разумеется, последний, но практически самый важный вопрос: кто, собственно, в сегодняшней России во всем этом настолько заинтересован, чтобы дать делу решающий толчок? Ответ, я думаю, ясен. Тот, кого заботит его место в истории и кто хочет войти в нее победителем, а не статистом. И тем более не злым гением России. Судьба дает Eльцину эту возможность. Ведь^место за столом «большой восьмерки» не просто еще одно кресло, а драматический и уникальный шанс напрямую говорить с человечеством — и с историей.
№33, 17-24 августа 1997 г.
«МОСКОВСКИE НОВОСТИ»