Годовщина одного приговора
В сонме пяти-, четырех-, трех-и двухлетних, а так же годовалых юбилеев никто, конечно, не вспомнит о круглой дате, о которой мы должны были помнить 10 октября 1997 года.
Ровно 60 лет назад, 10 октября 1937 года, «тройка» омского управления НКВД приговорила к высшей мере наказания — расстрелу — несколько сот человек. Несколько сот — не преувеличение. Мне абсолютно точно известна 671 фамилия — только по территории нынешней Тюменской области.
Трудно поверить, что среди всяких видов социалистического соревнования существовало и соревнование «по расстрелам». А тех, кто отставал, критиковали в центральной печати.
Массовому убийству предшествовала статья в газете «Правда»: «Пора омским большевикам заговорить полным голосом». И заговорили.
Сменили «не понимающего сути момента» начальника управления НКВД, поставили другого, который тут же обратился в Москву с просьбой «дать дополнительные лимиты». То есть, разрешить расстрелять больше, чем было предписано. И вышел секретный приказ, которым позволялось «омским большевикам» приговорить «по первой категории», то есть к расстрелу, сотни новых жертв, и «по второй категории» — к лагерям — еще больше.
Но даже если поверить, что 10 октября приговорили только тех, о ком я знаю, только 671 человека, и то получается страшная картина. Eсли «тройка» заседала все 24 часа, то она выносила 28 смертных приговоров в час, по две минуты тратя на человека.
Две минуты: открыть дело, прочитать суть «преступления» и прийти к решению, подписав приговор. Две минуты.
А если работали 12 часов (не машины же!), то на человека тратили не больше 60 секунд. Мне думается, что в этот день избегали даже формальностей, судили, не называя фамилий и не открывая дел. Собственно, 10 октября в этой казенной комнате в омском управлении НКВД несчастных, которые томились в тюрьмах Ишима, Тюмени и Тобольска, сразу и казнили. Они фактически уже были мертвы к концу этого дня, хотя еще дышали в Тобольске, Ишиме и Тюмени, хлебали тюремную баланду и на что-то надеялись.
А утром помчались фельдегеря с секретными пакетами, словно посланцы богини судьбы Атропос, спеша перерезать тонкие нити человеческих жизней. В Ишиме приговор привели в исполнение 12 октября, в Тюмени — 13-го, а в Тобольске — 14-го.
Только по одному из дел в Тобольске расстреляли 217 человек. Целую деревню. Пять женщин и 212 мужчин. В том числе — 13 Черкашиных; 9 — Сидоровых; по пять — Бронниковых, Кугаевских, Пановых; по четыре — Важениных, Ильиных, Козловых; по три — Ивановых, Матаевых, Плесовских, Редикульцевых, Терентьевых…
217 — горожане и деревенские, попы и бывшие офицеры, служившие и в белой армии (58), и в красной (29), двадцатилетние и восьмидесятилетние…
Мне рассказывали, как недавно обсуждали, какую надпись сделать на памятнике жертвам репрессий, захороненным на территории нынешних микрорайонов. И стали сочинять что-то про «невинныхубиенных», не решаясь сказать: кем эти невинные были убиты? Это чтобы «не будоражить общественное мнение»?
Я взял слова «будоражить мнение» в кавычки, потому что сотни раз слышал их за годы работы в печати. Мне казалось, что это осталось в прошлом.
Я знаю наверное, что о невинных жертвах, которые действительно были невиновны, ибо ни один суд не доказал их вины, до сих пор помнят. Как помнит своего отца дочь Александра Зотеевича Тюхова из села Исетского. Она звонила мне в четверг. И только в четверг узнала, где он захоронен. Точнее, просто закопан под покровом ночи.
Говорят, что одна из моих коллег намерена баллотироваться в депутаты областной Думы по сельскому округу, куда входит и село Исетское. А несколько лет эта же самая коллега писала о жертвах большого террора: воры, бандиты, убийцы… Сейчас она намерена искать голосов их детей, внуков, правнуков.