Я скоро стануотцом!
(воспоминания тюменского мамонта)
Музейные коллекции области продолжают активно пополняться, но Экспонатом №1 по-прежнему остается скелет мамонта, самый крупный в России. И нам чудом удалось недавно заполучить от него эксклюзивное интервью…
Я плохо помню время, когда еще был жив-здоров. Помню только, что жили мы большой семьей, ели, отдыхали вместе… Когда медведя иль какого другого хищника припугнуть — тоже вместе, никого в обиду не давали. Кстати, люди называют наши теплые компании «стадами», и это слово нам совсем не нравится — звучит очень грубо, как про каких-то безмозглых коров. Мы ж все-таки мамонты!
Так вот, жили мы спокойно, никто шибко не беспокоил. Хотя ходили слухи, что за горами (явно за Уралом. — Авт.) кто-то жестоко зверье гоняет, забивают и стара и млада. Некоторые из наших даже через перевал оттуда перебежали и такие ужасы рассказывали! Помню, что мы очень боялись, как бы те изверги к нам не явились. Потому что, как я говорил, жили мы хоть и не очень сытно, но зато спокойно. Холодов больших не было, иногда даже зимой жарко в своей шубе было. Но снега!.. Самые смелые откапывали травку где-нибудь в таких местах, где ветром сугробы сдувало. Ну, на высоких берегах рек, к примеру, на горных склонах. Местами снега там почти нет, потому и работы, можно сказать, никакой. Но зато страшно, чуть что — сразу в обрыв! Кто ногу сломает, кто неудачно бивень о землю вывихнет… А уж если здоровья нет, то считай что покойник. Так вот и я в свое время не удержался, сорвался с обрыва реки… Встать, понятное дело, не смог, да еще и землей крепко присыпало, так живьем и захоронило… Долго так лежал… Уж кожа у меня и та истлела, одни косточки остались, но душа-то рядом, живая, все видит, все слышит…
Сначала ничего такого примечательного не было, река течет, птички щебечут, вот только своих я вскоре совсем видеть перестал, куда все подевались!
Потом впервые увидел людей, плавали на каких-то пустотелых деревяшках мимо моего берега. Потом сначала один мужик себе рядом жилище построил, потом другой… И вскоре у меня тут стало совсем весело, целая деревня, Решетниковой назвали…
Круглый год ребятишки по берегу бегали. А летом девки в речке купаются, бабы белье полощут… Вечерами костры на берегу жгут, через огонь зачем-то прыгают… Ну наконец-то, запнулся один малец за мой торчащий бивень (можно подумать, я сам хотел ему подножку поставить)! Видно, больно ушибся, -заревел, побежал мамане жаловаться…
Ну вот, так и знал! Пришел мужик, выворотил мою кость, головой как-то странно покачал, будто мамонта ни разу в глаза не видел. А я нутром чую (во заливает! Оно же сгнило! — Авт.): что-то теперь будет…
И правда, прибежала чуть ли не вся деревня, стали все кругом раскапывать. А с ними на телеге приехал мужик бородатый, вроде как главный у них: сам не копает, только другим указывает. Eще обратил я внимание, что прихрамывает, поди-ка сам в детстве с обрыва так же сиганул…
Выкопали меня быстро. Погрузили косточки в ящики со стружкой и тремя телегами перевезли в какой-то большой город, — он на той же реке стоит, верстах в сорока вниз по течению…
Привезли в большое белое здание, кругом молодежи полно, а тот, бородатый, что на раскопках был, вроде даже и здесь начальник, ходит важный такой, и все его слушаются (теперь точно ясно, -это был Иван Яковлевич Словцов, директор Тюменского Александровского реального училища — Авт.)…
Долго мои косточки чистили, мыли, просто вертели в руках: и так повернут, и эдак… Чего там засматривались, никак понять не мог, ведь вся красота еще в той жизни осталась… Затем стали их красить каким-то черным вонючим раствором, бумажки с циферками на каждую наклеивать. Уж потом обо всем догадался, когда меня сверлить стали, да одну к другой кости подлаживать. Видно, удумали меня обратно на ноги поставить, ну айболиты! Долго со мной возились, но кое-как, на каких-то железных трубах все-таки развесили. Правда, некоторые мелкие позвонки в позвоночном столбе мне не той стороной вставили: ну ничем пошевелить не могу, просто как окаменел весь… И стоял я так лет эдак двадцать, не меньше. Вот тут-то понял, что я для них не просто большой скелет, а какая-то особая ценность. Вот, к примеру, какой-нибудь начальник в город приезжает, так его обязательно, ведут ко мне на смотрины. Он на меня смотрит, я — на него. А уж про своих студентов и простых людей я вообще не говорю, те просто как живого меня любили, и кости мне поглаживали, и на язык зачем-то пробовали… Хорошие были времена…
А потом началась какая-то катавасия. Пришли как-то чужие мужики в черных куртках, курят в помещении, матерятся, команду ют чего-то… Стали все витрины разбирать, по ящикам все банки распихивать. Меня тоже зачем-то разобрали, хотя я ни одной витрины не занимал. Потом оказалось, на другое место переезжаем…
Помню, несли мои нетленные останки по крутой высокой лестнице, кое-как втиснулись в двери между толстыми каменными колоннами (речь явно идет о здании городской думы, переданном музею в 1918 году. —Авт.). Два раза стукнули меня черепом, пока затаскивали по лестнице на второй этаж, а я им за это бивнями якобы нечаянно перила исцарапал, такие широкие были, качественные…
И опять больше двух десятков лет я нес на себе славу тюменского музея (да, в скромности нашему герою не откажешь! — Авт.). Вот, бывало, проводится в Тюмени какой-нибудь слет колхозников, так вместо желанного всеми кабака их на отдых ко мне ведут, это культурной программой называется… А вот один день я никогда не забуду! Стоял себе в зале, стоял… Лето, птички за окном поют… И вдруг прибежали люди, причем наши люди, музейные! Лица у всех какие-то злые, недовольные… И давай все крушить, куда-то упаковывать… Сначала вокруг меня всех убрали, а потом, представляете, вырвали из-под меня опоры, ну а удержать, конечно, не смогли… И я рухнул всеми своими центнерами прямо на пол. Разбили череп вдребезги, таз пополам, по бивням, чувствую, изнутри трещины пошли… (Этот случай происходил в первые дни Великой Отечественной войны, когда экспозицию в спешном порядке демонтировали, освобождая здание под госпиталь. Факты косвенно подтверждаются и некоторыми свидетелями тех событий — Авт.). Потом закидали мои кости прямо в кузов машины, причем даже в ящики не соизволили упаковать! Потом повезли куда-то на край города… На каждой колдобине у меня отовсюду труха сыпалась. Вывалили меня в какой-то дровяной сарай, и несколько зим мои косточки там и мерзли, а летом покрывались очередным слоем пыли. Ну, думаю, тут мне и дотлевать, совсем уж духом пал…
Потом уж, считай четвертым летом, наконец-то вынесли меня на белый свет. Опять повезли в тот же музей (ладно, хоть в ящиках на этот раз!) и опять собрали. Правда, уже в самом крайнем зале на первом этаже, видать, не охота было перила царапать. Оглядел я себя и заметил, что многих косточек теперь уж не хватает: нет ни хвоста, ни пальцев. Знать, в той спешке выкинули, как будто не от меня вовсе. Меж бивней зачем-то положили еще один череп какого-то недоноска (речь идет о черепе «карликового мамонта», как он тогда назывался на этикетке. — Авт.). Там же поставили моих земляков (их нашли в соседней деревне — Салаирке. — Авт.): бизона и носорога, тоже все равно что как обглоданных! Поставили еще пару шкафов с рыбами (к чему тут рыбы?), повесили коробки с бабочками (ну эти ладно, хоть красивые, пусть висят!).
Но в целом теснотища была!..
Народ змейкой мог-вокруг меня ползать, только снизу и заглядывал. Тогда мои родные бивни возлежали не так высоко, как хотелось бы, и стоило моей хозяйке-старушке заглядеться на кого-нибудь, как тут же ушлый посетитель начинал в них ковыряться: кто ногтем, а кто и ножичком. Одни, видать, хотели удостовериться, что я настоящий, другие мечтали утащить кусочек бивня просто на память. Ох, как они мне надоели, паршивцы!.. Я об мерзлую землю за всю жизнь их меньше стер, чем тут расковыряли!
Но тут наступила «перестройка». Это время так назвали, потому что здание музея капитально перестраивали. Меня опять свезли в другое здание, темное, тесное, хотя снаружи вроде бы и ничего, на божий храм похоже (речь идет о Спасской церкви, где сейчас расположено фондохранилище музея. — Авт.). Зато потом, через пару-тройку лет, когда несли меня на второй этаж, я родные стены совсем не узнал: везде мрамор, белизна, плафончики, занавесочки… Даже перила жалко было царапать! Да и ребята подобрались заботливые. Один из них года полтора меня до девственной красоты доводил (речь, по-видимому, идет о реставраторе скелета, таксидермисте Владимире Яковлеве. — Авт.), другой все зачем-то фотографировал (может, это обо мне? — Авт.).
Словом, я как заново родился! Главное, череп мой до ума довели. Слышу иногда: внутри что-то брякает. Это они какую-то капсулу с посланием внутрь замуровали да еще чего-то набросали такого… А еще спасибо, что бивни выше подняли, хоть никто теперь ковырять не будет. Хотя дети, да и взрослые тоже, все так же по-прежнему про них спрашивают: «А они что, деревянные?». Темнота! Где видано, чтобы у мамонта росли деревянные бивни!
Зато уж народу перебывало… Наверное, весь город! Особенно в первые дни… Сколько пыли они своими дурацкими тапочками в зале подняли, что мне приходилось каждый день принимать водные процедуры (смотрительница, наверное, протирала кости мокрой тряпкой, а ведь это запрещено! — Авт.). Ну что ж, мне, видать, на роду предписано народу служить, буду всех терпеть, пущай хоть засмотрятся!
Помню еще, лет несколько назад крепко мы пошутили с моим знакомым журналистом. Написали статью в одну газету («Наше время» за 1 апреля 1993 г. — Авт.), мол, якобы меня ночью украли, да потом быстро нашли и обратно собрали. Вот это скандал был!! Одного в охране даже уволили, а несколько человек выговоры схлопотали! Ну что за народ, совсем шуток не понимают! Ждали, что напуганная музейная директриса из Москвы раньше времени приедет, потому что по какому-то там «Маяку» на всю страну тот слух распустили. Но зато народу потом перло!.. И каждый спрашивал, как же это меня, такого большого, украсть-то могли!
А в последнее время до меня слух дошел, что недолго мне тут стоять осталось. Где-то в центре города возводят для музея новые хоромы, а для меня там самый красивый зал готовят (нескромно, но близко к правде. —Авт.)!
Да, кстати, до меня дошла недавно еще одна хорошая новость. Говорят, соседи из Тобольска тоже в своем музее скелет моего братана поставили. Как бы сын мне теперь будет, пусть хоть приемный, а то раньше и такого не было (в Тюменской области. — Авт.). Теперь хоть не один буду красоваться, все-таки стар стал, к славе попривык. А тот еще молодой, пусть поблестит своими мощами, похвастается перед народом. И спасибо тем ребятам, я слышал, из Новосибирска (они у меня в гостях были), которые его буквально из ничего собрали.
Что-то я разошелся сегодня. Давай, дорогой, еще как-нибудь потом поговорим, а то сейчас посетители повалят, а мне нужно изображать из себя как бы безмолвный костяк давно вымершего зверя, и одновременно — самый ценный экспонат музея. Ты не думай, что я опять расхвастался, — это не мои слова. Просто так говорит один бородатый мужик на экскурсиях, ты его знаешь…
***
фото: В профиль…;…и анфас вместе с директором Татьяной Исламовой