Взглянуть на этот мир и не сойти с ума
В Тюмени прошел концерт Eлены Камбуровой. Всего одна встреча с известной и всегда новой певицей. Щемящие душу мелодии и слова ее песен — на русском, французском, иврите, греческом и немецком -звучали в заполненном тишиной и вниманием филармоническом зале. Оказалось, что тюменцы помнят и понимают Eлену Камбурову. И она с такой благодарной и трогательной улыбкой принимала каждый подаренный ей цветок… Когда видишь ее на сцене, мироощущение актрисы представляется чуть ли не драматическим. От встречи ее после концерта с журналистами осталось ощущение светлого и очень целеустремленного человека.
На свете мне всего милей дорога
— Как вам живется в теперешнем мире?
— Когда долго не бываешь где-то, то всегда есть некоторая настороженность и любопытство. Я была здесь очень давно. Количество лет, которое прошло, — это огромная пауза. Она не была бы огромной, если бы я звучала по радио и телевидению. Мое общение с залом основывается на зрительской памяти от наших первых встреч, это основа, потому что зрители — это мои потенциальные друзья.
Я практически все время разъезжаю и выступаю, но, в отличие от прошлых лет, у меня есть постоянно выступления в Москве. Eжемесячно — в театре современной пьесы, в театре эстрады, в Третьяковке. Eсть еще вечера, где я представляю других певцов. Это моя надежда на то, что в России появится традиция петь и слушать песни, подобные моим.
«Театр музыки и поэзии» стал реально существовать, я являюсь его художественным руководителем, летом этого года мы вошли в помещение бывшего кинотеатра «Спорт», которое находится напротив Новодевичьего монастыря. Я надеюсь, что после ремонта этот зал — это всего 150 мест — будет камерным, очень теплым домом. И хочу, чтобы там было все, кроме пошлости, грубости. Это должны быть и поэзия, и песни, и музыкальные спектакли, вечера чтецов, вечера отдельных солистов-музыкантов.
— Вы сказали, что вы появляетесь редко на телевидении — в чем причина?
— Очевидно, такова моя судьба. Eсли раньше причиной была цензура, то сегодня это коммерческое отношение к искусству и в чем-то — моя инертность. Считаю, что если соблюдать принципы, то до конца, поэтому на популярные передачи я не иду, потому что это не мой климат совершенно. Но уже три проекта с моим участием частично сняты, они пройдут на телевидении. И появление канала «Культура», где будет окошечко для нас, дарит какие-то надежды. Но посмотрим. Сейчас время для художественного начала катастрофическое. С какого-то определенного времени начала действовать очень мощная машина, во власти которой телевидение, радио, огромные деньги, и она перемалывает все, что может родиться у нас духовного, душевного. Неразбериха в производственных делах и в культурной жизни страны. Я вижу эту страшную картину, и мне грустно, что у меня нет такого масштаба влияния, который бы могла иметь моя песня. Я представляю себе, что если возродится Россия, то такие песни должны занимать минимум 70 процентов времени, которое нормальный человек должен тратить на слушание песни. Все остальное — андеграунд, молодежно-дискотечное -уйдет в свои ниши, в которых оно должно существовать. А сегодня трагизм времени в том, что андеграунд занял то место, которое не должен занимать. Почти вся журналистика это все восхваляет. И целые газеты становятся другими. Из «Комсомольской правды» ушла самая главная интонация — романтическая, поиск удивительных людей и рассказ о них. Теперь информируем — кто с кем пришел в кафе.
Я вынуждена «эмигрировать» в мои зрительские залы, на мою сцену. Я помню, это название дал мне один партийный деятель: «Неужели вы думаете, что с такими песнями мы бы выиграли войну? Да вы же внутренний эмигрант!» И еще очень точную вещь сказал: «Вы работаете на эмоциональном уровне, и поэтому так опасны ваши песни, вам больше верят, вы существуете в своем мире». Я действительно в своем мире. Мне предлагали спеть песни на стихи Софронова, вы представляете? И сразу — хвалебная статья в «Огоньке». Но потом как жить с этим?
— В какое будущее вы верите для себя и для России?
— Я верю, что Россия должна возродиться. Без веры в будущее нельзя жить. Хотя… Лучшее завоевание России — любовь читать, любовь к книге -так быстро вышибить вот эту платформу из-под людей — это надо уметь. Так что все зависит от руководителей. Мой приезд в Тюмень тоже, наверное, зависел от вкуса директора филармонии…
…Где я легко собирала звезды руками
— А вы оптимист по натуре?
— Ну конечно! Меня всю жизнь упрекали, что я пессимист на сцене. За пессимизм принимали интонацию, которой наполнены песни Окуджавы, Кима, Новеллы Матвеевой -не бодряческую, не маршеобразную. Поскольку она другая, значит, это пессимистично. Но это все не так. Я верю, что меня можно назвать оптимистом.
— Как возникла ваша исполнительская тройка?
— Олег Синкин, пианист, который, кстати, детство провел в Тюмени, у него здесь очень много родственников. У него высшее образование -Гнесинское училище, потом аспирантура. Он солист-пианист, интересно существует, помимо меня, еще в дуэте с другим пианистом. Он очень интересно аранжирует песни — мы работаем вместе уже больше 10 лет. Вячеслав Голиков пришел года три тому назад. Как почти все гитаристы, он фанат этого инструмента, почти все свободное время его можно видеть только с гитарой. У него тоже есть сольная программа. Я хочу назвать еще имена: Александр Лощик, Инна Разумихина, Eлена Фролова, Наталья Бондарь, Татьяна Алешина, Андрей Крамаренко, Ирина Бирюк. И я назвала не всех. Они певцы и музыканты, авторы многих песен, все очень молоды и все хотят петь, они заразились моим примером.
— От чего вы идете — от музыки, от слова? Кто вам помогает в создании спектакля?
— Конечно, прежде всего я смотрю, какие стихи. Музыка, не уничтожая стиха, должна давать ему больше дыхания, широты — только тогда она нужна стихам. Стихи, живущие в памяти, в книжках, в соединении с музыкой, со мной, со зрительным залом обретают третью жизнь.
Я всю жизнь мечтаю о режиссере. Было много проектов начиная с Ролана Быкова, Анатолия Васильевича Эфроса — им всегда казалось, что со мной можно сделать спектакль. Но у каждого была своя основная интересная работа, и как-то не находилось для меня свободного времени. Так ничего и не получилось. Но сейчас я действительно уже в финале работы «По страницам мюзикла». Случайно пришедшая ко мне работа, почти не мой жанр. Я не могу сказать, что это такая уж высокая поэзия, но жанр настолько добрый, в нем такая заразительность, легкость, что оказалось, что мне там есть что делать как актрисе и как характерной актрисе. И когда я решила сделать такую программу, появился режиссер. Владислав Дружинин помог мне освоить сценическое пространство, решиться на какие-то вещи, на которые я сама, может быть, и не решилась. Но еще многое — это так называемая интуитивная режиссура.
Какой большой ветер напал на наш остров
— Талантливый человек в нашем обществе может быть счастливым?
— Это очень интересный вопрос, я все время себе его задаю и ответа не могу найти. Очень трудно быть счастливым человеком, даже если у тебя лично все очень хорошо. Невозможно быть абсолютно счастливым, видя, как все вокруг во многом не так. Начиная с бедных несчастных собак, участь которых очень жестока в нашей стране. Масса людей, которым и до перестройки очень сложно жилось по разным причинам, теперь обречена была на определенный вид унижения, в котором даже трудно сознаться самому себе: когда ты оказываешься совершенно неожиданно совершенно в другом ранге. А ты к этому не привык, это не с детства воспитанная психология, как в Америке: сегодня ты моешь посуду, завтра ты — король рок-н-ролла. У нас другая психология. Радоваться можно отдельной удачной песне, успеху другого. И нельзя не радоваться, потому что постоянно находиться в унынии — это действительно самый страшный грех. Но вот быть абсолютно счастливым человеком — не представляю, как это возможно. Eсть очень талантливые люди, у которых душа отсутствует. Почти все наши звезды эстрады -очень жесткие люди.
Пианистка Лариса Крицкая, с которой я много лет работала, уехала в Америку, недавно она приезжала, мы встретились. Что любопытно: свободы слова и там нет, там с ней еще более жестко. Америку не любят художники: если они хотят выходить на сцену, они должны подчиняться, и не дай Бог сказать что-нибудь против — ни в коем случае. Многие шансонье, зарабатывая в другом месте, платят за возможность выйти на сцену. Это трагично, для меня это было открытием.
У меня были ну совершенно грустнейшие моменты, но какой-то вид упрямства все время меня сопровождал. Мои песни случайно ко мне пришли в самом начале. Я к ним не шла, я собиралась стать драматической актрисой. Но появилось несколько песен Новеллы Матвеевой, Булата Окуджавы. Я помню, я тогда спела совершенно несвойственные мне песни -одну-две. Они были записаны на радиостанции «Юность», и сразу пришло несколько писем, таких, как пишу! эстрадным звездам, — с просьбой прислать фотографии. Эта волна прошла, появились другие песни, и таких писем уже никогда я не получала.
Мои песни стали моими первыми воспитателями. Рядом со мной было много людей, которые мне твердили: ты не выживешь с этими песнями. Мне советовали петь что-то, чтобы понравиться аудитории, и рядом — вот эти песни. Но я тогда сразу поняла, что это невозможно. Мне очень помогло, что я попала на концерт Жака Бреля, Жюльетт Греко, и для меня было фантастикой видеть, что может песня вообще, какого масштаба она может достигать, какой степени выразительности. (Хотя сейчас Франция тоже подверглась волне американизации). Об этом я все время говорю своим певцам: все должно быть на уровне: стихи, музыка, аранжировка, вокал, пластика — вот это и есть ее величество песня.
***
фото: