Мальчики и школа
В некоторых странах приняты законы о защите чести и достоинства детей.
Мальчик отказывается ходить на уроки физкультуры. Родители в недоумении. Сбивчивые объяснения мальчика не находят отзвука в измученных родительских душах. Подумаешь, «физкультурница» наградила мальчишку подзатыльником, когда он не слишком ревностно выполнял какое-то упражнение! Пустяк! Синяков нет, ссадин нет, да что говорить — подзатыльник не относится к членовредительству.
А мальчик не хочет ходить на уроки физкультуры. Eму не нравятся подзатыльники и раздающий их учитель. А ему советуют закалять характер: мол, мало ли подзатыльников получит он от судьбы?
Боюсь, что читатель скорее примет точку зрения практичных и рациональных родителей, уверенных в том, что перед встречей с жизнью их сыну нужна закалка.
А то вырастет из него, как говорили в нашей деревне, «интелелю».
Никогда не видел, как пишется это слово. Помню, что означало оно нечто субтильное и неприспособленное к деревенской действительности. Давно это было. Но я до сих пор помню злобные школьные дразнилки, помню, как травили заик, как смеялись над слабыми…
И, вспоминая это, я почему-то чувствую раздвоенность в душе. С одной стороны, у нас великая страна, она создала прекрасный трогательный язык и чувствительную литературу (тут и «над вымыслом слезами обольюсь», и мир, не стоящий «слезинки ребенка»). С другой — и это было совсем недавно, — закон, позволяющий двенадцатилетних детей приговорить к высшей мере наказания. (Почему-то не могу забыть строчку из письма маленького сына Генриха Ягоды,»отправленного в лагерь после расстрела отца: «Бабушка, я еще не умер…»).
Вы думаете, что все это в прошлом? А как же быть с нашей Думой, депутаты которой поддержали запрет иностранным гражданам усыновлять российских детей-инвалидов? Думцы говорят о благих побуждениях, о генофонде России, о коварных иноземцах, которые будто бы покупают детей «на запчасти». Однако доподлинно известно только одно — в России детей-инвалидов не усыновляют. Наоборот, их оставляют в родильных домах, их, нежеланных, выбрасывают в мусоропровод и на помойку… А закон лишает их даже надежды на счастье, на крохотный шанс. Пусть один на миллион, но все же шанс…
Кто-то из очередных великих говорил, что о стране можно судить по тому, как в ней относятся к женщине. Мы — не великие, но мы — отцы и матери, дедушки и бабушки, давайте судить по отношению к детям.
Ребенок в нашей стране бесправен. Для родителей он — собственность. Как для Тараса Буль-бы: «Я тебя породил, я тебя и убью». Ребенка можно бить, можно избить — все семейные шалости. Для школы он часто -составляющая педагогического эксперимента, предмет, на котором можно сорвать зло, недовольство президентом, «не выдающим зарплату». А если я скажу, что ребенку обидно, когда его дернут за ухо, вы засмеетесь — телячьи нежности!
Не знаю, не знаю… Ребенок -тот же человек, только еще маленький и слабый. Он вырастет. А потом сам станет рвать ухи -так научили. Как разорвать эту цепь странной дикой любви?
Недавно мы рассказывали о том, как в школе подрались учитель и ученик. Мы рассчитывали, что читатели завалят нас письмами. Мы были готовы к любой точке зрения: в защиту ученика, в осуждение ученика. Мы только не предугадали, какая точка зрения возобладала. А читатель отмолчался. Он не увидел ничего, что могло бы его затронуть… Так, обыкновенная история.
Вчера московское радио возвратилось к истории полковника Савельева, погибшего при освобождении шведского дипломата. Корреспондент радио и сотрудник центра общественных связей ФСБ обсуждали публикацию в газете «Московский комсомолец». «Когда я выключил магнитофон, — рассказывал корреспондент, — сотрудник ЦОС высказался в адрес газеты, используя неформальную лексику. И я с ним согласился…».
Вот как. Офицер позволяет себе обматерить не понравившуюся заметку. Журналист с ним соглашается и говорит об этом «на всю Россию». В следующий раз, вероятно, магнитофон уже не будут выключать.
Оба — офицер и корреспондент — тоже были когда-то мальчиками в школе.