За что могли убить Гагарина
Сенсационные признания бывшего офицера КГБ приводят к совершенно неожиданной версии возможной причины гибели первого космонавта
…Не так давно мне довелось взглянуть на то, что осталось от самолета Юрия Гагарина и Владимира Серегина. Все, что сумели собрать тридцать лет назад в мартовском лесу под метровым снегом, хранится сегодня в десятке намертво запаянных и опломбированных черных бочек в специальном подземном бункере одного из закрытых военно-исследовательских институтов Министерства обороны России. Чтобы увидеть их журналисту, требуется разрешение ни много ни мало самого начальника Генерального штаба. Бочки, впрочем, как бочки. Ничего особенного. На каждой — надписи масляной краской. Левое крыло, правое крыло, части фюзеляжа… И все-таки впечатление от увиденного оставалось жутковатое. Потом, кажется, понял, почему: пока находился в бункере, меня никак не покидало ощущение ирреальности происходящего. Ведь я уже знал формулировку приказа в отношении этих бочек, перед которыми находился. Приказ подписан еще тогда, тридцать лет назад, и звучит почти мистически: «хранить вечно». Не 50 лет. Не 100. И даже не «до особых распоряжений». Именно «вечно». Помнится, что с таким грифом хранили дела репрессированных в сталинские времена…
Здесьже, в институте, — и часть документов правительственной комиссии, расследовавшей причины гибели самолета. Не знаю, каков их срок хранения, но по крайней мере сегодня ознакомиться с ними практически невозможно. Не рассекречены. А когда будут рассекречены, одному господу богу известно.
Как это водится, последнее обстоятельство порождает массу неофициальных версий и просто домыслов по поводу причины гибели Гагарина и Серегина. В последние годы их появилось на свет предостаточно. Начиная с откровенно глупых — будто бы Гагарин и Серегин сели в самолет с жуткого похмелья, что и стало основной причиной катастрофы, и заканчивая вещами куда более серьезными. Один бывший военный, взявшийся за расследование на свой страх и риск, уже успел издать целых три тома с шокирующим названием «Убийство Гагарина».
Можно по-разному относиться как к автору книги, так и к его умозаключениям, но некоторые из них отнюдь небезынтересны и заслуживают самого пристального внимания.
Чего, к примеру, стоит загадка неопознанного самолета, неожиданно появившегося в воздушном коридоре гагаринского МИГа. Или не менее загадочные учебные стрельбы ПВО, якобы проводившиеся в районе полета Гагарина и Серегина.
И, наконец, самый серьезный факт: многие свидетели утверждают, что в момент гибели Гагарина и Серегина было замечено два хлопка-взрыва. Сначала в воздухе. И затем уже при ударе самолета о землю.
Причем на последнем настаивают не просто деревенские жители окрестных сел, в районе которых упал самолет. Примерно о том же самом мне рассказывал космонавт Алексей Леонов, волею случая оказавшийся в то злополучное утро 27 марта 1968 года недалеко от места гибели МИГ-15. Тогда, тридцать лет назад, Леонов добросовестно изложил свои показания в письменном виде госкомиссии. Но каково же было потрясение Леонова, когда много лет спустя ему довелось вновь увидеть свои показания.
Они были подделаны.
Подделана была даже его подпись.
В 1968 году Вячеслав Быковский был помощником начальника командного пункта управления полетами Чкаловского аэродрома, откуда в последний раз взлетела спарка Гагарина и Серегина. Он был последним, кто разговаривал с Гагариным -буквально за минуту-две до катастрофы. Мы сидели с Быковским в том же самом пункте управления, и он показывал мне на радаре, где она была, эта точка, 27 марта 1968 года, когда неожиданно исчезла из поля его зрения. Как и положено по инструкции, время исчезновения он сверил с часами и записал в журнал. И тогда, тридцать лет назад, и сегодня Быковский с упорством настаивает, что точка эта исчезла несколько раньше, чем это официально зафиксировано в документах правительственной комиссии.
Хотя, в сущности, правы оба: И Быковский, и комиссия.
И только комиссия зафиксировала точное время взрыва самолета при ударе о землю.
Быковский же зафиксировал точное время исчезновения самолета с радара.
Отсюда следует вполне вероятный вывод: самолет взорвался еще в воздухе.
Быковский, пусть и с осторожностью, но все-таки не исключает, что причиной гибели Гагарина могла быть заранее спланированная диверсия.
Таких странных, труднообъяснимых, но безусловно настораживающих, фактов сегодня в ходу множество.
Впрочем, в этот раз я вовсе не склонен вдаваться в подробности этих фактов, отстаивая или же, напротив, опровергая их.
В конце концов, насколько обескураживающими ни были бы эти факты, они, в лучшем случае, объясняют лишь, как могла произойти диверсия в отношении Гагарина и его товарища. Но совсем не объясняют куда более важного — почему и зачем?
В самом деле: кому стал настолько неудобен и даже опасен всеобщий любимец, гордость нации да и всей планеты, что дело могло дойти до откровенного, иезуитски исполненного убийства? Возможно ли такое вообще?
Признаться, именно по этой самой причине я до самого последнего времени весьма скептически относился ко всякого рода сенсационным, но на поверку крайне малоубедительным рассуждениям о некоем заговоре, направленном против Гагарина.
Повторяюсь: я полагал так до самого последнего времени. Точнее, до моего знакомства с Вениамином Ивановичем Русяевым — бывшим кадровым офицером КГБ. Первые несколько лет после полета Гагарина в космосе — его сопровождающий, опекун, телохранитель, советчик и просто друг. До этого интервью никому не давал. На разговор же со мной согласился лишь ради доброй памяти Юрия Гагарина — старому разведчику было больно читать досужие и часто откровенно беспардонные домыслы о своем друге…
Хочу предупредить сразу: Русяев вовсе не претендует на истину в последней инстанции. Он честно признается, что и сам многого не знает, а значит, не понимает. Но даже того, что он знает, на мой взгляд, вполне достаточно, чтобы вести речь о совершенно новом повороте в деле, которое некоторые журналисты громко назвали «убийством Гагарина». И хотя сам Русяев об убийстве не обмолвился ни словом, он убежден, что нечто «странное» вокруг Юрия Гагарина началось еще за год до его гибели, когда первый космонавт готовился выступить в качестве дублера Владимира Комарова, чей полет на принципиально новом корабле «Союз-1» намечался в конце апреля 1967 года. Вот что говорит об этом Вениамин Иванович:
— Это было незадолго, наверное, за месяц-полтора до старта. Комаров пригласил меня с женой познакомиться с его семьей. Когда пришло время возвращаться домой, Комаров вышел нас проводить. Так вот тогда-то, прямо на лестничной площадке, Володя и сказал мне, что из полета он не вернется. Я просто опешил. Пытался возразить ему: ведь над сборкой корабля работали сотни высоких профессионалов… Комаров настаивал, что знает, о чем говорит. И вдруг он… расплакался. Eсли бы вы знали Володю так, как знал его я, то были бы поражены не меньше: волевой, бесстрашный человек — чуть не рыдает…
Что я ему мог сказать? Вообразите мое положение. Ну единственное, что нашелся: «Eсли ты так уверен, что погибнешь, откажись от полета». Он ответил: «Нет. Ты же знаешь, откажусь я, полетит первый. А его надо беречь». Первый — это Гагарин. Юра ведь был дублером Комарова…
Через какое-то время мне вручили письмо. Кто именно, сейчас уже не помню, да это и неважно. Толстый такой конверт. Наверное, страниц десять. Я его не читал, но в суть меня, конечно, посвятили. Письмо было подготовлено группой, которую организовал Юрий. Он тогда собрал большую команду из всех спецов, которые были достаточно квалифицированы для того. чтобы сделать категоричный вывод: «Союз-1» к полету не готов. А значит, запуск необходимо во что бы то ни стало отложить…
— Выходит, прав был Комаров…
— На следующее же утро я пошел к одному из влиятельных людей нашего ведомства — генерал-майору Константину Ивановичу Макарову, начальнику технического управления,которое всегда работало в тесном контакте сначала с Королевым, а после его смерти — с Мишиным, преемником Королева. Я вручил ему письмо со словами: с «Союзом-1» что-то серьезно не так. Он выслушал меня очень внимательно и говорит: «Вениамин, возвращайся на рабочее место и никуда ни на секунду не отлучайся в течение дня». Через некоторое время звонит и требует, чтобы я несся к нему в кабинет. Там он вернул мне письмо, сказав, что действительно есть все основания утверждать о множестве технических недостатков корабля. И приказал подняться на три этажа выше, к Фадейкину, начальнику третьего управления.
Фадейкин уже в курсе и в свою очередь направляет меня к Георгию Карповичу Циневу. В третьем управлении был отдел, которым заведовал Цинев.
— Почему именно к Циневу? Всего лишь начальник отдела…
— Э, нет. Далеко не всего лишь. Цинев был одним из ближайших друзей Брежнева, они вместе войну прошли и, насколько мне известно, даже были женаты на сестрах…
Так что Фадейкин рассуждал правильно: столь серьезный вопрос, который- поднимался в письме, мог разрешить только
лично Брежнев, а доложить об этом Леониду Ильичу лучше Цинева кандидатуры просто не найти…
…Итак, читает Цинев письмо, время от времени внимательно так поглядывает на меня, будто угадать хочет, читал я его сам или нет. Прямо сверлил меня тогда глазами… А потом начались очень странные события. Все обернулось вовсе не так, как, надо полагать, рассчитывали Макаров и Фадейкин. Последнего очень скоро услали в Иран, где он вскоре и умер: он был очень больной человек и командировать его в страну с таким жарким климатом — все равно что отсылать на верную гибель…
Место Фадейкина, разумеется, занял Цинев.
Любопытно, но все, кто в той или иной степени имел отношение к этому письму, были вскоре по той или иной причине удалены из нашего ведомства. Макарова, например, уволили, лишив его даже пенсии.
Кстати, и.меня самого вскорости отослали из центрального аппарата на отдаленный объекте области. Там я как-то встретил жену Макарова. Она выглядела очень больной, жаловалась на безденежье. Слава богу, нашлись люди из Госкомитета по науке и технике, которые буквально «подобрали» Макарова, предложив ему какую-то невысокую должность, он там, кажется, и пенсию получил. Но здоровье его было окончательно разрушено…
(Окончание в № 40 за 9 апреля)
***
фото: