Кукушкино гнездо
Что такое Винзили, надеюсь, никому объяснять не нужно. Это поселок под Тюменью. А еще так называется больница в этом поселке. Официально — областная клиническая психоневрологическая больница N 1.
Санитарки, надо отдать им справедливость, больных почти не бьют. Разве только бабушкам из наблюдаемых палат достается тычок или пинок, когда они идут, куда хотят, а не куда позволено. Тем более что бабушки эти не только постоять за себя — даже возмутиться происходящим не могут. Они и не понимают, что происходит.
«Кто вам сказал, что у нас больных бьют?! — удивленно вскидывает брови исполняющая обязанности зав.отделением. -Психиатрия вообще самая гуманная из врачебных специальностей! А санитарочки — их можно понять, если срываются. Они
— девочки без образования. Эти больные ведь кого угодно доведут.
Разговаривать с «этими больными» медперсоналу то ли не хочется, то ли некогда, то ли и то, и другое сразу. На беседу врач пригласит, хорошо, если раз в месяц. Только при обходе парой слов перекинутся:
— Как самочувствие?
— Хорошо…
— Ну и хорошо. Попей еще таблеточки, укольчики пока отменим, а потом посмотрим…
«Таблеточки» и «укольчики» -основной способ воздействия. А ведь есть в больнице психолог, который не зря ест свой хлеб. Применяются цветовые тесты по Люше-ру, а также многое другое — и зачем? Чтобы положить «под сукно», то есть «под картон»- в историю болезни — и забыть? Или чтобы на основании их решить, какие в данном случае нужны таблетки?
«Сейчас я буду задавать вопросы — они могут показаться странными, но психиатры вообще люди странные, правда? — Серьезный человек с кафедры психиатрии ТГМА улыбается слегка натянутой дежурной улыбкой. — Скажи, что означает выражение «буря в стакане воды»?
Собеседница, довольно молодая девушка, отвечает четко, полно, развернуто, как студент-филолог на зачете. Врач задает другой «специфический» вопрос и слышит столь же развернутый ответ. «Да, милая моя, трифтазин вам помог». — Виду врача слегка обескураженный, как будто она ждала другой реакции… Как разговаривала ее собеседница дотрифтазина, она не знает, потому что общается с ней в первый раз. И того, что девушка изучала судебную психиатрию, врач тоже не знает (или делает вид, что не знает). Но уверена, что если человек принимал трифтазин и при том нормально рассуждает — значит, его от чего-то вылечили.
Не раз доводилось слышать, как врач обращается к пациентке: «Ну и как… (следует имя), ты не хотела бы изменить свои убеждения?» Понимают, стало быть, в чем корень психических заболеваний — в убеждениях, в неадекватном отношении кдей-ствительности. Чем это можно исправить — таблетками? химией? А ведь пытаются, изо всех сил пытаются, бьются об стенку головами… Не своими.
Препараты в психиатрии очень сильные и действуют безотказно. Даже страшновато наблюдать, как поступает в отделение женщина, разговаривает, смеется, расспрашивает всех о жизни — а через несколько дней ее не узнать: потухший взгляд, замедленные и ломаные, как у куклы на ниточках, движения, шаркающая походка… Говорит, но уже как-то без интереса, машинально, и весь ее организм явно борется с желанием упасть и отключиться. Или не борется, и тогда спит
— но нельзя же спать 24 часа в сутки.
Бродят по коридорам сомнамбулы, от окна к двери, от двери к окну, от поста до туалета и обратно — заторможенные, с остановившимися глазами и приоткрытыми ртами, похожие на замороженных рыб. Глядя на это, начинаешь догадываться, отчего в отделении нет зеркал. Не только оттого, что больные могут их разбить. Eще и потому, что они могут… себя в них увидеть, а это действительно чревато дополнительной психической травмой. И вопросами, на которые где взять ответы?
Некоторые препараты, галоперидол, например, или трифтазин, просто сковывают мышцы до боли. Сводит судорогой треугольные мышцы плеч, шею, мышцы лица, начинают неудержимо закатываться глаза. Больные стонут и кричат, потому что больно, черт возьми! Санитарки их успокаивают… обещаниями привязать. Eсть, правда, таблетки, отчасти снимающие эти эффекты, циклодол называются (таблетки от таблеток, каково?). Но их нужно еще выпросить у медсестры, а это дело сложное.
«Дайте таблетку!.. Таблетку… дайте…» — истерично захлебываясь словами и держась за стену, Рая Б. идет к санитарочкам. «Иди ложись в постель! Иди ложись, а то привяжем, не ломайся!» — отмахиваются те. «Ну дайте девчонке таблетку, -вступается за нее кто-то из больных, — не видите, как ее ломает?». «Eе-то? Ой, вы не знаете, как она умеет притворяться!»
«Да она без галоперидола головой стенку прошибала, — делится горем лечащий врач. -Только им и спасается».
Ничего себе, «спасается»…
Eсть и другое средство от боли в глазах и закатывания их — погладить глазные яблоки. Рая говорит, что ей помогало. Но это кто-то из соседок по палате додумался, не из медиков. Легкий массаж, конечно, всегда помогает при судорогах, но главное даже не это. Участие, сочувствие — то, что кому-то на твою боль не наплевать. Обычное, как говорится, элементарное, навязшее в зубах милосердие. Душевнобольным оно нужно не меньше, если не больше, чем тем, кого считают душевно здоровыми. А этого-то так называемые «сестры милосердия» как огня боятся — тогда ведь и вовсе на шею сядут! Обнаглеют, если не держать в страхе. А того, от кого видят участие и стремление помочь, облегчить участь, -того бояться не станут. Ласкать да баловать (почему-то считают, что это одно и то же) — только проблемы наживать. Знакомо? Eще как — с детства, до боли…
Гех, кто приходит сюда сам, толкают на это разные причины. Кого-то мучают головные боли, кого-то — ночные страхи, одних — депрессия и нежелание жить, других — галлюцинации, слуховые («голоса») или зрительные.
Андрей Т. поддерживает связь с инопланетянами. Во время сеансов связи ему рассказывают о достижениях техники в своих мирах и… о предмете его безнадежной страсти
— Валентине Толкуновой: где она, как она, где у нее концерты… Потому он, Андрюха, и не улетел туда, к ним, — потому что здесь Она. Ждет, когда Валентина к нему приедет.
…Девушка присаживается на колени рядом с кроватью и робко трогает меня за колено. «Можно с тобой поговорить? -все тело ее боится, что ее сейчас отвергнут и прогонят. — Знаешь, я очень, очень грешная. Я великая грешница, правда ли, что Бог меня простит? Я буду молиться, правда ли, что Он меня услышит? Что Он от меня не отвернется, от такой грешницы?» Пытаюсь поднять ее с колен и усадить рядом с собой на кровать. Девушка сопротивляется: «Нет-нет, что ты, я недостойна сидеть рядом с тобой!»
— «Почему?» — «Я великая грешница…» Услышать вразумительный ответ, в чем ее грех, мне так и не удается. Боже мой, да что такое надо совершить, чтобы потерять право сидеть рядом с человеком (о котором, к тому же, ничего не знаешь)? Воистину, достаточно родиться человеком, который «есть прах земной» и «раб Божий». А уж если сотворил что-нибудь не так — так ты «дерево, приносящее дурные плоды», и тебя — «в огонь»!
— Мне страшно, — слышится голос с другой кровати. — Мне страшно, я боюсь.
— Не бойся, Любушка. А чего ты боишься?
— Боюсь. Будет плохо. Земля взорвется,
— Да чего она взорвется?
— Она взорвется. Мне так сказали, я знаю.
И в самом деле, ей не важно, отчего и взорвется ли вообще.
Голос монотонный, звучит нечто привычное для нее, раз и навсегда затверженное и ей одной известное. Но к страху нельзя по-настоящему привыкнуть, а таблетки от него не избавляют — разве что притупляют на какое-то время. И вот это время кончается, долго сжимаемая пружина распрямляется — и девчонка кидается в окно (по несчастью, не зарешеченное). Ломает руку и ногу, разбивает голову. Мало таблеток дали, наверное.
На утро на обходе скорбный вопрос врача: «Что ж вы, девочки, Любу не уберегли?» А «девочки» сами только утром узнают о случившемся: все события они проспали, не в силах даже приоткрыть глаз. Ведь чтобы принять участие в чем-либо (или в ком-либо), нужно иметь хоть какую-то активность, а ее в пациентах тщательнейшим образом подавляют. Так что ж вы, господа медики, хотите?
«Господ медиков» и самих редко увидишь в нормальных эмоциональных состояниях. Они либо неестественно возбуждены (что реже), либо неестественно заторможены — во всяком случае, когда общаются с больными. Очевидно, таким образом пытаются «не брать в голову» и «не принимать близко к сердцу» чужие проблемы. Что-то вроде общей анестезии. Те, кому это не удается на работе, «догоняются» дома транквилизаторами. И утверждают, конечно же, что это безвредно и даже полезно -«и нам, у тем более больным».
Гуля Ш. растерянно смотрит на соседок по палате, а по щекам катятся слезы. Она сегодня вернулась из домашнего отпуска. «Представляешь, муж меня гладит, ласкает, а я лежу как бревно, мне ничего не надо, ничего не чувствую и ничего не хочу!! Так теперь всегда и будет, да? А зачем меня тогда лечили?» Лечили ее от депрессивного состояния, не хотелось жить. Теперь, надо думать, захочется…
Так вот, на сон, еду, таблетки и уколы требуется, как уже упоминалось, не 24 часа в сутки, а несколько менее. Что же делать в оставшееся время?
Час-другой за день (а точнее, за вечер) разрешается смотреть телевизор — но разрешается далеко не всем. Такое право имеет весьма ограниченный контингент: «свободная половина» (это та, где нет «строгого поста») и палата наркологических пациентов. А остальные, коих, не считая 8-й палаты, три или четыре десятка, занимаются чем придется. Разговаривают меж собой (это кто может и хочет) или молча смотрят в стены. Те, у кого еще есть сила сопротивляться тормозящему воздействию препаратов, пытаются читать — это если есть, что читать. Родственники к больным приезжают редко, книги привозят еще реже. Eсть, правда, в шестом отделении библиотека. Заглянув туда для интереса, что мы там обнаружим? Угадайте с трех раз. Конечно же, гору макулатуры «социалистического реализма», в том числе несколько «Роман-газет» на производственные и партийные темы. Несколько экземпляров Eвангелия, относительно новых (весьма психотерапевтическое чтиво!). Ага, вот томик Фонвизина. Ну в кои-то веки что-то приличное! Вот, собственно, и все.
А как удивляются санитарочки, увидев в коридоре человека с Фонвизиным в руках! Как будто читать классику — признак невиданного интеллекта. Впрочем, почему как? Они и сами-то, сестрички милосердия, читают в основном любовные романы типа Стефани Лебон или Сидни Шелдона. В лучшем случае -детективы Чейза или Гарольда Роббинса.
Самое распространенное времяпрепровождение здесь — игра в «дурачка». Имеющий игральные карты почти счастлив: ему будет чем занять свое время и даже получить при этом суррогат общения.
Так вот и живут… «Как в раю за пазухой». Как заявил один из психиатров в частной беседе, «наша задача — возвращать обществу полноценные функциональные единицы». Так насчет «единиц» это у них, может быть, получится. И даже в чем-то местами «функциональных»…
(Окончание. Начало в N 44)
***
фото: