Красивое стихийное бедствие
Для большинства мода — отражение легкомысленного отношения к одежде, бессознательная зависимость от вещей, не имеющих подлинной ценности.
Мне могут не поверить, но в промышленно развитых странах понятие «мода» имеет не только общекультурный оттенок. Это прежде всего индустриальная политика со своей программной стратегией, которая позволяет согласовывать рынок спроса и предложений в сфере потребления одежды и аксессуаров. Это хорошо отлаженный механизм, работающий в динамическом ритме ссылок и поправок на сезонную и популярную направленность интересов. Eсли на выходе из мастерских и ателье мода имеет высокохудожественное значение и качество, с которым она и предстает на демонстрационных показах, то только для того, чтобы определить планку требований для ее промышленного воплощения.
Четкая система отслеживания модных тенденций по всему спектру предложений в ведущих центрах модной политики -Париже, Милане, Лондоне, Нью-Йорке — позволяет за полгода до наступающего сезона смоделировать некую общую картину, на основе которой заключаются промышленные контракты. После чего художественно-стилистические идеи обретают «плоть» на фабриках.
Eсли же говорить о российской моде, то только в «узко» домашнем значении, поскольку на мировой процесс она не оказывает никакого влияния, более того, у нее там нет своей ниши. Российская мода похожа на красивое стихийное бедствие: то там, то здесь вспыхивают очаги фестивалей, конкурсов, смотров, цель которых -привлечь внимание к деятельности отдельных групп и лиц, занимающихся проектированием одежды. Но у этих проектов местного значения есть один общий недостаток: они демонстрируют таланты, практически не обеспечивая их будущее. В лучшем случае художники создают собственные ателье, салоны, мастерские, чтобы осуществлять творческие проекты в частной практике.
Публичные выступления по-прежнему остаются в дефиците. А если они все же происходят, то в них нет никакой регулярности и ответственности, которые помогли бы грамотно строить отношения в цепочке «мода-промышленность-покупатель».
Сегодня журналисты стали чаще освещать события в российской ветви моды, а некоторые центральные издания (например, журнал «ОМ») даже пытаются обобщить картину, создавая алфавитный перечень имен, наиболее известных в этой области (около двухсот, включая манекенщиц). В масштабах огромной страны цифра ничтожная, но показательная — модой занимаются редакторы профессиональных журналов, горстка художников и дилетанты-энтузиасты. Апрельский номер журнала Harper’s bazaar посвятил девять страниц российским дизайнерам, представив на них двенадцать авторских моделей, — впервые за два с половиной года существования журнала в русской версии.
Я не зря привожу цифровые эквиваленты интереса к русской моде — это и есть показатель ее устойчивого нейтралитета, ее движения по замкнутому кругу. Чтобы эта область нашей художественной культуры стала работать и на материальном уровне, она должна иметь поддержку у государственных органов, как имеет ее, например, Неделя Высокой моды в Москве в лице правительства, несмотря на могущественного инициатора, президента культурного фонда «АРТEС» Александра Достмана.
В мировом масштабе российская мода остается очевидно провинциальной, поскольку все внутренней структуре отсутствуют перспективы перерастания частных студий в профессиональные Дома моды со своим оригинальным взглядом и программным курсом.
И пока наша мода не обрела политико-экономического статуса, на нее не будут ссылаться журналисты и обозреватели, как бы удачно ни складывалась творческая судьба отдельных ее представителей в лице Валентина Юдашкина или Анатолия Климина.
***
фото: