Леонид Окунев как стойкий солдат нашей духовной революции
Редкий нравственный пример наших дней на ниве искусства. Сейчас любят у нас собрать элитарную публику, которая не будет искать и выкрикивать неприличные слова к пушкинским рифмам и заклинать друг друга в необходимости духовно-эстетического возрождения России. Сенсация, случившаяся на недавней премьере спектакля -лицейского урока по роману в стихах «Eвгений Онегин», или Быт и нравы пушкинской эпохи» — в юношеском театре «Ангажемент», дает повод сказать, что большой мастер сцены способен вызвать на творческую дуэль нынешний расхристанный, завихренный попсовой дергучкой школьный молодняк и очистить ему душу высокой гармонией классической поэзии. Для этого, правда, нужно быть Леонидом Окуневым и режиссером-постановщиком Вадимом Дегтеревым.
А еще — не бояться, как недавно говорили, «нести искусство в массы», разумеется, не ради прославления единственно верной социальной идеи, борьбы передового строя с заблудшими личностями. Массы на премьеру пришли в боевом настроении. 300 старшеклассников из нескольких школ наших восточных спальных районов гукали, ухали, свистели, жевали — одним словом, отрывались, балдели по полной программе. Иногда визгливые ломающиеся голоса комментировали декор открытой сцены.
Лишь восемь зрителей не участвовали в дикой «увертюре» — пять учителей и нас трое (журналисты Eлизавета Ганопольская, Марина Симонова плюс я). Свист перерос в пике к назначенному часу показа, я сжался, решив, что именно о мою голову шлепнут раздутой резинкой и я издам злополучный «чпок» в момент выхода Окунева(он же Ленский, гувернер, няня Татьяны Лариной, распорядитель бала, et caetera, et cetera), И он вышел… что-то неуловимо пушкинское было в походке, игре тростью, в отлично сшитом прогулочном — «желтоватом с искрой» 4 костюме, в быстрой реакции на разгулявшуюся публику. Блеск иронии и озорства, этакая «соленая» экспрессия подачи первых онегинских строф забавляла, но и приближала юнцов к актеру. Завязывалось общение, и Окунев от низкого слоя игры в знакомые строчки потихоньку вел к высоким и прекрасным смыслам. «Айда Пушкин — сукин сын!» — подлинное веселое обращение гения к самому себе. Ай да Леня, хитрый лицедей! И не только, он с блеском пересказывал превосходные комментарии к роману, увы, недавно ушедшего от нас великого знатока русской культуры XIX в. Юрия Лотмана. Окунев играл текст еще и как учитель, как «шоумен» от поэзии и музея, он бросал в зал, как наживку, все эти денди, боливары, лорнетки. Подсказывал и показывал фигуры в полонезе, котильоне. И вдруг зал понял -кое-что и он знает, а в эпизоде дуэли Онегина с Ленским зал настолько втянулся в диалог, что делегировал на сцену самого крутого паренька. Уж он-то сначала повыделывался со старинным пистолетом. Но когда Онегин-Окунев предложил ему — «Ты же хочешь убить меня? Целься прямо в голову!» — длинный смутился, но ушел с только ему понятным юношеским угловатым достоинством. Окунев по-бе-дил! И уж до конца мы дружили с Пушкиным, с актером, жили этим спектаклем, этой духовной атмосферой. Кстати, из 300 ребят практически никто в эти полтора часа непрерывного действа не ушел из зала.
Чисто эстетические театральные достоинства постановки: совмещение в моноспектакле героя-ловеласа, жуира и молодого повесы, воспринимавшего свой дворянский статус как легкую прогулку по жизни, цепь развлечений и удовольствий, с автором, с нашим восприятием романа, с ролью комментатора-экскурсовода по пушкинской эпохе. И все это — в творческом представлении, в синтезе игры Окунева. Только что он распоряжался ходом бала, успевая показать фигуры и рассказать, что и как. И вот — быстрый поворот. Леонид набрасывает платок, меняет выражение лица, походку и… он уже в образе няни в дворянской усадьбе. Стихи о семье Лариных перемежаются с интересными пояснениями об устройстве дома и о барских нравах.
Сценографию спектакля в свое время успел предложить известный режиссер Михаил Поляков, к сожалению, оставивший «Ангажемент». Окунев с Дегтеревым доработали и уточнили проект. Он элегантен, красив и лаконичен одновременно. Преобладает мягкая черно-белая гамма. Аскетичная обстановка гостиной в доме интеллектуала той эпохи. Круглый столик, гнутые стулья слева и напольная колонна справа. В глубине в прозрачной раме -белые четкие силуэты Исакия, памятника Петру, Зимнего дворца. Классика Петербурга, прекрасно подыгрывающая Окуневу. Слева и справа(по дуге)-как бы старинные олеографии. Картины той жизни, характерные городские и сельские пейзажи. В нужный момент актер переносил их на своеобразный «мольберт» и расколдовывал пушкинскими стихами, лотмановскими примечаниями.
Магия игры Окунева иногда достигала сверхпредела. В сцене проезда Онегина по Невскому проспекту возникала иллюзия одновременного пребывания (в движении!) кареты, кучера, ездока и (для форсу!) мальчика, бегущего сквозь толпу с растянутым криком «Пади!» Актер словно из воздуха материализовывал милые тени былого, и они включались в действие, были плотью театральной символики, хором голосов и движением времени. Да, настоящее искусство в любые смутные времена способно укротить гармонией наших недорослей и напитать доброй энергетикой усталые души.