Нетерпеливый Зюганов
В старой-престарой, еще, кажется, довоенной пьесе Сергея Михалкова «Тридцать семь и восемь» (осовремененный вариант сказки Карло Гоцци «Любовь к трем апельсинам») есть героиня. Это Клариче, дама Треф из карточной колоды, которая все время повторяла: «Как мне хочется стать королевой! Хотя бы шахматной!».
Я вспоминаю об этой старой пьесе, наблюдая бесконечные явления Геннадия Зюганова народу. Мне представляется, что за постоянными филиппиками Геннадия Андреевича в адрес президента Eльцина скрывается та же страсть. Ах как хочется стать президентом! В президенты — хочу! Вот оно, заветное кресло! Eще немного, еще чуть-чуть! Вот уже Eльцин в больнице, еще пару реплик, еще несколько обвинений в пьянстве и неспособности управлять… А можно навалиться по линии импичмента, обвинить в геноциде народа, изобразить президента стреляющим по Белому дому, собрать новые факты с помощью лучшего друга Генеральной прокуратуры Виктора Илюхина… Но -близок локоть, да не укусишь.
Наверное, усталый и больной Борис Николаевич больше всего черпает силу в ярости и ненависти Геннадия Андреевича. Чем сильнее Зюганов разоблачает, тем тверже встает на ноги президент. Тем свежее его голос, резче решения, летят головы, чиновники прощаются с креслами… И все сильнее чувствуется в разочарованном (ну не приближается кресло-то!) голосе лидера КПРФ неутоленная жажда верховной власти.
Складывается впечатление, что тов. Зюганов не может и не хочет дожидаться выборов. Может быть, не рискует вверять свою судьбу переменчивому плебсу. Может быть, не уверен в своих оголтелых соратниках, которые тоже закусили удила и круто забирают влево. Может быть, смущен тем, что красный колер другого фланга все больше переходит в розовый, все сильнее отдает социал-демократией. Иными словами, чем дальше, тем больше родная фракция напоминает Крылове -кую троицу, и нет возможности удержать товарищей в упряжи коммунистической дисциплины.
Словом, понимает Геннадий Андреевич, что вчера — было рано, а завтра — будет поздно. Значит, сегодня… И оттого его выступления пышут нетерпением, оттого он прячет глаза от телезрителя, чтоб не выдали, что ему уже совсем невмоготу ждать. Оттого и его речь становится резка до неприличия.
Возможно, это сказываются недостатки деревенского воспитания. Но как раз в деревне-то принято старших уважать, хотя бы внешне. А с другой стороны, как пишут в партийных листовках, перед нами крупнейший философ нашего времени, ученый, доктор наук…
Не понимаю. Это сейчас, пока власть-то в руках — чисто символическая. А если в те же руки попадут мощные президентские функции? Да с этой же сегодняшней нетерпимостью? Не наломал бы Геннадий Андреевич, характерный мужик, таких дров, что вся Россия, вспомнив ленинское письмо к съезду, побежит искать другого — нравом помягче, к людям подобрее. Да где их тогда найдешь, других? Среди инакомыслящих? Так опыт большевиков по организации жизни инакомыслящих давно и хорошо известен. Как это говорилось до нас — иных уж нет, а те — далече…
Я понимаю, что высказываю мнение сугубо личное, даже как бы интимное. Но что поделать, если и само лицо бывшего товарища по партии, и увалистая морская походка у человека, вскормленного сухопутным Черноземьем, и голос, что до такой степени выдает страсти своего хозяина, мягко говоря, мне несимпатичны. А более всего — это неудержимое желание сесть на место живого президента.
Как-то нехорошо. Мне — нехорошо. Неужто стране хорошо будет, если возглавит ее человек вчерашнего дня?