Мир — театр, люди — актеры
Знаете ли вы, что это за народ — тюменцы?
Нет, вы не знаете тюменцев, если, конечно, не побывали в нашем театре драмы и комедии и не посмотрели спектакль, венчающий 141-й сезон, — «Пока она умирала».
Ни в малой степени не претендую на лавры Владимира Рогачева, что на третьей странице «Тюменского курьера» предлагает вашему вниманию подробный разбор последней премьеры сезона. Потому что мой рассказ — не о премьере, а о ее зрителях.
Конечно, наши эстеты легко пересчитают вам приметы литературного несовершенства пьесы. Обратят внимание на вторичность фабулы, на совпадения с широко известными комедиями ошибок, самая знаменитая из нынешних — «Ирония судьбы». На элементарность сюжетных построений и моментальную узнаваемость героев-масок. На предсказуемость сценического действа — вплоть до угадывания отдельных реплик. Все это так. Но…
Но тем не менее эта незамысловатая сказочка, этот почти что лубок, эта мистерия, этот святочный рассказ (кстати, действие происходит в канун Нового года) вправе претендовать на ежегодный приз зрительских симпатий, когда бы таковой стал разыгрываться местным отделением Союза театральных обществ.
Ни один, как мне кажется, даже самый отшлифованный спектакль не был у нас удостоен таких искренних аплодисментов. Причем аплодировали не столько актерам, сколько долгожданным поступкам и наступившим наконец-то событиям. Представьте себе: зал аплодирует не яркому монологу героя, а лишь тому, что этот герой наконец-то появляется у двери, ведущей в сценическую квартиру. Зритель, по-моему, переживал больше, чем герои. Зритель желал счастья двум печальным женщинам, старшая из которых готовилась покинуть этот мир и огорчалась, что оставляет младшую в одиночестве — без мужа и без детей. Зритель принял самое живое участие в судьбе персонажей, и временами казалось, что лишь его, зрителя, участием счастливый финал предопределен.
Но я обещал не делать разбора спектакля «Пока она умирала». И не стану.
На мой взгляд, главное достоинство премьеры, столь бравурно завершившей сезон, составили восторженность и sancta simplicitas нашего зрителя.
Доверчивость и как бы некоторая неискушенность зрителя роднили премьерный спектакль со странствиями капитана Фракасса в позднее средневековье, с явлениями Петрушки на русских ярмарках, с комедиями del arte, в которых — герои-маски и набор стандартных ситуаций. Словом, рампа — граница между сценой и зрительным залом — становилась все более прозрачной и, наконец, перестала существовать совсем. Зритель горячо любил героев, герои отвечали ему взаимностью, я отключил свою рафинированную память, загнал во глубину души свои эстетские воззрения и погрузился в плещущийся вокруг океан доброты и взаимопонимания.
Лишь какая-то часть сознания, словно компьютер, который позабыли обесточить, продолжала считывать информацию. Взгляд, подобно маятнику Фуко, барражировал над залом, выхватывая трогательно улыбающиеся лица — то известного бизнесмена, то «качка» с плечами, распирающими футболку.
И думалось мне, что рукоплещущие вокруг люди — это те же тюменцы, что окружают нас повсеместно. Это они могут обложить вас в автобусе последними словами. Это они в День пограничника или десантника отправляются громить «кавказские рынки». Это они ставят свои машины поперек тротуаров и нарушают все писаные и неписанные правила дорожного движения… И там — они. И здесь — они.
Вот вопрос: Станут ли тюменцы когда-нибудь такими, какими предстали в театральном зале? Надеяться можно. Ведь все это: доброта, сострадание, сопереживание — у нас есть. Правда, нас «сильно испортил квартирный вопрос» и другие сложности, которые опрокинул нам на голову, прощаясь, двадцатый век. Но есть все-таки надежда. Eсть шанс.