Дни нашей как волны бегут
Память услужливо вызывает из прошлого толстую пластинку с красной этикеткой Апрелев- ского завода. Она, пластинка, была на 78 оборотов, потому что и те, что на 45, и долгоиграющие диски появились гораздо позже.
Но вы, наверное, сами замечали, дни-волны тогда катились лениво и медленно. В сутках было целых 24 часа, в часе — по шестьдесят минут, и в каждой минуте по 60 секунд. Каждую секунду можно было подержать в руке и почувствовать ее течение. Это вам не то, что сейчас, — «свистят они, как пули у виска». Причем не у виска какого-то мифического Штирлица, а у твоего собственного виска.
Ты с грустью замечаешь, что вокруг все меньше знакомых лиц, что друзья и соратники, «с кем, глядя на звезду, считал, а сколько будет нам в 2000-м году» (И.Фоняков), уходят вместе с уходящим веком, что практикующих журналистов твоего поколения — единицы. «Кому из нас под старость День лицея торжествовать придется одному?».
Человечество радуется наступлению нового тысячелетия. Мне же — грустно. Это будет уже не мой век. Этот будет век тех нынешних малышей и младенцев, кривляющихся девчонок и «стриженых приматов», которые начинают свой человеческий путь с попытки разрушить то, что было создано нашим веком.
О нашем веке сейчас хорошо практически никто и не говорит. Война. Революция. Террор. Колхозы. Опять война (с лагерями уничтожения) и опять террор. Колхозы. Целина (теперь она — за границей). Космос. Афганистан. Маразматические генсеки. Распад империи. Локальные войны на границах новой империи…
Как будто читаешь фантастическую книжку о дальних галактиках. Книжку-то я почитал бы охотно. Но все это, к сожалению, жизнь. Причем мне даже не спрятаться за спасительное и обобщающее
«наша жизнь». Это моя жизнь. И только моя. Я отвечаю за свой кусочек пройденного пути. И каждый из нас, людей XX века, отвечает за свой кусочек. И прятаться нам уже нельзя за чью-то спину. Нет этих спин, за которые можно спрятаться. Да разве тем, кто теперь стоит у барьера, прятаться пристало? Не младенцев же, в самом деле, выставлять ответственными за все?
Впрочем, наша сегодняшняя решимость не означает какого-то особенного мужества. Просто пришла пора. Жаль, что, оглядываясь, замечаешь, что невелик строй стоящих на краю.
Вспоминаю однокурсника Юру Орлова, он умер от нефрита еще на первом курсе. Вспоминаю Гри- шу Острого, он погиб в автокатастрофе в 1970-м. Вспоминаю бесшабашного Валерку Тюрина, он был моложе и умер в 1995-м. Вспоминаю Володю Артеева, моего ровесника. Народный депутат России. он умер в самом начале 90-х (был бы жив, считаю, современная история Ямала могла бы пойти другим путем). Конечно, были и те, что сожгли себя — по русскому обычаю, но и тому были причины и обстоятельства…
…Вот стою одинокий, посреди опустевшего зала.
Как платок, от волнения смял подступившую грусть…
Мальчик-поэт, написавший эти строки, погиб в большой войне. Он, как и мои сверстники-друзья, — принадлежность истекающего людьми века. Ненавистного и прекрасного века, дни и люди которого, как крупинки, сыплются в узкое горлышко песочных часов. Eще одна. Eще. Eще…
Размахался, раскочегарился век. Дни-волны, плавно накатывающиеся на отмель, ускорили свой бег, бьют по берегу, как по тугому барабану, Все быстрей и быстрей. Это наши жизни — грохочут в ударах. Это наши сердца отдают веку свой неровный торопливый стук,
…Мелкая философия на глубоких местах, сказал бы о таких раз- мыШлениях-Вэ Вэ Маяковский. Но что делать, если места глубокие?