Покаяние
В прошлое всегда знаешь дорогу. Из четырехсот тринадцати твоих лет, Тюмень, шестьдесят один год мы живем вместе. Из туманной дали, теряя подробности, встают картины, образы, люди…
Родовое наше гнездо было в доме кирпичной дореволюционной кладки со стенами почти метровой толщины. Выходишь во двор — и перед тобой другой, деревянный, из темных крупных бревен дом, населенный как огромная коммунальная квартира. Нас, девчонок и мальчишек, было множество, и все мы были защищены понятием «наш двор». Внутри двора не было машин, чужих людей, гаражей, огородов. Была теплая добрая земля, поросшая мягкой травой, наши домики-шалашики, наши лунки, наши крыши сараев, много места для бесчисленных игр. Это был наш мир, в котором мы чувствовали себя сильными, справедливыми, самостоятельными.
Через дорогу от нашего дома на углу стоит деревянный дом-ясли, где росли мои брат и сестра, дальше — сирень во дворах частных домов. На другом углу — наша родная шестая, тогда женская, школа. Какие дивные там были учителя и директрисы, какие ученицы!
Пройдешь по улице Комсомольской — и вот она, Ишимская баня, куда с обязательностью школьных уроков еженедельно совершался семейный поход.
Идешь под тополями улицы Дзержинского до улицы Республики — справа на углу магазинчик, где по карточкам получали кислый липкий хлеб и селедку, а слева — главный в Тюмени ресторан «Сибирь».
В тихие летние вечера по-особенному благостно в наших местах, пахнет свежестью близкой реки, нагретым разнотравьем, сиренью, доносятся звуки духового оркестра, молодые мечты бередят сердце.
Ничего этого нет, все это фантомы, призраки прошлого. Давно нет деревянного дома — он был раскатан и перевезен в другое место, а во дворе появились огромные железяки — начиналось строительство моста через Туру. На месте милых деревянных домиков и садов выросла громада Дворца культуры. Никто сейчас не знает о нашей школе, в ее здании давно уже другие хозяева. Нет бани и нет самой улицы Ишимской, на месте ресторана — магазин «Океан».
Утрата материального нарушила круг тонких глубинных связей с родными местами. Каток, который асфальтом придавил траву- мураву нашей молодости, прошелся и по моей душе. Нет больше ощущения защищенности, наивной простоты небольшого городка, сиреневого благоухания наших мечтаний.
Прошли многие годы, и время вынесло мне пожизненный приговор — пенсия. И крепче тюремной решетки те незримые преграды, которые отчуждают меня от многого, что было мило и дорого, а главное — доступно! Уже никогда я не буду сидеть в кинозале и чувствовать общность переживаний всех зрителей. Нет мне места среди тех, кто в концертном зале филармонии наслаждается выступлениями замечательных артистов, только с завистью читаю роскошные афиши. Раньше не пропускала ничего интересного, теперь хожу лишь на редкие бесплатные концерты. Стороной обхожу дорогие магазины, и книги, красивые и нужные, только подержишь в руках.
Горько мне, что ушла из моей жизни «радость возвращения» в родной город. В той прошлой жизни я, большая любительница путешествий, побывала от Болгарии до Благовещенска и Сахалина. И каждый раз, подъезжая к тебе, дорогая Тюмень, унимала радостную прыть сердца.
Прости, родной город, ты не виноват в том, что сделали люди. Тебе больно, когда рубят деревья, стыдно нести грязные воды Туры, душно от отравленного тысячами машин воздуха, боязно за горожан, которые живут в постоянном страхе, ты бессилен остановить поток вненационального, бесполого, вневозрастного «эсперанто» — мата и хамства.
Говорят, что ты растешь и хорошеешь. Но разве можно назвать красивыми, удобными для людей эти огромные скопления безликих коробок, сооружения «турецкой национальности», надменно возвышающиеся над старыми домами в ярких заплатках с иностранными наклейками или угасающими от разрухи и пожаров? Наверное, это делают люди, у которых не было своего Двора, не было родственной уважительности к тебе, твоему прошлому и будущему, люди, равнодушные одинаково к малому ли дому с резными старинными наличниками, к малому ли человеку с окаменевшим в тоске пенсионным лицом.
Любимой внучке я много рассказываю о тебе, вожу в музеи, церкви, театр, на высокий берег Туры, на народные гулянья. Она внимательно слушает, живо интересуется всем, но это ум, а что скажет ее сердце, что будет оно любить?
Я тихо иду в знакомый храм с голубыми куполами, чтобы просить прощения и для себя, и для людей.