Тюмень-2
Вы, конечно, догадываетесь, что существуют два города с одним и тем же названием «Тюмень».
В первом живем мы с вами, здесь выходит газета «Тюменский курьер», которую вы сейчас держите в руках. Вторая Тюмень расположена в лесу по Червишевскому тракту. Это город мертвых, город наших родных и друзей, которые, конечно, перестали существовать материально, но продолжают присутствовать в наших думах и душах, в наших снах и наших воспоминаниях.
Год за годом город, в котором живем, который нас окружает, перетекает по южному тракту в Тюмень-2. Все получается неспешно. Сперва мы ходим на дни рождения друзей. Потом на их свадьбы. Потом на крестины. Но приходит день, когда мы все чаще видимся на похоронах…
В четверг подле здания бюро судебно-медицинской экспертизы я встретился с патологоанатомом и моим давним приятелем Олегом Зороастровым. «Последнее время хожу сюда и напротив, в траурный зал областной больницы, как на работу», — пожаловался я.
— Да, уже выбирают среди нас, — согласился мой ровесник, «doc-tor mortus» Зороастров.
Правда, в золотые октябрьские дни кладбище выглядит совсем не мрачно. Напротив, оживленно. Вот здесь нараспев тянут: «Со святыми упокой…». А буквально в трех шагах молодой мужчина в черной шапочке на голове и полосатом покрывале на плечах повторяет: «Борух Ата Адонаи…», а десять мужчин — миньян — и несколько женщин со скорбными лицами отвечают ему: «Амен».
В отдалении из подкатившего автобуса высыпают солдаты с автоматами на плечах, много людей в офицерской форме. Гроб на солдатских плечах плывет за деревьями к вырытой могиле. Солнечные блики играют на металлических частях оружия, вспыхивают на погонах. Наконец, глухо запели трубы оркестра. Несколько раз раскатисто громыхнул залп…
А по извилистой дороге с зажженными фарами уже спешит новая колонна. Никогда не думал, что в городе мертвых, в этой Тюмени-два, столько жизни, столько деятельности. Никогда не думал, что с такой скоростью спешит сюда пополнение. Глаз скользит по надписям на плитах только первого ряда, у самой дороги. Этого знаю. И этого. Об этом я писал. С тем поссорились из-за пустяка, а помириться времени не хватило. Не успел. Мысленно прошу прощения за ссору, возникшую, как теперь видится, из-за пустяка. За стволами деревьев — бронзовая чубатая голова. Только не слышно знаменитого на всю Тюмень смеха. Что верно, то верно — в городе мертвых тихо. Здешние жители помалкивают, а гости из Тюмени-1 стараются приглушить голоса.
В Тюмени-2 хорошо думается. Например, о том, что остается от человека, от его хлопот, от его карабкания по служебной лестнице, от его амбиций и посягательств. Черточка между двумя датами? Причем совершенно одинаковая у тех, кто непонятно ради каких целей не щадил ни себя, ни других, и у тех, кто просто жил в свое удовольствие. А что касается эпитафий, выбитых в камне равнодушной рукой каменотеса, то они просто удручают своей неполнотой и однообразием. Как не вспомнить автоэпитафию Фредерика Стендаля, которого на самом деле звали Анри Бейль, а на камне и вовсе выбили его французское имя по-итальянски и написали: «Арриго Бейль, миланец. Жил, писал, любил».
Я понимаю, что всем нам не к спеху переселяться в тихую Тюмень-2 из заполошной и часто руганной Тюмени-1. Но все-таки жаль, что Червишевское кладбище так далеко от города. Общение с вечностью полезно.
Мне приходилось бывать на польских лесных кладбищах и американских и финских — просторных. На упорядоченных немецких и поднятых вверх латиноамериканских захоронениях. Они почему-то находятся прямо в городах, туда ходят гулять. Хотя и мало афишируют свое почтение к усопшим.
Мы же, напротив, так часто божимся своими мертвыми, жутко на поминках заливаем распахнутое на весь мир горе, а последний приют дорогих людей, а следовательно, и нас самих, отчего-то прячем с глаз долой. Eсли же кладбище оказывается в городской черте, то нам непременно надо проложить дорогу, как случилось с погостом у третьей городской больницы, или бульвар, как на Текутьевском, или заправку, какую строят на месте Затюменского кладбища. Да что говорить, нашей памяти даже закон отводит срок — не больше 25 лет. После чего власти вольны делать с усопшими все, что угодно.
Надо общаться с прошлым. Потому что оно — будущее.