Железный занавес
Во вторник вечером я включил телевизор и услышал знакомый голос. Владимир Познер вместе с американкой, его одноклассницей по американской школе, на голубеньком пластмассовом «трабанте» колесил по Центральной Eвропе в поисках железного занавеса.
Они ехали, встречались с немцами, чехами и австрийцами и пытались понять, что со всеми нами произошло за десять лет с того дня, как была разрушена Берлинская стена?
Берлинскую стену, вернее, то, что от нее еще оставалось, я успел увидеть. В августе 1992 года, когда с группой тюменцев ехал через Берлин на учебу в нижнесаксонский город Люнебург, в «Ost-Akademie».
Она была совсем не страшная, эта страшная стена из поставленных вертикально бетонных серых плит. Гид рассказывал, сколько людей было застрелено пограничниками при попытке перелезть через стену между Восточным Берлином и Западным. А стена стояла — размалеванная разноцветными красками, точь-в-точь как раскрашенные мальчиками и девочками бетонные заборы на тюменских улицах Ленина и Республики.
Берлинская стена, установленная, как пишет Большой энциклопедический словарь, «по рекомендации совещания руководителей стран-участниц Варшавского договора», являла собою «систему заградительных сооружений между ГДР и Западным Берлином» общей протяженностью 162 километра. Предназначенная «для прекращения массового оттока населения ГДР на Запад», она простояла почти 30 лет, с 13 сентября 1961 года.
Сегодня любой из вас может увидеть кусок этой стены. Для этого не обязательно ехать в Берлин. Достаточно побывать в Москве на берегу Яузы неподалеку от Курского вокзала. Там, около музея имени Андрея Сахарова, стоит одна из тысяч плит, овеществлявших «железный занавес».
Господин Познер и его спутница в своей пластмассовой мыльнице колесили по Центральной Eвропе в поисках железного занавеса. Но мне подумалось, что страшнее, неприступнее «берлинской стены», рядов колючей проволоки тот железный занавес, который долгие годы сохранялся в наших душах. Это занавес придуманной исключительности, занавес мнимого превосходства, который переполнял наши тоскующие по свободе души ощущением «собственной гордости», что, право, так мало на чем была основана.
Жизнь не развивается в консервной банке. Не бывает творчества за забором. Нельзя писать пейзажи в абсолютной темноте. Железный занавес, о котором столько писали, не защищал нас, а отгораживал. Мы изобретали свои знаки качества, свои точки отсчета, если бы могли, то ввели бы свой собственный календарь, свою систему измерений, свою отличную от других резьбу на болтах и гайках…
91 -й год снес замки и заборы. Он открыл для нашего народа большой мир, и, к сожалению, оказалось, что этот мир не стоял на месте, пока мы сидели за своим железным занавесом, пока отрицали генетику и считали кибернетику «буржуазной лженаукой» (см. Энциклопедический словарь 1953 года издания).
Сейчас нам трудно. Мы пытаемся сложить из осколков «берлинской стены» удобное современное жилье. Пока не слишком получается. Пока не складывается.
Как всегда, у нас два выхода. Первый — продолжать то, что мы начали. Догонять тех, кто в своей цивилизации, в технологии, в демократическом строительстве ушел дальше. Это трудно, но и я в свои шестьдесят с лишним этого не боюсь.
Боюсь другого. Боюсь, что мы снова пойдем «другим путем». Будем искать какой-нибудь осо-‘ бый, самый подходящий для России, самый духовный подход. Вроде того, как, по анекдоту, Берия когда-то предлагал Королеву изобрести «нашу ракету — на конной тяге и=ма санном ходу». Тогда нам ничего другого не останется, как снова опустить «железный занавес» — между нами и всем остальным человечеством. Тоска.