Такие грудные прописные истины
Учиться в этой школе начинают не с первого, а с пятого класса. Иногда по индивидуальной программе обучения, чтобы «догнать» свой класс, иногда по общей. Преподавателям порой приходится начинать с нуля — учить человека читать и писать. А ведь учатся здесь взрослые. Просто школьные прописные истины так поздно приходят в их жизнь.
В вечерней школе четвертой колонии общего режима обучаются чуть более 200 учащихся. Самая большая наполняемость — в старших, 10-11, классах, но по меркам общеобразовательных школ и старшеклассников мало — максимум 20 человек в классе. Как и в городских школах, здесь учатся в две смены — кто-то с утра, кто-то после обеда, только после уроков из школы не уйдешь и не убежишь. Территория свободы ограничена.
А время словно остановилось. Как в послереволюционные и послевоенные годы, ученикам приходится писать между строк старых газет, на разрезанных половинках тетрадей, экономить каждый листочек бумаги. По словам директора Элеоноры Головановой, затраты на покупку школой учебных материалов, школьных и письменных принадлежностей уже не финансируются несколько лет. Тетради и шариковые ручки ученикам часто покупают сами учителя на обычную учительскую зарплату. В какую сумму это может выливаться ежемесячно — родители знают. Несколько лет, отстаивая существование школы, учителя практически работали в подполье. Кому-то показалось, что вечерние школы уже не нужны, и их стали закрывать. Конечно, не хотелось на исходе XX века признавать тот факт, что в России есть неграмотность, есть молодежь, которая не умеет ни читать, ни писать, которая по разным причинам прошла только половину, а то и четверть, курса общеобразовательной средней школы.
По-прежнему в колонии учат «детей» по старым, списанным учебникам и атласам. Их жертвуют библиотеки общеобразовательных школ. За изменением курса школьных программ здесь не успевают. Новые учебники просто не купить. Колонии средств только-только хватает на пропитание. А спонсоры, услышав слово «колония», с презрением отворачиваются — нашли, мол, для кого деньги просить. Для детского дома мы, может быть, и выделили бы…
К печатному слову здесь относятся трепетно. Тоска ли это по утраченной свободе (пусть даже свободе печати), стремление прочитать нечитанное или просто убить бесконечное время — никто не сформулирует точный ответ. Здесь перечитывают даже подшивки старых газет. Свежая пресса доходит редко и в ограниченном количестве. Сегодняшняя новость остается новостью еще много дней.
Остановившееся время замыкает круг жизни, лишенной свободы.