… Остался под подозрением
Начало в N 67-68 … С маршевой ротой N 1 Гаврил Прохорович Шляпин отправился на Карельский фронт, под Петрозаводск. «Подъезжая к станции Свирь, наш эшелон остановился – путь был разобран, и финские войска окружили эшелон. Мы все разбежались кто куда, стараясь вырваться из окружения. Я ходил по лесу восемь суток, потом нас взяли в плен и разоружили. На фронте я ни одного дня не участвовал».
Станция Свирь под Петрозаводском оказалась каким-то заколдованным местом. Словно прожорливый Молох, она проглатывала воинские подразделения, которые все посылали и посылали на Карельский фронт сибирские и прочие райвоенкоматы.
Михаил Федорович Петкевич, многодетный отец (шесть ребятишек – 1930, 1932, 1934, 1936, 1938 и 1940 годов) из деревни Чапаевка того же Аромашевского района. Призван так же 18 августа. С маршевой ротой N 2 он 30 августа прибывает в Петрозаводск, а 8 сентября – оказывается на той же злосчастной станции Свирь. Не успели солдаты выгрузиться из вагонов, как финны начали наступление. «Нас командиры быстро вывели из вагонов (видимо, оказались пошустрее, чем те, что везли на войну Гаврила Шляпина), развернули в боевые порядки и попытались отбить атаку. Но к вечеру финны, которые имели превосходство в силах, стали теснить нашу часть…»
Петкевича ранило осколками снаряда – в ногу, руку и живот: «Наши отступали в этот момент и меня не подобрали. Через два часа станцию заняли финны, подобрали меня, сделали перевязки и отправили в госпиталь…»
До октября 1944 года оба земляка находились в финском плену, заготавливали древесину. Потом наступило перемирие между СССР и Финляндией, стороны отпустили пленных по домам. Земляки вернулись – один в Александровку, другой в Чапаевку. К своим детям. Под бдительный надзор местных органов МГБ.
Шляпин однажды (в апреле 1946 года) поделился с колхозниками, что «в плену жил в тысячу раз лучше, чем сейчас в колхозе, здесь даже картошки вволю не кушаешь». Информацию донесли, куда следует. И год за годом эта несчастная картошка кочует из отчета в отчет, свидетельствуя о неблагонадежности бывшего пленного, по сути, просто сданного в плен теми, кто вез его на фронт. Один за другим три начальника Аромашевского РО МГБ – капитан Лугвин, майор Леонов и майор Гаврилюк убеждают вышестоящее начальство в необходимости держать Шляпина под наблюдением.
«Разлагает колхозников…», – пишет капитан Лугвин. «Подозревается в причастности к органам финской разведки», – вторит майор Леонов. А майор Гаврилюк, как бы нехотя, повторяет прежнее и завершает отчет: «Других материалов в деле нет».
… С ноября 1944 года составляется «дело» многодетного Михаила Петкевича. Переливается из пустого в порожнее: «В картотеке пособников врагу отсутствует… По учету и розыску изменников Родины не проходит… По материалам всесоюзного розыска агентуры противника не значится… В плену себя не скомпрометировал…) Год за годом «бдят органы» за вернувшимся из плена, трижды раненым Петкевичем, напрягающим силы, чтобы прокормить четырех девчонок и двух мальчишек – 1930, 1932, 1934, 1936, 1938 и 1940 годов. Точно так, как следили за другими ветеранами безвестных, не поименованных, не краснознаменных маршевых рот. На скорую руку мобилизованных, по-быстрому снаряженных в бой и на свое счастье – уцелевших.
Зачем? Неужели только для того, чтобы в знаменательном марте 1953-го, в самом начале оттепели, подписать такую же справку, какую сотворил майор Гаврилюк из МГБ, ведомства, доживающего последние дни (через год на его обломках будет создан комитет государственной безопасности): «свидетели ничего компрометирующего на Петкевича не показали». Правда, дело в архиве предписали хранить. На всякий случай.