Цветное счастье Веры Быковой
Красивая кудрявая девочка внимательно смотрит с фотографии. Фотография лежит на столе, стол находится в горнице, куда из роддома № 1 принесли Веру Быкову.
В этом доме номер 7 на улице Камышинской Вера Ивановна выросла, здесь выросли ее дочки, здесь музей, мастерская и жилой дом художницы, народного мастера России, хранителя и продолжателя уникальной традиции урало-сибирской росписи. В комнате, где мы находимся, часть стены занимает голландская печь, все остальное пространство — жестяные подносы, резные доски, украшенные цветами, ягодами, золотыми листочками.
На участке цветут розы, спеет кукуруза, наливается молодой горошек, а в вольере живут девять коз. Да-да, в самом центре Тюмени бородатые козочки с козлятами — они охраняют здоровье внуков, дают молоко.
Когда тебя все любят
— Просыпаюсь я в чепчике, папа на руках выносит меня на улицу, а там молодая мама, яркое солнце, я щурюсь и понимаю — лето! Это первое воспоминание о доме (дом 1954 года постройки), — делится художница. — В огороде яблоня-ранетка — моя ровесница, ей больше шестидесяти, она цветет, превращаясь в сплошное облако ароматов, а под ней мы пересаживаем пионы с мамой — это второе воспоминание о доме.
Она хранит выбитые ришелье ситцевые шторочки, хлопчатобумажный кружевной тюль, пикейные покрывала… Бабушка Агриппина Платоновна Рюмшина 1897 года рождения, родом из деревни под Курском, слыла первой красавицей, первой певуньей и первой рукодельницей. Собственноручно ткала из конопляной пеньки полотенца, в семье их потом долго использовали.
Мама Клавдия Алексеевна вышла из декретного отпуска через три месяца, больше не полагалось, а работала она бухгалтером в Главтюменнефтегазе. Главк тогда только организовался, ей посчастливилось работать с Муравленко и другими знаменитыми личностями.
Первый муж мамы, адъютант маршала Малиновского, погиб из-за последствий тяжелого ранения. А бабушка всегда мечтала, чтобы ее дети жили в большом доме под одной крышей, и, когда они перебрались в Тюмень, поначалу так и было, потом родственники поразъехались, остались мама и тетя.
Папа, Иван Иванович Михайленко, одессит, защищал Ленинград в блокаду, награжден орденом Красной Звезды, после войны судьба забросила его в Ханты-Мансийск, где он и познакомился с мамой.
— Родители на работе, и больше всего времени со мной проводила бабушка, она большая затейница и обожала путешествовать. Каждое лето мы уезжали под Запорожье, меня отправляли на парное молоко и виноград — тюменский климат мне не шел, в год я перенесла двустороннюю пневмонию, которую смогли вылечить только в Свердловске. Я ведь поздний и всеми обожаемый ребенок, когда я родилась, маме исполнилось сорок два, а отцу — сорок девять лет. Он меня подбрасывал в этой комнате, где мы сейчас сидим, после работы вечером со мной гулял, я росла с ощущением, что меня все любят.
Бабушка, как я уже упомянула, любила смену впечатлений, она брала меня маленькую за ручку, и мы шли на железнодорожный вокзал, встречали поезда, они тогда еще шипели, выпускали пар. Наш вокзал отличался удивительно красивой лепкой. Мы поднимались на пешеходный мостик и смотрели на открывающуюся панораму. Бабушка покупала мне очень вкусную желтую сахарную вату, и мы любовались зданиями, парками, фонтанами.
Перья в волосах
— Наша улица Камышинская была непроезжая, посреди стояли огромные лужи, летом они зеленели. Усадьба, сейчас она выходит окнами ко мне во двор, когда-то здесь было одноэтажное строение — прачечная и двухэтажный дом, до революции держали лавку и занимались лошадьми. Я дружила с внучкой хозяйки, милейшая и интеллигентная женщина, когда мы куда-то уходили, просили: «Мария Андреевна, присмотрите, пожалуйста», потому что двери не закрывались. И никогда никаких происшествий.
Лет с девяти я зачитывалась книгами Майн Рида про индейцев. Дядя любил охоту и однажды подстрелил коршуна, мы надергали роскошных перьев, до этого обходились куриными, украсили волосы -и вперед. Строили шалаши, лазили на деревья. Играли в вышибалы, казаки-разбойники, многоходовые игры в мяч — вели крайне насыщенную детскую жизнь. На Камышинской, 19 располагалось общежитие будущих медсестер, они часто ходили в белых халатах с занятий, а за ним — деревянный магазинчик, куда на лошадке возили фляги с молзавода: молоко, сметану, кефир, мы туда ходили с бидонами и стеклянными бутылками.
По выходным я посещала зеленый зал кинотеатра «Темп», там показывали детские фильмы, а в буфете продавали крем-брюле по 11 копеек, а еще очень вкусное шоколадное мороженое в стаканчиках по 19 копеек. На Ленина изумительно пахло от хлебобулочного комбината. Это что-то! Жареными орехами, ванилью, вкуснейшими булочками!
Однажды хорошими поступками я заслужила премию, родители выдали целый рубль, я тогда училась в первом классе и не очень понимала, что такое деньги. Раньше мне давали 28 копеек на бутылку молока, и я ее покупала. А тут рубль! Я пошла в магазин и не нашла за рубль ничего, потому что все стоило дешевле. Вернулась в слезах: нет таких цен! — смеется Вера Ивановна. — Мне объяснили: на рубль ты можешь купить все! Я, конечно, устроила себе пир. Тетя заведовала продовольственным складом в ЛесУРСе, поэтому, когда у нас красная икра засохнет, я говорю: принеси черненькой. Копченая колбаса к завтраку. Папа работал директором гастронома «Восход», поэтому я любила не трюфели, а монпансье и вареную колбасу, потому что редко их видела. Муж тети, страстный рыбак, мог привезти целую люльку «Урала» икряной стерляди или нельмы и муксуна, что означало — будут необыкновенные пироги.
От чего пострадала «Работница»
— Премьера в кино — семейный праздник, мы покупали билеты заранее. «Снежная королева» на большом экране, «Вий» — советский фильм ужасов — это впечатляло и щекотало нервы. Цирк, он тогда был деревянным — это духовой оркестр, свет, интрига! В Городском саду была ракушка, девушки и парни ходили на танцы под живую музыку. А Новый год! Городской сад оформляли картинами выше меня ростом, устраивали фейерверки, выступал Дед Мороз. Снег в городе запомнился исключительно белым!
Однажды папа взял меня нарядную на работу, там красивые женщины с «химией» и в платьях. Меня, словно куклу, поставили на стол с едой и попросили рассказать стихотворение. Я растерялась, насупилась, как партизан, ни слова не проронила, под конец разревелась от такого насилия. Больше на взрослые вечеринки меня не брали.
С детства люблю все рассматривать: ларек «Союзпечати» я изучала вдоль и поперек, каждую букву, каждую деталь. Дома выписывали много периодики: «Техника — молодежи», «Огонек», «Работница», «Крестьянка», «Веселые картинки», «Крокодил», «Наука и жизнь», все газеты — пришлось даже расширять почтовый ящик. Особенный день, когда приходил журнал, я от корки до корки его просматривала. Увлекалась рисованием и, что скрывать, попортила немало журнальных страниц, переводила контур понравившегося фото или иллюстрации карандашом или ручкой, а потом картинку раскрашивала.
В 1966 году мы купили корову безрогую, но бодатую, весной ее выпускали на солнце. Я бегала в огороде, и она лбом прижала меня к стогу сена. Я не успела испугаться: Марта — теплая и пушистая, сено — мягкое и душистое, но, если бы она прижала меня к стенке, мало бы не показалось. Держали коз, свиней, кур… Я обожала нашу лайку. Поскольку я была самой младшей, двоюродные братья значительно старше, в будни мне часто не с кем было играть, и Динке доставалось сполна. Однажды я посадила ее в санки, закрыла одеялом и возила по дому. Когда пришли родители, обнаружили, что собака крепко спит, так я ее укатала. А когда у Динки рождались щенки, я первая залезала в будку, пересчитывала их, укачивала.
Первый телевизор, сразу цветной «Рубин», у нас появился, когда мне исполнилось тринадцать, мама купила его в рассрочку, он стоил как две ее зарплаты. Но мы не относились к нему как к чуду техники, воспринимали спокойно.
В семь лет меня отдали на фигурное катание, бабушка со стульчиком вела меня на каток, я быстро освоилась, и с катка меня было не выманить. Я легко ускользала и до самого закрытия не давалась в руки, потом брела домой еле живая от усталости. Когда меня доверяли троюродному брату, ему частенько хотелось проводить до дома какую-нибудь девушку, а тут такой прицеп. Так и шли домой, я еле волочила ноги, он — в расстроенных чувствах.
Судьба дома на Камышинской, 7 тревожна, его обступили новостройки, как хотелось бы, чтобы он сохранился, расписанный снаружи и изнутри. Здесь в каждом предмете, в каждой игрушке — незамутненная детская радость бытия.
***
фото: Вера Быкова в той самой горнице, куда ее принесли из роддома.