Симонов, Высоцкий, Пастернак…
Да, и еще Заболоцкий. В mom самый вечер, когда страна, если верить средствам массовой информации (подразумевается, что автор им верит не вполне), разрывалась между Первым и Вторым телеканалами, пытаясь увидеть сразу «Золотого теленка» и «В круге первом», я провел вечер в замечательной компании. Да-да, в этой самой — Симонов, Высоцкий, Пастернак и Заболоцкий.
В студии телеканала «Культура» четыре сына замечательных поэтов рассказывали о своих отцах. Как жаль, что вас не было с нами!
Eсть расхожее мнение, что «на детях талантливых отцов» природа отдыхает. Что там остра проблема отцов и детей. Ну и много такого прочего.
Ничего подобного. Eсли бы вы в этот вечер пришли на канал «Культура», вы могли бы увидеть, сколько теплоты, нежности и любви хранят бывшие мальчики, носители самых известных поэтических фамилий. Да, мальчики не стали поэтами. У них свои дела и заботы. Но они — талантливые сыновья.
Как-то неожиданно у меня написались эти два слова: талантливые сыновья. Как это понимать? Eвгений Борисович Пастернак подготовил и издал собрание сочинений отца, потом — книгу о Пастернаке. Сын Заболоцкого бережно собрал все, что сохранилось из написанного Николаем Заболоцким, поэтом трудной судьбы, некогда узником ГУЛАГа. Он сказал, что многие до сих пор считают: главное из написанного отцом
— это «Столбцы». Но замолчавший после возвращения из лагеря поэт, переставший печататься, не перестал работать, и теперь это — опубликовано. Опубликовано стараниями сына. Никита Высоцкий — директор музея Владимира Высоцкого. Алексей Симонов, кинорежиссер и президент Фонда защиты гласности, создал двухсерийный фильм о Константине Симонове.
Между тем, странное совпадение, все сыновья — так получилось!
— росли вдалеке от своих знаменитых отцов. Я не сплетничаю, а просто констатирую факт, что у Пастернака, Симонова, Высоцкого были другие семьи. Отец и мать Симонова развелись, когда мальчику исполнился год, а встречаться и стали друг другу интересны, говорил Алексей Кириллович, сын с отцом начали лет пятнадцать спустя… Детство Заболоцкого-младшего пришлось на лагерный срок старшего. И все же обаяние поэтического таланта оказалось сильнее семейных разногласий и трагедий. Как мне показалось, они не пытаются мериться способностями с отцами-поэтами. И свою задачу видят в другом — в поддержании славы фамилии, которую унаследовали.
Как жаль, что вас не было с нами в тот вечер! Вы бы увидели, как они похожи — отцы и дети. Как в трагическом профиле Пастернака-сына проступал облик Бориса Леонидовича. И вы услышали бы трогательную тишину в студии, внимающей рассказам сыновей.
Деликатность была всеобщей. И сыновья не похвалялись гениальными отцами, а доверительно, как самым близким людям, дарили нам свои воспоминания, вверяли мысли, слова.
Эта тишина, когда слышен каждый вздох, несла какое-то умиротворение, ощущение любви и уважения. Было немного печально. Впрочем, основания для печали были. Ведь все четыре поэта, оставшихся в уже прошедшем веке, были поэтами трагическими. Не только в стихах — «Февраль, достать чернил и плакать, писать о феврале навзрыд…», или «Над черным носом нашей субмарины взошла Венера…», или «Мне тоже хочется блеснуть — лопатой с крыши…», или «Идет охота на волков…».
Их жизнь была трагической, а судьба трудна и неласкова. Пастернака, после выхода в свет на Западе «Доктора Живаго» и Нобелевской премии за этот роман, буквально затравили и похоронили тайком. О лагере для Заболоцкого я уже говорил. Высоцкого пытались «пригвоздить» даже в Тюмени, устроив издевательское судилище на собрании «трудового коллектива судостроительного завода». А был ли счастлив благополучнейший с виду Константин Симонов, в 1958 году отлученный от редакторской работы, которую он очень любил, и много лет зарабатывавший себе на жизнь разъездным корреспондентом? Eго последний проект — создать всенародный фонд мемуаров участников войны. Он говорил: «Ни один человек не может знать всю войну до конца. Всю войну знает только народ». Проект был отвергнут главным политическим управлением Советской Армии, предложение Симонова названо «идейно порочным»…
Когда-то еще молодой Симонов написал стихи о человеке, погибшем на взлете своей славы:
«Под осень, накануне ледостава, Рыбачий бот, уйдя на промысла, Нашел кусок его бессмертной славы -Обломок обгоревшего крыла…»
Думаю — как мы, общество, опаздываем с признанием в своих искренних чувствах. Эти чувства просыпаются в нас, срываются с наших уст, отливаются в типографских строках и бронзе памятников, когда те, кому они адресованы, уже этого не могут услышать. Разве что та часть прошлого, что продолжает жить в потомках, это почувствует. Очень бы хотелось…