Гость из прошлого
Я до сих пор никак не могу решить — хорошо это или плохо…
Только что «все прогрессивное человечество», как написали бы в свое время, отметило 50 лет со дня Двадцатого съезда партии. Со дня таинственного ночного заседания, которым завершился съезд. Со дня внезапного, как удар грома, секретного доклада, который Никита Хрущев продавил, на который он буквально вынудил согласиться президиум ЦК…
О том, что это было знаменательное событие, говорит хотя бы тот факт, что споры о Двадцатом съезде и о том, что последовало после него, продолжаются до сих пор. До сих пор непримиримые позиции не согласны.
Можно ли словом утишить это противостояние, когда все, что можно сказать, уже сказано, когда все доводы выложены на чашу весов, обнажены факты, напечатаны книги? Лично я не хочу спорить, времени нет. Но я знаю, что до сих пор не выплаканы все слезы. До сих пор есть люди, в которых жив прошлый страх.
Не так давно ко мне пришел привычный гость: один из тех, кому снится прошлое, кто в зыбком тумане снов вспоминает имена и пытается опознать облик тех, чей прах давно развеян в неизвестности. Я говорю: почему у меня вы спрашиваете о прошлом? Eсть же официальное учреждение, где должны дать ответ на ваши вопросы и где этот ответ обязательно дадут!
Взрослый, даже пожилой уже человек, он удивил меня. Он сказал, что его охватывает страх, когда проходит мимо этого дома…
Мы все еще спорим о причинах, которые заставили Хрущева выйти на съездовскую трибуну с этим докладом. Желание отомстить Сталину? Внезапно проснувшееся чувство справедливости? Борьба за власть?
Может быть, и ему хотелось победить страх, который будил его по ночам? Страх, который охватывал его при каждом взгляде на всесильного хозяина, плавно мерявшего шагами кабинет?
Мы никогда этого не узнаем и потому всегда станем оценивать Двадцатый съезд каждый на свой аршин.
Двадцатый съезд был как вспышка. Как вздох. Секретный доклад, закрытые письма центрального комитета, которые вошли в наскоро перелицованную песню «О Сталине мудром, родном и любимом закрытые письма читает народ…». Никто не мог себе представить, в какие бездны человеческой низости нам еще придется опуститься. Я думаю, что именно эти бездны сегодня удерживают в старом строю прежних и новых сторонников Сталина — их мозг не в состоянии вместить то, что начал вскрывать Двадцатый съезд. Лишь немногие диггеры, и я принадлежу, к счастью или к несчастью, к их числу, рискуют опуститься в эти катакомбы, где каждый документ
— кровь, смерть, переломанная человеческая судьба, осиротевшие дети с генетическим чувством страха, которое они не по своей воле передают следующим поколениям.
Поражаясь и возмущаясь, я порой все же думаю: а может, лучше бы не было этого съезда с его разоблачениями и ужасной правдой? Пережили бы и тихонько забыли? Никто ведь не переживает с болью судьбу строителей египетских пирамид или гладиаторов, умиравших на арене Колизея. Пережили бы и забыли «мертвую дорогу», десятилетие фальшивых судилищ, расстрелянных поэтов и военачальников, проигранные по «барской воле» сражения и миллионы пленных, обратившихся в пепел Маутхаузена и Равенсбрюка, умерших от голода и холода ленинградцев…
Пережили бы и забыли? А потом все вернулось бы снова, как возвращается явью ночной кошмар. Как вернулись египетские пирамиды сталинскими стройками — Беломорканалом, Цимлянской ГЭС и высотными зданиями Москвы, которые построили современные рабы-заключенные.
Только память защитит нас от возвращения прошлого. Память, начало которой положил этот странный неожиданный Двадцатый съезд.