Без мужчин
После «Игроков», где играли только мужчины, режиссер Михаил Поляков пообещал Тобольскому драмтеатру постановку, где займет только женщин.
Прошло полгода, обещание исполнено. 9 апреля состоялась премьера — «Дом Бернарды Альбы».
Трехактная драма из жизни испанских селений, написанная Гарсиа Лоркой в 1936 году, уложилась в рамки полуторачасового сценического действия. Полтора часа — любимый поляковский размер. Столько же идут «Игроки», и тюменские спектакли не длиннее: «Марьино поле» и «Хитроумная вдова» в «Ангажементе», «Убей меня, голубчик» в Доме актера. Поляков вымарал чуть ли не половину текста, вдвое сократил количество персонажей.
Незадолго до премьеры он прочел ответ Марка Захарова, руководителя «Ленкома», на вопрос, что такое идеальный спектакль. Это спектакль для зала мест на семьсот и обязательно с антрактом. В зале Тобольского драмтеатра триста пятьдесят мест, «Дом Бернарды» идет без антракта. Тем не менее, это идеальный спектакль. «Дом Бернарды» дает публике то, в чем она нуждается, но чего совсем не ждет. А нуждается она, вопреки заблуждению некоторых постановщиков, не только в смехе.
Зрители сидели так тихо, что актрисам поначалу казалось, будто в зале никого нет. Несколько реплик отозвалось легким шелестом вздохов, пропиликал не выключенный мобильник, одна из зрительниц покинула зал, ее каблуки протопали поступью командора. И опять тишина. Беззвучные слезы, задавленное рыдание. Актрисы вышли на поклон — гробовое молчание. Понятно, что спектакль закончился, но никто не решается аплодировать. Кто-то не выдержал, раздаются неуверенные хлопки, и сразу, почти без паузы, зал встает.
Читателю пьесы и зрителю многих постановок по этой пьесе дом вдовы Бернарды Альбы представляется глухой тюрьмой. Хозяйка-надзирательница держит всех обитателей железной рукой, никто не смеет выйти из ее воли. Сумасшедшая мать заперта в своей комнате, пять дочерей замурованы за решетками, служанки боятся ослушаться.
Eдинственный мужчина этого бабьего царства, хозяин, покинул мир до начала действия, пьеса начинается с его похорон. Eдинственный жених, Пепе Римлянин, предназначенный старшей дочери, Ангустиас, не появляется на сцене. Мужчины надежно, навечно отделены от женщин.
В русской драматургии тоже есть вариации на тему домашней тирании, порядка, сурового к проявлению инстинктов. Первыми вспоминаются «Гроза» Островского и «Васса Железнова» Горького. Александра Устькачкинцева (Понсия) играет как раз по Островскому. Точнее, она играет в русле стандартных постановок по Островскому, мажет текст тремя слоями масла. Но сила ее несловесного воздействия очень велика, хочешь не хочешь, веришь не веришь, а пробирает до мурашек.
Бернарда Eлены Маловой ближе к Вассе, особенно к той, что запомнилась по фильму Панфилова. Напряженная кариатида, по-современному субтильная, аскетичная, она следует укладу не из тупости, не из самодурства, а из любви к дочерям, ради их благополучия, такого благополучия, каким оно ей видится. Уверена в своем праве распоряжаться чужими судьбами, рьяно охраняет крепость, не замечая трещин и подкопов. Актрисе не удалось выразить власть Бернарды криком, но в финальном эпизоде, когда она полушепотом отдавала приказ «Тихо!», замерло не только ее сценическое окружение — послушная публика вовсе забыла, как дышать.
Режиссер придумал, что Бернарда горячо любит дочерей, и они ее любят, и друг друга любят, несмотря на соперничество. Все-таки придумал, хотя убедил себя и постарался убедить зрителей, будто вытянул эту версию из текста.
Дом пронизан лучами любви. Этого нельзя не заметить: женщины ластятся, нежничают, обнимаются, целуются. Амелия бережно расчесывает волосы Мартирио, Адела припадает маме на грудь, Магдалена и Ангустиас, самые старшие и сдержанные, тоже нет-нет да обнаружат взаимную заботливость, Бернарда пытается обнять всех разом, спрятать под крыло. И даже Служанка, в чьей враждебности к господам не приходится сомневаться при чтении пьесы, искренне горюет по хозяину.
Любовью оправдан финал. Бернарда сходит с твердых плит, с платформы, на которой удерживала свой мир, бредет по керамзитовой дорожке, огибающей дом. Eе шатает на зыбкой почве, она держится единственной фразой, спасительной и карающей. Бесконечно повторяя, что младшая дочь умерла невинной, Бернарда хочет сказать, что дочь непорочна, но обнаруживает другой смысл: дочь не виновна. А кто же виноват?
Бунтарка Адела не подчинилась закону, вырвалась на волю и погибла. Eе смерть разомкнула кольцо, теперь крепость, казавшаяся неприступной, не может служить надежным оплотом. Бернарда теряет рассудок, это рефрен судьбы: ее мать, Мария Хосефа, давно безумна.
Актрис впечатлила работа с Михаилом Поляковым, хотя не все подчинились ему с потрохами. Не знаю и не хочу знать, как складывались отношения во время репетиций, сужу по результату. Татьяна Орлова (Амелия) и Наталия Пономарева (Мартирио) задали уровень искренности, самый высокий из возможных: когда сценические герои кажутся более настоящими, чем ты сам. Лиана Токарева (Магдалена) и Любовь Швецова (Ангустиас) чуть менее проницаемы, но их тоже затянуло в придуманный мир.
Альбина Шафирова (Мария Хосефа) выходит к публике дважды, каждый выход — спектакль, который разыгрывается параллельно основному действию до тех пор, пока стихия сумасшествия не сметет твердокаменную реальность. Внешне Мария Хосефа напоминает божий одуванчик, и актриса внутренне соответствует этому определению.
Служанка Татьяны Адриановой — единственная, кто не теряет почву под ногами. Крепкая в исполнении, и фактура такая же крепкая.
Не слишком удачно выступила Светлана Жук (Адела). Лицо выдает, что актриса намного старше героини. Об этом можно забыть благодаря девичьей хрупкости, но в Светлане не ощущается молодая страсть, да и вообще никакой страсти нет. Какая-то омертвелая Адела. При том Светлана Жук соблюдает рисунок, и некоторые моменты сыграны очень точно.
«Мне не интересна Адела, — признался режиссер. — Я старый, и мне интересна Бернарда». Что правда, то правда. Поляков убрал реплики, которые компрометируют Бернарду, высветлил ее образ. Наверное потому, что не в женщине зло, не она правит миром, и значит, нельзя возлагать на нее всю вину.