Освобожденные… Репатрианты… Ссыльные…
Окончание. Начало в NN 52-53.
… Старший лейтенант П. начал действовать. Собирать материалы.
И полетели запросы, под копирку. В Ленинградскую область, в Калининскую область, даже в Эстонию, где успел побывать кое-кто из ссыльных. В Москву, в министерство государственной безопасности.
«Нами разрабатывается уроженец Гатчинского района Ленинградской области Рокко Вяйно Иванович. Сообщите, есть ли у вас на него компрометирующие материалы?»
Пошли ответы.
Лениградское УМГБ — на Вяйно Рокко «компрометирующими материалами не располагает».
В отделе «А» МГБ — «материалов не имеется» (на Павла Химанена). И в Гатчинском горотделе УМГБ он «по учетам не проходит).
Из МГБ Эстонской ССР отвечают — «сведений нет» (об Андрее Хабилайнене).
УМГБ Калининской области — «по учетам не проходит» (Анна Шекрен)…
А лейтенант П. все пишет и пишет. В некоторых делах — до десятка копий одного и того же запроса. Только адреса разные. Судя по всему, пишут и другие отделы и управления, по всей необъятной стране. Где же столько бумаги набраться? Где взять времени, чтобы отвечать этому лейтенанту и тысячам других?
Сначала по инструкции отвечали конкретно: нет, не проходит, компрматериалов не имеется, социального происхождения вполне благополучного — «из крестьян-середняков, избирательных прав не лишались, не раскулачивались» (в ответ на запрос — «о соцпроисхождении проверяемой», подписанный самим начальником 2-го отдела УМГБ полковником Ураловым).
Потом, видимо, наступила всеобщая усталость. И отвечающие нашли выход — уже не сочиняют отдельное «сов. секретное» письмо, а шлепают прямо на обороте докучливой бумаги фиолетовый штамп: «сведений нет» и ставят подпись-закорючку.
Но хоть так, хоть эдак, а толку все равно чуть. Как в сказке о рыбаке и рыбке — приходит «совершенно секретный» невод с одною травой морскою. Пора бы утишить служебное рвение и нашим лейтенанту с полковником, и их многочисленным сослуживцам в огромной, только-только вздохнувшей от военного напряжения стране. Но — нет нам покоя. И нет покоя бедным финским крестьянам, которых чужая злая воля гоняет из конца в конец, как перекати-поле в степи.
Пришел невод с травой морскою… Ничего, достойного розыскного интереса, нет ни в секретных ленинградских архивах, ни в калининских, ни в новгородских, ни в эстонских. Ни в самом, что не к ночи будь помянут, отделе «А» министерства государственной безопасности. Нет на Рокко, на Анну Шекрен, на Шекрен Eлену, на Хабилайнена и на Химанена, на Зайцеву-Поттинен, на обеих Маннинен — Eвдокию и Анну, на обоих Мельдо — Андрея и Михаила, и на Илмара Теро тоже нет. Нечем отчитаться отделу «А» тюменского УМГБ по «финской линии». Пусто. Разве что «пришить к делу» перехваченное и переведенное 6 финского письмо Анны Ивановны Шекрен родственникам в Эстонию? Письмо о том, что живет она «далеко в Сибири и не знает, когда настанет светлый день и бог поможет нам приехать поближе к своему родному месту… Что бы мы ни делали, а сердце все время скорбит и тянет туда, на свою родину… Жизнь здесь скучная, а прожитие дорогое, ничего нельзя купить. Ведро картошки стоит 25 рублей. Мы его за два дня съедаем, и в животе опять пусто… Больше ни о чем не мечтаем, как попасть бы туда (где жили) и наесться картофельной каши с молоком…».
Так что приходится ответственным за «финскую линию» больше работать воображением, коли фактов нет. И творчески разнообразить запросы относительно Eлены Зайцевой-Поттинен, двадцати с небольшим лет. Мол, говорят, что «пользовалась привилегиями со стороны немецких властей и имела близкие отношения, часто посещала немецкую комендатуру». По тюменскому запросу берут объяснительные у односельчан из деревни Келколово Мгинского района Ленинградской области. Один отвечает, что «о предательской деятельности ее мне ничего не известно». Другая — что «не видела и не слышала, чтобы она гуляла или жила с немецкими солдатами и офицерами, или чтобы она заходила в немецкую комендатуру». Eдинственное, что утверждают свидетели: с приходом немцев Зайцеву-Поттинен из дома выселили в землянку…
Однако отсутствие подтверждений собственных вымыслов не мешает старшему лейтенанту П. заключить, что «Зайцева, проживая на оккупированной немцами территории, имела интимные связи с немецкими солдатами и офицерами, у которых пользовалась привилегиями». В чем, собственно, привилегии — не указано. Вероятно, в том, что получила право неограниченно дышать свежим воздухом, проживая в землянке? И как следствие вывод — «оставить Зайцеву-Поттинен на оперативно-справочном учете… до 1993 года». Практически до наших дней. До конца.
Что стало дальше с персонажами «финской линии»?
Из дел известно только, что Eлена Зайцева с мужем Фомой Поттиненом выехали в Эстонскую ССР. Андрей Вяйзинен — в Ярославскую область. Михаил Ивайнен завербовался на шахты в г. Сталине ныне — Донецк. Илмар Теро поступил на тюменскую судоверфь. Шегрен — на ДОК «Красный Октябрь». Кое-где в Тюмени и в северных поселках до сих пор живут потомки этих ссыльных.
Осколки «финской линии».