Скудное здесь электричество
В «Ангажемент» вернулся «Дому дороги». Теперь спектакль называется «Дорога к дому», что соответствует настроению времени и неявному смыслу события.
Постановку осуществил более десяти лет назад Михаил Поляков, тогда главный режиссер «Ангажемента», ныне приглашенный режиссер («Марьино поле», «Хитроумная вдова»). В основу легла поэма Александра Твардовского. По сути, это мелодекламация. По форме — «театральный урок». Основная аудитория — старшеклассники.
Несколько месяцев назад опять объявился «Вождь краснокожих». Теперь «Дом». За ним поспевает обновленный «Шуршик». Реставрацию давних постановок затеяли не от хорошей жизни. Причем это не первый такой опыт. Например, режиссер Вадим Дегтерев начал работу в «Ангажементе» с восстановления другого «театрального урока»: «Читая Eвгения Онегина». Но и тот далече, вместе с оригинальными созданиями Дегтерева (не считая двух… или уже одного?), вместе с самим постановщиком. Не успеешь глазом моргнуть, как спектакля — хлобысь-опаньки! — уже нет в репертуаре. То исполнители главных ролей покинули труппу, заменить некем, то спроса нет, а то еще какая-нибудь катавасия. В общем, налицо нестабильность. Стабильная нестабильность, ибо продолжается эта чехарда тринадцатый год.
Долго, спотыкаясь, и все же упорно, «Ангажемент» идёт к своему дому. А дом — это не только стены и крыша.
Eсть здание, которое со всех сторон не перспективно для театра. Но — постоянное пристанище или случайный приют — надо жить, надо ждать. Во время спектакля с потолка капала вода. Кап-кап на фоне Твардовского: «Не знаешь, год иль день там быть, а все же и в землянке охота гвоздь какой-то вбить, зажечь фитиль в жестянке».
Хороший у Твардовского текст, всегда к месту и к сроку. Даже если подгадали премьеру к майскому празднику, стыдиться нечего, фальшивой патетики здесь нет, история о военной разлуке, о разрушенном очаге рассказана удивительно просто, понятно, честно. Стихи замечательные! Особенно когда читаешь глазами.
А слушать иной раз неловко. Татьяна Пшеничникова давила на слезу, Eвгений Киселев тарабанил. Понятно, какие эмоции следует испытывать, но не испытывались они, хоть убей. Старшеклассники даже не старались вникнуть, развлекались капаньем воды, игрой с мобильным телефоном, разговорами.
Нехорошие детишки, айяяй. Невоспитанные. Могли бы посидеть тихо, даже если им скучно. И не возражайте: могли, должны. Надо знать, как веста себя в театре.
У актеров тоже есть неоплаченный долг. Или они вышли на сцену, чтобы отчитать роль да откланяться?
Был момент, когда публика затихла, без принуждения и понукания. Денис Юдин говорил: «Тот вправду день из лучших дней, когда нам вдруг с чего-то — еда вкусней, жена милей и веселей работа». Как, откуда пришло ощущение счастья, почему именно в этот миг за словами блеснуло солнце, повеяло ароматом скошенного клевера, свежим утром, вспомнилось, как холодит босые ступни только что вымытый пол в деревенском доме?
Постановку реанимировал Леонид Окунев, который играл в первом «Доме». Что-то он изменил, но не решился убрать костюмы, все эти гимнастерки, портянки, блузку в горошек, платок до бровей, и заодно сократить реквизит. Ведь нет литовки, когда герой косит, и нет пулемета, когда стреляют, так почему же не довести условность до предела? Фрагментарная натуралистичность мешает и актерам, и зрителям. Видно, что Денису Юдину неудобно в галифе, Eвгения Киселева придавила шинель, Татьяна Пшеничникова думает не столько о чувствах героини, сколько о юбке, о том, как сесть в нужную позу, чтоб подол не слишком оголил ноги. Можно требовать от актеров умения носить костюм, но в другом спектакле, а здесь внешнее правдоподобие совсем не важно, забота о нем сбивает с верного тона.
Признаюсь, готовила обвинительную речь в адрес публики. Хотела сказать о том, что нынешние зрители испорчены телевизором, не приучены думать, отвыкли от медленных темпов. Вспомнилась любимая фраза Владимира Рогачева о «клиповом сознании», ее тоже можно было бы куда-нибудь ввернуть.
Речь пришлось отменить после спектакля «Мастера и Маргарита», показанного «Театром на Юго-Западе» в Тюменской филармонии.
Спектакль был неудачный. Но публика этого не заметила. Терпеливо высидела три с половиной часа, не роптала, не разбежалась после антракта, устроила овацию, кричала «браво». Пропустила мимо ушей сорванные голоса, пропуски текста, «словесную пачкотню». Закрыла глаза на костюмы с отчетливым привкусом «времен кооперативных». Простила расхлябанную игру, суетливую жестикуляцию. Редким всплескам таланта радовалась с удвоенной энергией. Морщила лбы, пытаясь постичь глубину трюизмов;
смеялась, опережая шутку. Ничуть не раздражал ее фигляр Воланд, благосклонно отнеслась она к перезрелой Маргарите Николаевне, блеклому Иешуа, скучному Мастеру…
Такую публику нельзя ругать. Она сумела увидеть достоинства московского «Мастера» сквозь недостатки, сумела домыслить, дотянуть спектакль до пьедестала, на котором он, возможно, блистал тринадцать лет назад. Взять бы эту публику в охапку и бережно перенести в тюменский театр.
***
фото: