Лето в погонах, или Вольные заметки про «Равняйсь! Смирно!»
Признайтесь, вам доводилось слышать рассуждения о службе в армии либо от уже отслуживших молодых людей, либо от тех, кто усиленно от нее «косит».
А вот впечатления непосредственно во время службы достаются разве что родителям рядовых парней да их девушкам и женам. Представляем вашему вниманию выдержки из письма молодого тюменца, который только прошедшей весной начал свою службу. Письмо не претендует на роль газетного репортажа, это, скорее, зарисовка.
Июнь. То жара, то грозы. То духота, то прохлада.
Но какая бы погода ни стояла на улице, форма никогда не бывает совершенно сухой. Во время дождя она намокает от воды, падающей с неба, когда светит солнце — становится липкой и влажной от пота. Даже за ночь хлопчатобумажная ткань не успевает отдать влагу спертому воздуху. Сначала ощущение мокрой формы на теле было неприятным, позже — смирился. Здесь со многим приходится мириться.
Июнь — особенный месяц. Все времена года и месяцы — разные, но июнь… У школьников начинаются каникулы, у студентов заканчивается сессия. Закрываются театры, становятся редкими музейные выставки. Начинается отдых. Нет, еще не совсем отдых, скорее, предчувствие скорого отдыха, отпуска. Оно везде — в трещинах асфальта, в пухе тополей, в ранних утрах и светлых ночах.
Воздух подвижен и не прозрачен. Он живет своей жизнью: дышит, клубится, переливается и пыхтит жаром. Поднимается и оседает. Он тоже наполнен июнем: жужжанием насекомых, летящими семенами и звуками тяжелых солдатских шагов.
Даже ночью тишины здесь нет. Воздух полнится сопением, тихим скрипом кроватей, шорохом от усталых движений дневального. Ложусь спать и прислушиваюсь. Разбираю каждый звук на составляющие, а потом проваливаюсь в сон. Сны. Душные, щемящие сердце, радующие — разные они. Словно сам июнь врывается в сознание. Разный и одинаковый, жаркий и прохладный. Я обращаюсь. Я сам — июнь. Эхо шагов, отраженное стенами казармы, почти неслышное, невесомое.
Когда стою на вечерней проверке по стойке «смирно», с задранным вверх подбородком, смотрю в небо. Там облака. Плывут. Смотрю на них жадно. Вижу каждый день и не могу насмотреться. Слепленные из ваты облака — или набросанные быстрым тонким пером, или порванные ветром. Хочется добавить: облака июня. Хотя и боюсь повторением этого месяца утомить. Но смотреть на облака оказалось удивительно здорово.
В однообразной армейской жизни не хватает поэзии. Присматриваюсь, прислушиваюсь. Пытаюсь понять и не понимаю. Нет, не так: понимаю, но не могу принять происходящее. Все не так просто. Несколько дней назад один парень, отслуживший полгода, бросился с вышки.
Сейчас я — рядовой. Дух. Думара. Почти никто, пустое место. То самое «мясо», которое всегда виновато, что бы ни случилось. Во многое не верится. Я — в армии, и сейчас — июнь. Меня преследует чувство отрешенности от происходящего, от реальности. Меня здесь нет, я — в июне.
До принятия присяги осталось несколько дней. Потом перейду во что-то другое, пока мне неведомое. И эта неизвестность, не стану скрывать, страшит.
Мое время летит быстро. Часы складываются в сутки, сутки — в недели. Но минуты, мгновения почти бесконечны, им не хватает до вечности совсем немного, самую малость. Понять бы, чего именно.
***
Иногда, по воскресеньям, я «выпадаю» сам из себя, из июня. Выкрик: «Рядовой! На переговоры!».
Бух! Сердце заходится в собственном стуке, прыгает в виске и колотится, колотится. Окружающий шум внезапно становится очень плотным, даже вязким. Все, я выпал, вывалился из своего привычного состояния.
Eще только тянусь рукой к трубке, а в горле стоят слезы. Не понимаю. Я такой большой, сильный, взрослый, но в горле — слезы. Встали проклятые комом, не дают говорить. Глотаю их. И ничего не могу с этим сделать. Июнь, он такой: то жара, то гроза, а то и просто пасмурно.
Переговорил с родными. Все нахлынувшее отступает. Я возвращаюсь в этот пахнущий травой месяц. Почему травой? Нас выводят на парко-хозяйственные работы. Мы рвем траву. Подравниваем ее, как газонокосилки. Травы много, нас много, инструментов мало. Поэтому рвем ее руками. Час или два. Потом на руках остается горький запах, ладони становятся зелеными.
Здесь, в этом месте, в этом месяце, людям плохо. Я разговаривал. Может быть, со многими. Не помню. А может, разговаривали со мной. Людям плохо. Им не хватает одиночества, времени, личного пространства, родных, самих себя, наконец. Не пойму: зачем такая служба, где плохо? Просто наказание за то, что мы родились мальчиками? Что это? Чей-то способ самоутвердиться за счет других? А если других вдруг не станет, кто останется? Мы разные, мы отслужим, уйдем, изменимся. А что будет с теми, утвердившимися, в этом одиноком пустом месяце? Или их тоже не станет? Немного жаль, что июнь не расставляет все на свои места. Не для того он.
* * *
Плац. Полторы недели до присяги. Каждый день, после развода нам выдают автоматы. Мы вешаем их на грудь и тренируем ритуал присяги. Каждый день, с девяти до двух. Ни разу не стреляли из автомата, но он уже надоел. От этих 3,5 кг отекает плечо, ноет поясница. Торжественным маршем ходим и ходим, и ходим. Подходим к своим местам и твердим присягу. Текст этой клятвы впечатался в мозг, но воспроизводится с огромным трудом. Идет холодный дождь. Тяжело обвисает флаг РФ. Мы стоим с усталыми шеями, с запутанными мыслями и движениями, с надоевшими автоматами… Зубы стучат, костяшки пальцев коченеют, глаза слезятся от ветра. Стоим и тренируем, «нагуливаем» торжественность. Торжественно-садистский июнь.
Много времени проводим и в казарме. Надеваем армейские тапочки, снимаем кителя и головные уборы, садимся на табуретки. Нас выгоняют из кубриков и рассаживают в коридоре, в колонну по четыре. Пишем письма, учим устав, воюем за лучшие места, смотрим телевизор, шепотом общаемся, втихушку стрижем ногти — живем. Тихая такая табуретно-тапочная жизнь.
Друзья. Воспоминаний о них нет. Мысленно не советуюсь с ними, не ложусь спать с мыслями о них. Их здесь нет, и писать нечего. Но жена — другая сторона. Личная, интимная, глубоко скрытая от окружающих. Eдинственная сакральная мысль в июне.
Вспоминаю себя. Каким я был. Думаю о том, каким буду. Люди, окружающие меня, меняются. Почти незаметно, плавно. Меняюсь ли я? Хочу остаться собой. Не повернуться против себя, не обозлиться. Блуждаю. Голос говорит то матом, то просьбой. Но это пока. Мне бы лето простоять, да зиму продержаться. Уже скоро.
Возьму, да и брошу все сомнения и страхи здесь, в июне. Оставлю себе любовь в сердце, холод в голове, надежду в нагрудном кармане — и пойду. В июль и дальше. Что нам все беды, что горести? Суета сует, попса и томление духа.
Все будет. Все вернется на круги своя. Многое повторится и переживется. Но не этот июнь. Сохраню его в памяти. Когда станет трудно, достану, расправлю и вдохну его насыщенный и жаркий воздух… выдохну. И все будет хорошо.
P.S.: Дорогая моя жена! Вот, вышло что-то похожее на рассказ. Но писака я еще тот, сама знаешь, поэтому не суди строго. Писал от души, несколько дней.
Прошу прощения за рваные листы и корявый почерк — армия! Все письма пишутся в горящем танке на спине убитого товарища. А почерк — так это расплавленная броня капает за шиворот. И товарищ мертвый, потому что листами бумаги делиться не хотел. Шутка.
Андрей
***
фото: