Человек-легенда Николай Кокорин
«Мне нужна ваша помощь, — совершенно серьезно заявляет Николай Николаевич, едва открыв нам дверь. — У меня есть арбуз, помогите доесть. Одному мне не справиться».
Говорят, с годами у судей появляется профессиональная «болезнь» — черствость. Но это не про Кокорина. В 81 год он любознателен, как ребенок, остроумен, как юноша, желающий произвести впечатление на девушку. Кажется, он знает все — от тонкостей нынешней политической ситуации в стране и регионе до новых веяний в моде. А еще он энергичный, умный, смелый… В голову лезет какая-то банальщина — замечательный. Да, он -замечательный!
Откуда берутся хорошие люди? То ли это звезды при их рождении ложатся особым образом? То ли окружающая среда влияет на характер? «Я в деревне рос, -говорит Николай Николаевич. -Это вольница — степь, лес, купанья:.: На природе вырос, поэтому и жив еще».
В селе Рынки Петуховского района Курганской области Николай Кокорин провел детство и юность, а потом началась война.
Об этом человеке впору снимать фильм. Столько событий, каждое из которых Николай Николаевич помнит так отчетливо, как будто оно было вчера! Рассказывает подробно, я бы даже сказала, детально. Звучит, как сказка, но все это было на самом деле. Была война, в которую поначалу никто не верил. Коля-Николай решил записаться добровольцем. Eму было всего 17 лет- не взяли. Призвали через год. В 1942-м он сначала попал в Златоустовское пулеметное училище, а потом — в Бежетские лагеря, за сорок километров от Перми. Это очень странно и страшно — новобранцев, совсем еще мальчишек, привезли в сосновый лес, выгрузили. Строений поблизости не было. «Вот этот квадрат — ваша казарма, — заявил командир. — Выкопайте яму, напилите лес, покройте дранкой землянки — это и будет жилище».
«В кровь руки сдирали, ночевали в палатках, — вспоминает Кокорин. — Eще и на учебу ходили. Пайка была маленькая, супишко из нее жиденький. Хлебнули мы тогда! Через два месяца, когда землянки построили, решили из нас, сибиряков, снайперов делать. Я до этого ружья в руках не дер-жал, а тут винтовку с оптическим
прицелом дали. А через некоторое время сообщали, что снайперов на фронте хватает, нужны автоматчики… Тогда, кроме ППШ, других автоматов не было. Он хоть и примитивный был, зато бил хорошо.
За месяц до конца обучения решили из нас еще и минометчиков сделать. Видимо, хотели, чтобы солдаты были всесторонне подготовленными и умели обращаться с любым видом оружия.
Я крепкий был, поэтому и доверили мне плиту от 82-миллиметрового миномета таскать, а она двадцать килограммов весит. Учебный поход — 25 километров, всего один привал. Я плиту взял и пошел, а к концу похода готов был упасть и не шевелиться».
На фронт новоиспеченных бойцов Красной Армии отправили в товарном поезде. Бывшие курсанты радовались, как дети — так осточертели им землянки и полуголодный паек. А старшина, который солдат на фронт отправлял, плакал. Видно знал, что большая часть этих юнцов домой не вернется.
«Знаете, что самое интересное? Когда мы были курсантами, пайку свою сами съедали, ни с кем не делились. А здесь заберемся в землянку, пайки в угол покидаем. Eшь сколько влезет! Только вот есть-то уже не особо хотелось…»
В 1944-м Кокорин получил ранение. Это было на подходах к Витебску. «Мы вышибли немцев из первой линии окопов. Впереди вторая, нужно и ее брать. Посидели, передохнули, полезли дальше. Остается ерунда — только вскочить и бежать. Смотрю, Сашка Невзгляд упал. Я наклонился, схватил его, а он уже мертвый. Тут и меня ранило в ногу.
Подполз санитар, перевязку сделал, а с поля вытащить не может — бой идет. Спустил меня в воронку (второй раз сюда уж точно не попадут), где я сутки провалялся».
Раненых отправили в Смоленск, разместили в местном клубе, прямо на полу. Именно в этом импровизированном госпитале боец Кокорин увидел пример удивительной стойкости русского человека: «Кто-то в глубине сцены балалайку нашел. Брень-брень. Смотрю, один зашевелился, другой встрепенулся. Значит, живут люди. Живут!»
В Смоленске он пробыл две недели. Говорит, что так исхудал, что санитарочка легко могла поднять его на руки. Ко всему прочему прибавилось воспаление легких. По ноге пошла гангрена. «Меня тащат в операционную, а мне уже все равно, думаю, не выживу.
Пришел в себя, лежу на операционном столе. Посмотрел -ноги нет. Нет!»
Завод по производству протезов был в Свердловске. Туда Кокорин и отправился.
Кажется, Николай Николаевич случившееся и трагедией-то не считает. А может быть, только делает вид. Смеется, хохмит… «Бывали случаи, смешнее не придумаешь. Принесли мне протез с завода. До этого я на костылях ходил, а тут протез получил. О,
радости сколько! А у меня в то время уже девчонка была, Людой звали. Симпатичная девчонка! Пригласил я ее в свердловскую музкомедию. Там это и случилось.
Когда рядом с тобой красивая девушка, разве можно спокойно на месте усидеть. Ну и доерзал-ся! Чувствую, в протезе что-то ослабло. Представление тем временем уже кончилось, контролер подходит: «Что сидите-то? Больше ничего показывать не будут». Я объяснил, что у меня с протезом непорядок. Милка моя сбегала за своим братом. Дотащили меня до госпиталя, сдали медикам. Как раз после этого случая милка моя остыла. Может, и чувств у нее не было, а может, подумала: «Что же я буду с ним делать?» В общем, разладились наши отношения».
После войны Кокорин окончил десятилетку, решил поступать в горный институт, но в последний момент передумал и пошел в юридический. Все четыре года -одни пятерки. Потом распределение. На выбор предложили три места. Выбрал Тюмень, хотя слабо себе представлял, где этот город находится и что он такое. «После того как сюда приехал, еще три года свердловский паспорт не менял, все вернуться собирался. Но мне уже за восемьдесят, а я все еще здесь», -смеется он.
Сегодня Кокорин — легенда. Более сорока лет он был судьей Тюменского областного суда, рассматривал самые сложные, самые громкие дела. Судил Либермана, которого обвиняли в присвоении государственных средств в особо крупном размере. Судил знаменитую ялуторовскую банду. Это было одно из последних дел Кокорина.
Десять человек, на счету которых 16 трупов. По мнению Николая Николаевича, убивали они не ради наживы, а, скорее, чтобы утвердиться в глазах товарищей. 12 февраля 1996 года троих из этой банды Николай Кокорин приговорил к смертной казни. И в тот же день был принят мораторий. Расстрел заменили 15-ю годами заключения.
Было еще одно страшное дело в 80-х годах. На берегу Туры нашли детскую ручку; Постепенно по частям собрали почти всего ребенка. В ходе следствия выяснилось, что малышка играла во дворе своего дома. Сосед заманил ее к себе, изнасиловал, разрубил и по частям вынес из квартиры. «На суде он плакал, — рассказывает судья. — Видимо, понимал, что дело тяжелое. Он ведь не от раскаяния плакал, не от того, что девочку пожалел. Он себя пожалел. В то время еще была смертная казнь. Расстреляли его».
Сложно быть судьей. Как сдержать эмоции? Как, выслушав подробности страшного дела, быть объективным?
Кокорин это умеет, хотя признается, что в его практике были случаи, когда приходилось объявлять перерыв и удаляться в совещательную комнату. Перевел дух, успокоился — и снова за работу…
Сейчас Николай Кокорин на заслуженном отдыхе, но тихая жизнь пенсионера не для него -он по-прежнему «держит руку на пульсе», знает подробности громких дел, которые рассматриваются в тюменских судах, интересуется работой коллег.
А дело знаменитого судьи Кокорина продолжает его внучка Лена — после окончания вуза она работает помощником судьи в Тюменском областном суде.
***
фото: Николай Николаевич Кокорин.