Это просто другой мир…
Полигон твердых бытовых отходов на Московском тракте — частная собственность. Просто так туда даже собака не прошмыгнет. Наш визит в царство отходов человеческой деятельности чуть не сорвался: на территорию охрана нас пустила только после звонка своему начальству, которое разрешило нам сделать пару кадров, и то только в присутствии охранника.
Сначала мы ничего примечательного не увидели: подмороженная грязь на разбитой дороге, которая ведет куда-то за заросший серо-рыжим бурьяном бугор; голые деревья; землю устилает нечто, что описанию не поддается… Несмотря на солнечный день здесь было хмуро и тоскливо.
Горы мусора по обе стороны дороги и огромная стая ворон над одной из них появились так неожиданно, что в первую минуту наш фотокорреспондент Анна не знала, в какую сторону направить Объектив своей фотокамеры. Фотографировать кучи автомобильных шин, пакетов, бутылок? Тучу жирных, тяжело машущих крыльями ворон?
Суровый охранник тем временем оттаял и повел знакомиться с местными обитателями:
— Зовут меня Степан Палыч…
Ворон здесь тьма, как и собак. Людей тоже много. В основном, бомжи: роют землянки, в них и живут. У многих в городе квартиры, а они тут. Говорят, что здесь лучше. Здесь они еду собирают. Как и остальные, сортируют мусор и тут же, на полигоне, сдают приемщикам цветмет, пластиковые бутылки, стеклянную тару, макулатуру…
— А остальные?..
— Остальные — это жители окрестных деревень, которые приходят на полигон зарабатывать себе на жизнь…
Полигон — просто другой мир. Другое отношение к жизни, миропорядку. Даже спустя несколько дней я не могу разобраться в своих ощущениях. Удивляюсь, но к этим людям не возникает чувства брезгливости, жалости или отвращения, хотя они опустились на самое дно жизни. Грязные, оборванные, спившиеся…
Начинаю понимать, что здесь не они — лишние люди в нашем цивилизованном мире. Это я здесь чужая, я вторгаюсь в какой-то особенный, скорее, обособленный мирок.
Что чувствую? Сострадание. Многие из здешних не от хорошей жизни ковыряются в вонючих отходах, отбирают то, что можно использовать, — съесть, выпить, надеть или за гроши сдать в пункт приема. За килограмм меди тут платят рублей сорок, хотя в городе за него дают не меньше сотни. Однако выносить за территорию полигона собранный материал запрещено — все, что попало на полигон, является его собственностью.
… Первый обитатель полигона, с которым мы познакомились, сидел в будке размером чуть больше собачьей конуры.
«Павлом меня зовут», — просипел мужчина, на вид ну никак не моложе семидесяти лет. Обстановка конуры наводит на размышление: если Павел живет здесь постоянно, то зимой он обязательно замерзнет. Дверей у будки нет, места хватает только чтобы свернуться калачиком. «Вы здесь живете постоянно?» — «Нет, я в деревне ночую, в Падерино» — «А что, пенсии на жизнь не хватает?» — «А я до пенсии еще не дожил, — ответил мужчина угрюмо. — Нигде работать не берут, вот пришлось сюда идти, хоть какие-то гроши… Сегодня работы много: два дня мусор не разгребал. Цветмет собираю»…
А некоторым даже нравится такой образ жизни: днем — здесь, ночью — дома в деревне. Заглянули в хижину, где как раз согревались женщина и девочка-подросток. «Нормальная у нас работа! Замерзнем — идем сюда греться. Вон, печка у нас есть! Здесь и пожевать чего горяченького можно, — смеется та, что постарше. Назваться, как и позировать перед фотокамерой, она отказалась.
— Вдруг сын меня такую в газете увидит? Он в городе на хорошей работе трудится, стыдно ему за меня будет…»
Отпечаток полигона лежит на каждом лице. Даже на юных созданиях вроде той девчушки из хижины. Присмотревшись, скажешь, что ей не больше шестнадцати лет, но потухший взгляд, землистого цвета лицо, сутулость делают ее гораздо старше…
В соседней землянке еще один представитель местного сообщества назвался колоритно: «Виктор Петрович». Виктор Петрович -мужчина в рассвете сил и лет, мордастый, косая сажень в плечах. Вид цветущий (может, это от алкоголя глаза так блестят?). Eму только на медведя с рогатиной ходить. А он — на городской помойке. Спрашиваю: «Чего, Виктор Петрович, работать-то не идете?» «А зачем? — уставился он на меня. — Я вот тут пиво пью!» Действительно, в руках у Виктора Петровича — почти пустая пятилитровая пластиковая бутыль с мутной жидкостью и стаканчик. Для фотокамеры наш новый знакомый улыбался усердно, но горькую усмешку с губ никакие усилия скрыть ему не помогли.
«Пьют здесь много, — говорит охранник Степан Палыч. — Бывают курьезные случаи. Например, как-то пришла ГАЗель от какой-то частной конторы, выгрузили картонные коробки. Местные их сразу в оборот взяли и в одной нашли девять бутылок настоящего армянского коньяка! Случаются и грустные истории. В другой раз компания — женщина и два ее собутыльника — нашли банку с какой-то жидкостью. «Медовуха!»
— обрадовались они. Я им говорю: «Не пейте, наверняка, отрава». А им без разницы. Я в сторожку пошел. Через некоторое время «скорая» несется: «Где у вас тут умирающие?» Я ничего не знал про отравление, но сразу подумал на ту компанию. Мужиков-то откачали, а женщина умерла».
Страшно Степану Палычу бывает, когда целыми машинами на полигон привозят просроченные продукты. Однажды, говорит, привезли две фуры с пивом — истек срок годности. Так он кое-как толпу сдержал, пока водители бутылки били.
Поражает охранника отменное здоровье местных трудяг («мрут только от алкоголя»). Как-то привезли машину с испорченным соленым салом, так ее моментально растащили и съели…
… Изо дня в день, с утра до вечера полигон живет своей жизнью. Скрытый от посторонних взглядов горами мусора, высоким забором и жестким контролем за посторонними.
***
фото: Местных трудяг мы застали в разгар работы;Не пенсионер Павел;Воронье царство.