Как много 6 я сказал, но как мой нем язык!
О женщинах либо ничего, либо только хорошее. Ибо все прекрасное в жизни, включая и саму жизнь, — от женщины. Самые сильные горести и самые сильные радости.
На женщину невозможно сердиться. Перед нею можно только ощущать непроходящее чувство вины. За прошлое, за настоящее и даже за будущее. Ибо если ты не успел провиниться перед женщиной вчера, это обязательно случится с тобою завтра.
Я готов нанизывать слово за словом — и все в высоких степенях — о женщине. Сколько ни скажи о ней — все мало. Но я хотел бы быть кратким. И потому — только одну историю, с которой я встретился, когда был корреспондентом радио и своим человеком на трассе железной дороги Сургут-Уренгой.
Так случилось, что в страшный мороз (минус 47) в декабре 1977 года мне практическй спас жизнь водитель из поселка Пурпе Юра Смольников. С тех пор мы не раз сталкивались с ним на трассе. Я научился издалека угадывать в клубах снежной пыли его стремительный оранжевый «Урал».
Но мой рассказ — не о Юре Смольникове-старшем, хотя он рассказа достоин. И не о Юре Смольникове-младшем, улыбчивом пацане (сейчас он уже, надо полагать, взрослый человек и у него, надеюсь, подрастает свой Юра — Юра Смольников-третий).
Мой рассказ — о маленькой женщине по имени Нина, которая была мамой Юре-младшему и женой Юре-старшему. Удивительная женщина, не очень похожая на других трассовичек, жительниц далеких поселков, разных специальностей, отягощенных заботами-о» том;’как согреть дом в полярном краю, как накормить мужа и детей, с их разговорами о завтрашнем дне — не здесь, не на трассе. Далеко, на Большой Земле. На материке, как еще называли край, откуда приехали на северную стройку.
Нина не говорила ни о Большой Земле, ни о завтрашнем дне, ни о настоящей жизни, которая наступит, когда они — Нина и два Юры — вернутся домой.
Для нее дом был здесь. В тайге. Там, где стоял их дом, иногда из бруса, иногда — собранный из щитов. Где был их сынишка. Куда возвращался из далеких поездок Юра-старший. Всегда возвращался, он был счастливчик.
И еще Нина отличалась, я бы сказал, подчеркнутой и вызывающей на Севере тягой к нарядам. Она говорила прямо: наши бабы (да-да, бабы!) оставляют все на потом. Я не хочу потом. Я хочу сейчас быть нарядной. Сейчас и здесь, где я живу. Завтра, повторяла она, может не быть ничего.
Однажды, я помню ту вьюжную зиму, Юра ушел в рейс еще дальше на север. Задула пурга, перемела верховую дорогу-зимник. Юра не вернулся к сроку. Нина прибавила два дня. Потом пошла в контору строительно-монтажного поезда. «Где муж? Почему вы его не ищете?».
Начальники объясняют про пургу, рассказывают про находчивость Юры, про его удачливость. Вернется!
А пурга все дует. И ни одной машины с севера, куда на дальний прорабский участок уехал Смольников. А Юра тем временем сидел в продуваемой кабине. Подкопает колеса, пробьется километр-другой. Потом опять ждет.
Он вернулся. Кажется, на десятый день. Нина рассказывала, что она могла бы, как другие, броситься к мужу с упреками, как это нередко делают женщины: я ждала, я волновалась, где ты пропадал?!
А она подошла к Юре и тихо сказала: «Как я рада, что ты вернулся. Что ты вернулся живой…».
Благословенна будь, женщина! Так сказал, по-моему, Джек Лондон, а может, и вовсе О.Генри. Все равно, я ничего к этому добавить не могу.