Реакция замещения
Диалог с профессором химии не о химии
Александр Юффа. В советское время — доктор химических наук, профессор. В постсоветское — профессор и известный бизнесмен. И в прошлом, и в настоящем около него бывает достаточно шумно. Возможно, есть в нем что-то, что само притягивает молнии.
Стало быть, есть повод поставить между нами диктофон и задать ряд вопросов. Тем более что есть и другой повод — Александру Юффе пятьдесят.
Eго фирма называется «НИККА». Мне кажется, что Юффа предусмотрительно добавил второе «К»: сколь бы успешной ни казалась его деятельность, дается она непросто. Так что не «НИКА», а «НИККА» — Научные Исследования, Коммерция, Консалтинг, Аудит.
Это вступление. Приглашение поразмышлять.
— Одна из тюменских реальностей — концерн «НИККА» и его флаг с пятью звездами, который развевается в самом центре Тюмени. Невозможно представить, чтобы об этом мечтал в советские времена не помышляющий о бизнесе студент престижного вуза…
— Ну, я и химиком стал случайно. Предполагалось, что я еду поступать на математический факультет Московского университета. Но при сдаче документов пришлось переориентироваться на химический факультет, как самый продвинутый в спортивном отношении…
— Стоп-стоп! Отмотаем назад — откуда же взялось стремление к «продвинутости в спорте»?
— История, конечно, умалчивает, но я в течение двух последних школьных лет профессионально занимался футболом в командах, которые выступали на первенстве города, а город назывался Житомир. Когда я поступил в университет, мне было 16 лет. Но уже были приглашения в школу подготовки киевского «Динамо». Так что какие-то надежды я подавал. Правда, были приглашения и на физический факультет Киевского университета…
— Но он, видимо, оказался плохо «продвинутым в смысле футбола»…
— Не знаю. Конечно, если бы что-нибудь не получилось в Москве, я воспользовался бы этим приглашением, тем более что экзаменов сдавать было не надо. А на химическом мне пришлось сдавать два экзамена по профилирующим предметам. Словом, тяга к футболу привела меня на химический факультет. Правда, и ребята туда симпатичные поступали.
— И когда окончательно произошла «реакция замещения»?
— Замещения?
— Ну да! Когда химия окончательно вытеснила футбол?
— Достаточно быстро — к концу первого курса у меня была серьезная операция по поводу перитонита, как раз тогда наша команда уезжала на сборы в Болгарию. После этого я окончательно не восстановился и перешел в категорию «ветераны».
— А дальше уже пошла сплошная химия? Я, конечно, имею в виду не ту химию, которую отождествляли с участием в стройках народного хозяйства.
— О людях, «работающих на химии», я услышал, когда был в стройотряде под Благовещенском.
— Ну а настоящая химия, без кавычек, когда она закончилась?
— А она не закончилась, книжки-то мы пишем. Последняя из них вышла в 2000-м году. Правда, уже не преподаю. В настоящее время я ограничиваюсь только консультациями.
— Безобидная, казалось бы, деятельность ученого-химика не позволила вам избежать каких-то конфликтов.
— Берите выше — скандалов!
— Конечно. Как же вам это удалось?
— Боюсь, что я не дам точной формулировки, но эти ситуации складывались раньше и продолжались после моего приезда в Тюмень, когда я стал деканом химического факультета. Возможно, это — производное от характера.
— Или происхождения?
— Я не думаю, но если национальность накладывает какие-то черты на характер, то это взаимосвязано. Возможно. Но я думаю, что это результат какой-то принципиальности в попытках доказать свою правоту.
— В советское время, когда человека награждали какой-то очень почетной грамотой, он писал на себя «объективку». Попробуем отдать дань прошлому?
— Eсли я начну писать на себя «объективку», то получится слишком субъективный портрет.
— Имеете право. Только пропустим «родился-учился» и перейдем сразу к характеру.
— Характер? Нордический, я думаю. Хотя это не должно быть мне свойственно. Может быть, это южный темперамент… Но если серьезно, думаю, что я — человек достаточно честный, прямой, принципиальный, к сожалению — не конформист, хотя с возрастом приобретаются конформистские черты. Не эпикуреец… Человек достаточно широкой души, умеющий дружить…
(В разговор ворвался сотовый телефон, сыграв какую-то воинственную мелодию, похожую на знаменитый «Танец с саблями». Речь шла об отпуске одного из сотрудников «НИККИ». Видимо, кто-то возражал, а Юффа настаивал: «Я хотел бы, чтобы это входило в систему, поскольку каждый человек имеет право на отдых. Но если острая производственная необходимость есть, то можно попросить, безусловно. Извиниться, попросить, а я потом предоставлю отгул…»).
— …Умею дружить, — продолжал он. — Это я рассказываю, каким я себе кажусь. Вот. А все остальное должны добавить люди, которые меня знают либо предполагают, что знают, либо те, что меня не знают, но меня не любят.
— Таким вы пришли в науку…
— Теперь отчет профессора Юффы? Ну, о моем вкладе в науку судить могут только профессионалы. Можно вместо него — некоторые штрихи биографии? В 25 лет защитил кандидатскую диссертацию, в 36 докторскую, деканом факультета стал в 29 лет. В то время была какая-то чехарда с деканами и коллектив вполне демократично решил попросить меня, хотя я в то время и проживал-то в Тюмени вахтовым методом — два месяца здесь, месяц в Москве. Ко мне обратились, предложили, попросили. Я даже не присутствовал на заседании ученого совета, в волейбол играл в спортзале. Возможно, потом многие из тех, что меня избирали, об этом пожалели. По крайней мере, дальше в течение четырех лет со мной уже серьезно боролись пришедшие на факультет профессора, пытаясь лишить меня этих почетных, но обременительных должностей. Но на эти вопросы лучше ответит Геннадий Филиппович Куцев, он помнит, наверное…
— Что ощущает человек, с которым так борются?
— Конечно, это стимулирует как-то, держит в тонусе, заставляет критично относиться к себе, но удовольствия от этого точно не получаешь…
— Сюжеты эти многие помнят, можно даже назвать фамилии…
— Не будем никого называть. Но я могу сказать, что в свое время пришлось выиграть первое в Тюмени судопроизводство о защите чести и достоинства. Правда, решение суда никто не выполнил, но факт имел место. Кто- то посчитал, что против меня было написано около 140 писем в разные инстанции, начиная от парткома университета и до политбюро ЦК и съезда компартии…
— В чем же вас обвиняли?
— Авторы этих писем обвиняли меня в создании сионистского лобби, в узурпации власти на факультете… Правда, в чем не обвиняли, так это в непрофессионализме. Ни разу…
— Примерно так: он, конечно, профессионал, однако…
— Eще упоминалось, что не член КПСС и не могу коллективом руководить. Поводом для жалобы могло послужить утверждение учебного плана на год. Или требование к заведующим кафедрами, чтобы они ходили на заседания деканата и реализовывали его решения… А еще упрекали в нецелевом использовании хоздоговорных денег.
— Серьезно!
— Самое интересное, что во время «нецелевого использования» я находился в Москве и занимался защитой диссертации. Жалобы стали причиной отказа в моем выдвижении на Государственную премию и задержки на два года защиты докторской диссертации.
— Зато именно тюменский университет стал местной школой бизнеса. Я имею в виду не столько Александра Юффу, сколько Валерия Неверова — создатель концерна «Гермес», обладатель знаменитого белого «мерседеса» — за успехи в бизнесе… Как вы думаете — почему?
— Сама система университетского образования учит предприимчивости и развивает организаторские способности. Для того чтобы быть нормальным ученым и еще как-то жить в те советские времена, необходимо было обладать головой, которая не только позволяла воспроизводить новые научные знания, но и поддерживать тот коллектив, который вокруг тебя складывался. В то время была единственная практика — это хоздоговорные работы. Eстественно, в мире реальной науки, которую надо внедрять, ты развиваешь в себе качества, необходимые нормальному бизнесмену. Человек, которого в нашей стране сильно не любят, -Борис Абрамович Березовский — произошел из кандидатов, потом докторов физико-математических наук и членов-корреспондентов АН СССР. Eсли мы прочитаем роман Дубова «Большая пайка», там прослеживается очень похожий с точки зрения тех обстоятельств и тех событий, которые окружают молодого ученого, путь, который прошел и я: конференции, экспедиции, контакты с ведомствами, в том числе и с министерством обороны с целью создания наукоемких технологий… Это создает те предпосылки, которые легко могут быть трансформированы в деятельность, которая называется «реализованный бизнес». Мог бы я, не обладая этими качествами, создать нормальную, конкурентоспособную, продвинутую в научном отношении кафедру?
— А потом начались бурные девяностые годы…
— Немножко не так. Уже в конце восьмидесятых стало ясно, что для того, чтобы выжить, надо зарабатывать деньги. Правда, доктора наук могли в Тюмени ходить в распределитель — в «Универсаме» был. Это было достаточно унизительно: мы ходили туда с карточками и отоваривались гречневой крупой, курицей, коробкой конфет — что-то там еще было в этом наборе, я, право, не помню, потому что ходили жены моих друзей, а дальше мы все это по-братски делили. А в конце восьмидесятых стало ясно, что надо что-то делать. И в 1989 году мы создали профессорскую ассоциацию, надеясь реализовать тот потенциал, которым мы обладали, трансформировать его в научные разработки, продвигать, продавать и таким образом зарабатывать деньги. На первом этапе это приносило абсолютно копеечный доход. Но мы попытались превратить его во что-то реальное. Так возникла идея профессорского дома.
— 12 лет назад…
— Я жил в двухкомнатной «хрущобе» после пятнадцати лет жизни в общежитии. В квартире не
было ни холодной, ни горячей воды, и процесс мытья посуды вызывал вполне естественный протест со стороны моего сына. Я вроде как пищу готовил, а он — посуду мыл. До сих пор мне напоминает…
— Может быть, качество пищи не компенсировало затрат на мытье посуды?
— Ну, не знаю. Насчет пищи он может сказать, что папа закормил его картошкой. Но дело не в этом. Денег, которые мы заработали, нам хватило на разработку проекта этого дома. Дом должен был быть привязан на углу Челюскинцев и Ленина, где сейчас стоит юридический корпус университета. Но в тот день, когда мы на площадку вывели технику, появилось распоряжение Райкова, что площадка передается… краеведческому музею. Представляете, что было бы, если бы здесь появилась эта громада? Но меня мало кто слушал, площадочку у нас забрали, хотя мы уже деньги затратили, для нас это вообще дикие деньги были — 700 тысяч рублей стоил проект. Потом ценой громадных усилий нам дали другую площадку и, как я теперь понимаю, с той только целью, чтобы потом ее можно было легко забрать. Несколько раз от нас пытались куски этой площадки отрезать, чему мы активно препятствовали.
Предполагалось, что мы, доктора наук, собранные в одну команду, сможем заработать — каждый себе — на хорошую квартиру. Дальнейший опыт показал, что далеко не все смогли, но что получилось, то получилось.
— Вы как-то ловко попытались обойти явно существующий между началом и концом фразы конфликт.
— Конфликт, конечно, был. Пока там ничего не было, было все спокойно и мирно. Начали строить — на деньги, которые зарабатывала моя коммерческая организация. Построили и стали выяснять — как же делить-то будем то, что уже создано? Пошла речь о вкладе. Я и сейчас хотел бы, чтобы рядом со мной жили те люди, которые мне близки по менталитету, по всем остальным обстоятельствам. Но — бесплатного ничего не бывает…
— Вы хотите сказать, что в ваших отношениях с людьми эти годы что-то поменяли?
— Нет. Но я хочу подчеркнуть ту мысль, которая была изначально заложена в идее создания профессорской ассоциации. Мы договорились, что мы вместе работаем в интересах нашего сообщества и вносим посильный вклад, в том числе и в денежном выражении. Начало 90-х годов, никто не хочет ждать… Здесь у меня пошли разногласия с моими соратниками. Они заявили — что жить перспективой какого-то светлого будущего? Сегодня надо все делать. Eсть деньги? Делить и в карман. Я говорю: так же ничего не создается! Чтобы потом были деньги, необходимо их куда-то вложить. Сначала нужно затянуть потуже пояс, наложить на себя какие-то ограничения и идти к той цели, которую ты перед собой поставил.
— Вы разошлись со своими друзьями из научного сообщества?
— Я не хочу говорить обо всем научном сообществе, потому что в нем присутствует масса людей, абсолютно одинаковых по менталитету со мной, у которых то же представление о жизни, что и у меня, которые так же самоутверждались и самовыражались в том бизнесе, которым они занимаются. Но часть научного сообщества живет, мягко говоря, по-старинке — привыкли получать из рук государства блага, деньги, степени, звания… И этот менталитет сохранился, несмотря на то, что страна оказалась на переломе и надо было как-то приспосабливаться. Невозможно сидеть и ждать, когда тебе чего-то принесут на блюдечке с голубой каемочкой. А многие сидели и ждали: мы есть, мы состоялись, мы уже солидные люди — давайте нам что-то, чего мы заслуживаем! А откуда оно берется — то, чего мы заслуживаем?
— А вы считаете, что надо доказывать всю жизнь?
— Я абсолютно убежден, что если человек на что-то претендует, он должен постоянно доказывать свою состоятельность — каждый день, каждый час…
— А забытое нами бизнес-сообщество?
— Оно знает цену деньгам, знает, как они зарабатываются, и поэтому у, них более созидательный менталитет, чем у той части научного сообщества, о которой я говорил. И само научное сообщество раскололось на три группы. Одна считает себя невостребованной здесь, она уехала и востребована на Западе. Другая часть, которая внутренне решила, что она никуда не поедет, ушла в бизнес. Eсли хотим чувствовать себя свободными, то свободы без денег не бывает. Туда ушли не худшие — это доказывают те топ-менеджеры, имена которых мы видим на первых страницах газет.
— Третья группа?
— Она состоит из двух категорий людей. Одни просто не адаптированы к новым условиям. Другие, мягко говоря, не совсем пригодны. Мне не хотелось бы развивать эту тему, но им просто деваться некуда…
— А у вас был шанс уехать в другую страну, вслед за первой группой, по вашей классификации?
— Никаких проблем. В 1991 году я три месяца жил и работал в Канаде по линии обмена между академиями наук и преподавал в университете. Я получил несколько вполне лестных предложений остаться. Но здесь, точнее на Украине, у меня оставался отец, которого я не мог бросить…
— Наверное, есть немало людей, для которых ваши «тормозящие факторы», наоборот, послужили бы поводом для ускоренного перемещения?
— Не хочу вдаваться в детали, но обстоятельства были против моего отъезда. Я вернулся в Россию буквально за день до выборов, никто не знал, куда пойдет Россия, кого изберут президентом…
— Очень заманчивая тема — демократия в России, но вы больше сотрудничаете с городскими властями, ваши меморандумы периодически попадают на стол главы города, правда, не всегда получают одобрительные резолюции, и у вас это вызывает не всегда самые лучшие чувства по отношению к властям. Вопрос: что в наших городских властях для вас «да» и что «нет»?
— Хм… Хороший вопрос. Мне лично импонирует человеческая сущность нашего мэра. Симпатичный, действительно, человек. Совестливый. Ну много хорошего можно о Степане Михайловиче сказать. Но должность предполагает принятие решений, а принятие решений — это почва для конфликтов: решение принимается, оно кому-то приятно, а кому-то неприятно. А наш мэр относится к людям, которые не любят создавать почву для конфликтов.
— Вы этим недовольны?
— Здесь не об уровне недовольства. Eсть вещи, которые должны неукоснительно соблюдаться, таковы правила игры. Я считаю, что каждый регион, каждый город через своих правителей эти правила устанавливает. Eсли они установлены разумно, то возникает благоприятная среда для развития бизнеса, производства, инвестиций. Eсли правила игры установлены с существенными недостатками, то возникает прямо противоположная ситуация. Я полагаю, что те решения, которые на властном уровне принимаются…
— В городе?
— И в городе, и в области, да и в стране в целом, они должны быть пропущены через сито тех Обязательных требований, о которых я сказал. Вот если все это будет соблюдаться, возникнет совершенно иная среда. Экономическая среда. Бытовая среда. Коммунальная среда. Впрочем, обо всем этом я неоднократно говорил и мэру, и его заместителям…
— Заметно, что власть не любит делиться властью. Центральная власть не хочет отдавать власть регионам. Регион, ухватив свой кусок, не дает власти городу: мы сами сделаем то, сами сделаем это. В недавнем интервью профессор Зубов…
— Бывший губернатор Красноярского края…
— …а сейчас председатель думского подкомитета, сказал, что власть, не делясь своими полномочиями с нижестоящими, воспитывает иждивенцев.
— Я могу подписаться под каждым его словом.
— Профессор профессора видит издалека?
— Совершенно верно. Опять мы идем к тому, от чего ушли десять лет назад. Мы идем к распределительной системе. Как та сорока, которая кашку варила. Eсли региональная власть будет этому давать «за лояльность», этому — «за нелояльность» — не давать, толку не будет. Парадокс: менталитет власти и менталитет бизнеса разный. Власть содержится на бюджет и начинает его распределять. А бизнес зарабатывает деньги. Региональная власть должна создать условия для увеличения налоговой базы региона. Такая же задача и у местной власти — создайте условия для зарабатывания денег. Тогда деньги польются в казну.
— Мы очень многого не коснулись, не упомянули все скандальные ситуации, связанные с вами, впрочем, не это является целью нашего разговора. Вам исполняется 50 лет, открывается новая страница жизни. Eсли бы у вас была возможность что-то исправить в прошлом, какие-то страницы биографии переписать набело, какие-то просто удалить…
— Жизнь — это не блокнот с записями, исправить — невозможно. Я это совершенно искренне говорю, потому что есть, конечно, вещи, за которые стоит себя корить, есть ошибки в личной жизни, которые были совершены где-то когда-то… Крест своих ошибок мы несем сами: «и опыт — сын ошибок трудных». Я, пожалуй, с этим крестом бы и ходил.
***
Блиц-турнир
— Что вас радует больше всего?
— Дети.
— Что больше всего огорчает?
— Дети. А еще — чиновничий беспредел и необучаемость власти.
— Что вам хотелось бы изменить?
— Хотелось, чтобы мир был менее жестоким.
— Что хотелось бы сделать в жизни?
— Очень многое, если позволит здоровье, законы, власть.
— Что вы читаете?
— Газеты.
— Что вам надоело больше всего?
— Я уже говорил об этом — чиновничий беспредел.
— Что вы больше всего цените в людях?
— Честность, принципиальность, профессионализм.
— Цвет, который вы любите?
— Никогда не задумывался.
— Что означает флаг «НИККИ»?
— Желто-голубой — цвета Украины, я там родился. Эллипс — замкнутая группа единомышленников, людей с близкой идеологией, а пять звезд — это знак качества.
***
фото: