Личное гражданское общество
Кто будет спорить о реальности гражданского общества? Наверное, самая важная — та часть гражданского общества, которую человек строит сам, строит внутри себя и вокруг себя. И потому отчет о «круглом столе», за которым кандидат в депутаты областной Думы Николай Карнаухов говорил о планах своей работы в Думе, мы так и назвали: «Личное гражданское общество».
«Курьер»: Сколько раз за последнее время вы успели пожалеть, что согласились баллотироваться в Думу?
Николай Карнаухов: Я не в первой избирательной кампании принимаю участие, поэтому все четко прогнозировал и ни разу не пожалел. Вот когда я в прошлый раз проиграл выборы, мне было очень обидно. Потому что я честно старался, хотел людям сделать добро, я к ним стучался… А они мне сказали: «Идите вы отсюда, молодой человек! Мы предпочли Николая Тихоновича Мамонтова»…
18 ноября у моей мамы был день рождения. Собрались за столом мои три брата, мои племянники — это праздник. У русских же всегда за рюмкой разговоры о политике, не о женщинах. И отец, ему 84 года, в конце концов просто грохнул кулаком по столу и сказал: «Ну, доколе вы мне будете из года в год рассказывать, какой плохой мэр, какой плохой губернатор, какой плохой президент? Пойдите и сделайте. Пойдите и докажите». И я пошел.
— А какую болезнь общества вы собираетесь лечить?
— Неверие народа в собственную власть. В народе должна проснуться вера в то, что вообще-то власть существует для него. Сегодня народ и власть — они существуют независимо.
Каждый гражданин имеет право знать. Eсли мы должны вложить деньги в сельское хозяйство, отобрав их у учителя, у милиционера, у пенсионера, у врача, то народ хочет знать: почему? Народ хочет знать: если деньги отдали, почему нет результата?
Чтобы лечить это неверие — надо сделать народ партнером власти. И не народ для власти, а власть для народа должна сделать что-то ощутимое. Люди ждут, когда власть, которую они избрали, наконец-то к ним повернется. Потому что каждый раз власть к ним приходит с просьбой: изберите меня, и я сделаю! Каждый раз. А где это сделанное? Поэтому главная проблема: чтобы пробудить веру во власть, нужно что-нибудь конкретное сделать для людей.
Например, вы знаете, что в школах Тюмени от 500 до 600 педагогов не хватает? Сегодня папы и мамы пошли зарабатывать деньги, чтобы прокормить этих чад, а чада пошли в школу. А там, оказывается, с девяти до одиннадцати — переменка. И где эти детки? В школе их нету, они на улице — марихуану курят, в лучшем случае «Беломор», а может, колются наркотиками. А надо, чтобы человек, который уходит на работу, был уверен, что с детьми, которые уходят в школу, заняты профессионалы.
Сегодня более миллиона детей школьного возраста не сидят за партами. Они ни писать, ни читать не умеют. Даже профессии электрика, сантехника не могут получить. Расписаться не умеют. И мы имеем государство, в котором есть безграмотные люди. Это же наша обуза, это люди ущемленные.
— Что делать?
— Необходимо учить. Но самое главное — может быть, не возвращаться к тем, кто уже не получил образования, а не допустить продолжения, чтобы не было новых людей без образования. И мне кажется, что необходимо, в первую очередь, дать зарплату учителю, чтобы он работал в школе и не спешил куда-нибудь рублишко-другой заработать.
— Где вы собираетесь взять деньги?
— В экономике существует несколько способов. Либо увеличивать доходы, либо уменьшать расходы, либо концентрировать свои средства. Бюджет предназначен для учителя, воспитателя, пенсионера, милиционера, инвалида и т.д. — для социальной сферы. Давайте откроем бюджет Тюменской области — на сельское хозяйство, на развитие малого предпринимательства, на строительство автомобильных дорог… Спрашивается, почему из бюджета финансируются автомобильные дороги, когда для этого существует отдельный налог? Почему на сельское хозяйство, которое сегодня является полностью частным сектором? Почему на поддержку малого предпринимательства?
Наша первая задача — не допустить, чтобы деньги, которые направлены на образование, здравоохранение, пенсионеров, уходили из бюджета. Вторая задача — концентрировать имеющиеся деньги. И третья — попытаться сделать богатых людей нашими союзниками. У нас не создан нормальный, благожелательный инвестиционный климат. Богатые люди не помогают ни школе, ни престарелым; ни вузу.
— Вы много встречались с избирателями. Какой был самый трудный вопрос и чего вы не обещаете?
— Я ничего не обещаю, кроме как честно работать. Когда я стал ректором, два Героя Соцтруда, люди, которые возглавляли крупные нефтехимические вузы, сказали: «Когда-нибудь ты будешь работать в своем вузе просто профессором. Все, что делаешь, будучи начальником, когда-то будет видеться тобой через призму рядового профессора». Поэтому я не хочу через пять лет смотреть избирателям в глаза, опуская свои. За прошлое свое отвечать не могу. Оно уже свершилось. Сегодняшнее тоже через пять минут станет прошлым. Eдинственное, чем мы оперируем, — это будущим. Eстественно, что мы всегда переоцениваем свои возможности. Всегда и все. Поэтому на вопрос — что вы обещаете?
— я отвечаю: честно работать.
Я сконцентрировался на трех сферах — это образование, здравоохранение и помощь инвалидам, пенсионерам, неимущим. И я объясняю своим избирателям — я за эти сферы буду отвечать, и в них буду стараться работать. Eсли будут сдвиги хотя бы в этих сферах, это коснется каждого гражданина, живущего на этой территории. Каждый увидит, что власть к нему начинает относиться по-человечески.
А самый трудный вопрос был сформулирован достаточно грубо. В ЖЭУ один сантехник сказал: «Мужик, чё тебе надо в нашем унитазе?». Я ему ответил: «Я хочу, чтобы вы там не ковырялись». И тогда я для себя выкристаллизировал, зачем мне это надо. Моя карьера успешна, я — ректор хорошего вуза, мои амбиции удовлетворены. Могу постоять в стороне. В этой Думе будут хозяйничать другие, очень хорошие, знакомые мне люди. Я их буду убеждать, они меня будут встречать, поить чаем, вежливо усаживать. А потом, как только отвернусь, все равно будут делать по-своему. К власти придут хорошие люди, но каждый решает на уровне своей табуретки. И мою табуретку никто не может занять.
— К слову, о вашей, как вы сказали, «табуретке». Существует мнение, что о человеке можно судить по состоянию места, где он работает. Насколько я знаю, в нефтегазовом университете, как и везде, проблем немало. Со взятками есть проблемы, стульев не хватает… Ваша деятельность в областной Думе не помешает решать вопросы на вашей табуретке?
— Во-первых, очень жалко, что вы слабо знакомы с нефтегазовым университетом. Потому что вы что увидели, то и говорите. Мне задан глобальный вопрос, я вынужден ответить.
Пять лет назад, когда Тюменская область стала делиться де-факто, нефтегазовый университет задумался: а что такое мы в городе Тюмени, когда вся нефть в автономных округах? Наша стратегическая задача — закрепиться на территориях Севера. Мы для этого построили Ямальский институт нефти и газа в Новом Уренгое на 9,5 тыс. кв.м. Мы построили Тобольский индустриальный институт, мы получили здание в Сургуте, мы строим здание в Нижневартовске… Наша задача — закрепиться на Севере и создать ростки высшего образования. Мы там имеем собственность, следовательно, мы туда пришли надолго.
Да, в нашем университете есть проблемы материального порядка. Сравните обучение инженера с обучением английскому языку: преподаватель, лингафонный класс, учебник. Я не могу научить инженера бурить скважины, не показав ему буровую установку. Я не могу выучить инженера-механика, не включив ему этот здоровый станок, который 10 киловатт вращает. Расходы у нас на образование в шесть раз больше, чем в классическом университете. А деньги-то одни и те же: 30 тысяч — обучение в классическом университете, 26 — в нашем. Вот вам и схема.
Да, у нас не очень красивые стены, у нас иногда пахнет аммиаком от туалета, но в нашем нефтегазовом университете выучились четыре министра энергетики. Выучились Богданов, Муравленко, Неелов, Ремезов. Кто же их выучил? Стены? Перед студентами должен быть педагог высшей квалификации. Поэтому моя задача — сохранить педагогов. И за пять лет из нашего университета ни один человек не уволился, кроме тактических увольнений.
В Тюмени мы получили здание ЗапСибНИГНИ, в ближайшее время соединимся с машиностроительным техникумом, у нас сегодня 30 тыс. студентов. Мы создали в нефтегазовом университете систему, в которой преподаватель кафедры высшей математики может зарабатывать столько же, сколько преподаватель выпускающей кафедры. Мы в прошлом году 16 млн. руб. заработали на довузовской подготовке. На послевузовской подготовке инженеров заработали почти 6 млн. руб., на науке — 26 млн. руб. Мы это тратим на свой университет. Все в раз не удается решить. 24 декабря у нас пройдут выборы ректора нефтегазового университета на следующий срок. У меня пока что нет конкурентов, но есть люди, которые способны быть на моем месте.
— Вопрос по поводу платного обучения: не кажется ли вам, что качество образования от этого снижается?
— Что такое качество образования? Eсли государство в качестве оценки установило «удовлетворительно», значит, человек, получивший такой диплом, соответствует требованиям. Когда мы проанализировали успехи наших выпускников, то с удивлением убедились, что далеко не каждый отличник в жизни состоялся. Троечники, которых я лично учил, оказались весьма преуспевающими людьми.
Категорически не согласен, что люди, которые учатся на договорной основе, — грубо говоря, неспособны учиться. Во-первых, они проходят через то же самое сито, что и бюджетники. Только получил не «5» баллов, а «3». Могу отказаться от этого человека и выбросить его на улицу — он окажется без работы среди соблазнов. У меня есть шанс — посадить за парту рядом с теми, кто творит, сияет, и заставить этого человека подняться над собой. Даже если из этого человека получится неважный специалист, это будет родитель. Сегодня вуз — это не только учреждение, где получают образование, это просвещенческая организация, научная. И уверяю вас, мы ни одного договорника не тянем.
— Кто учится старательнее, ярче — договорник или бюджетник?
— И те, и другие. Я отвечаю за свои слова. Бюджетники стараются учиться, потому что им есть что терять. А вторые — потому что им есть что приобрести. Договорников надо тоже делить: есть те, что учатся на последние деньги родителей, и есть те, для родителей которых эти деньги — тьфу! Поэтому есть договорники, которые мечтают перевестись на бюджетную основу, они учатся на «отлично», проявляют себя. Но в любом процессе есть люди, которых бей по голове, за ноги дергай, они не будут учиться.
— Вы считаете, что общественное мнение здесь несколько некорректно?
— Предвзято. Затронулся вопрос и о взятках. Вне всякого сомнения, я знаю, что взятки берут. Но я не учу брать взятки. Чтобы человек брал взятки, надо их дать.
Как быть профессору, который приходит с обтрепанными полами пиджака в аудиторию, а к нему приходит мальчик, который крутит на пальце ключи от «мерседеса, и говорит: «Профессор, ну не выучил я! Давайте как-нибудь…». Профессор сломался. Eго же сломало государство. Государство на него наплевало. Оно шесть лет провозглашает приоритет образования и ни разу ничем не пошевелило, чтобы это было. Взятки — это проявление нашего менталитета и проявление влияния денег. Капитал вторгается во все сферы нашей жизни, в социальную сферу, в газеты, в сферу управления — и там берут взятки.
— Как вы оцениваете программу области по борьбе с наркоманией?
— Я оцениваю эту программу как действенную. Но я занимаюсь эксплуатацией машин в суровых условиях и я знаю, что грунт, который замерзает в течение шести месяцев, разморозить мгновенно невозможно. Проблема наркомании вызревала шесть или семь лет. И, естественно, не решится за один год. На первых шагах то, что делается сегодня в области, — это преодоление инерции мышления. Результатов сегодня никаких. Но они будут обязательно, потому что взялись всерьез.
Я думаю, что наркомания — это проблема, которая решается только со сменой поколения. Нужно объяснять детям, что нельзя хотя бы раз попробовать наркотики, потому что нельзя попробовать грамм цианистого калия. Нельзя хотя бы раз «попробовать» гильотину. Дети это знают. Но считают возможным хотя бы раз попробовать наркотик. Психологическая устойчивость детей должна быть воспитана. Наша задача — дать детям другую перспективу, получать удовольствие от других сфер человеческой жизни.
— У вас ведь двое сыновей? Как вы решаете эту проблему глобальную?
— Мои дети не имеют отношения к наркотикам, и слава богу. Но другая проблема — насколько это плод моих действий или действий общества. Пока не знаю. У меня хорошие сыновья.
— Что вы делаете, чтобы у них не было желания попробовать?
— Надо, чтобы дети имели возможность доверительного разговора с родителями.- Не у каждого родителя есть такая возможность. У меня есть. Стараюсь объяснить, рассказать, показать. И я стараюсь, чтобы мои дети были чем-то увлечены. Старший занимается спортом, младший — конным спортом. Они ездят со мной на охоту. Не то чтобы поохотиться, а чтобы пошляться по нашим необъятным просторам. Вдохнуть весеннего воздуха. Вот в такие моменты формируются нравственные ценности.
Старшему — 23, младшему — 19. Старший свободно владеет английским языком, закончил американский университет и наш университет. Каких-то успехов добился. Младший учится на нефтяного инженера — сам выбрал специальность, достаточно сложная, учится самостоятельно. Чтобы сын ректора в вузе учился самостоятельно, это очень сложная проблема… Мы должны каждый день, каждый час помнить о том, что есть ребенок и что наши дети никому, кроме нас самих, в этой жизни не нужны.
— Как-то по тюменскому телевидению я видела передачу: вы у себя на даче снег кидали, ваша жена рассказывала о цветоводстве. Насколько вы открыты?
— Поскольку нет такой задачи — любыми способами попасть в Думу, поэтому существует определенный предел. Я являюсь публичным политиком. Многие связывают мою открытость с избирательной кампанией — в какой-то степени это так. Но основная задача была другая — воспользуемся мерками западных университетов. Когда-то мы были на конференции в Джефферсоновском университете, недалеко от Вашингтона, и задали вопрос ректору: а сколько у вас бюджетного финансирования? Он спросил: зачем? Зачем мне эти бюджетные деньги? Начальники их дают, а потом пытаются, чтобы мы отработали эти деньги. А мы сами зарабатываем, ни перед кем не отчитываемся. Эта фраза мне запала в голову.
Ректор там проводит публичные приемы, собирает выпускников. Рассказывает о том, каким стал университет. Выпускники проникаются проблемами. И, естественно, жертвуют на учебный процесс. Поставили задачу собрать 750 млн. долларов и собрали эту сумму.
У нас есть имя — индустриальный институт, а сейчас нарабатывается новое — нефтегазовый университет. То, что мы делаем, это чисто маркетинговая пропагандистская кампания, которая заставит работать наше имя — нефтегазовый университет.
— Ваши знаменитые выпускники, которых вы назвали, помогают?
— Помогают.
— Охотно?
— Здесь есть два вопроса. Любой человек, который охотно дает деньги… Либо они у него дурные, либо он просто не умеет ими по-хозяйски распорядиться. Когда человек неохотно отдает деньги, это означает, что у него есть куда вложить эти деньги. И он всегда решает, что же важнее. Это нормально. Я люблю людей, которые дают деньги, скрепя сердце.
— Судя по работе Думы, вопросам образования отводится небольшая часть времени. Больше обсуждают вопросы экономические, утверждение бюджета. В какие сферы, кроме образования, вы способны внести вклад?
— Вы немножко сужаете сферу образования. Ведь каждый второй житель на территории имеет отношение к образованию. И если мы решим хотя бы эту часть… Во-вторых, образование — наше будущее. Eсли мы вырастим своих детей неумными и необразованными, как нам с вами жить? Вокруг нас будут ходить разбойники, бандиты и наркоманы.
Да, в Думе решаются в основном экономические вопросы. Но вот решали вопрос о строительстве нефтехимических комплексов в Тюменской области. Пять комплексов привязывали, организовали большую встречу, народную экспертизу и прочее. Задаю вопросы — все вы решили? Сколько денег надо, сколько вам нужно специалистов, где вы возьмете людей? Вы завтра собираетесь строить, уже есть готовые проекты, а заложили что-нибудь на образование, посадили детей за парты. Не-а! И так во всей экономике.
И если мы решим вопросы образования, я смело скажу себе спасибо. Я надеюсь, что придут еще 24 депутата, специалисты сельского хозяйства, транспорта, — они будут решать другие вопросы.
— Eсть ли гражданский интерес, который вы хотели бы реализовать, став депутатом областной Думы?
— Я хочу, чтобы народ поверил во власть. Я хочу, чтобы люди наконец-то поверили, что приходящие во власть приходят не только решать свои вопросы, а что-то делать и для людей.
— Сегодня не меньше, чем власть, ругают СМИ. Как вы относитесь к свободе печати?
— Очень хорошо. За единственным исключением. Не все журналисты понимают, что свобода печати или право публиковать все, что он думает, это обоюдоострое право. Некоторые журналисты, не получая достоверной информации, иногда даже подпадая под влияние своих собственных недостатков, начинают работать против истины, против правды, против самого себя. Это обидно, потому что вас, журналистов, можно олицетворять с вождями, которые ведут за собой людей, и ответственность за это очень велика.
— Л как вы можете оценить конкретный избирательный закон, который буквально затыкает рот журналистам? Не появится ли у вас гражданское желание уточнить некоторые положения этого закона?
— Пройдя через жернова этого закона, я вижу очень много недостатков. Более того, задаю знакомым депутатам вопрос — почему так? Многие честно признаются — откуда я знаю? Сказали — ага-ага. Проверено? Проверено! Ну и голосую! Я хочу сказать, что над законами надо работать так, как работают научные работники. Вовсе же не обязательно, чтобы все законы лично я проштудировал. Для этого существует куча помощников, куча специалистов. Надо нам граждан-специалистов сделать своими помощниками. Депутат при советской власти и сегодня — это две большие разницы. Характер нашей деятельности стал более общественным. Поэтому сегодня депутат как никогда нуждается в общественной поддержке, и народ имеет право управлять государством через своего депутата. Вы вложите в мои руки этот меч, вложите в мои уста ваши аргументы, я их буду отстаивать, как свои собственные.
— Наверное, какой-то вопрос мы вам не задали. Задайте его себе сами. И если можно, ответьте.
— При всем том, что я обещал честно работать, есть элемент тревоги: а смогу пи я? Но если бы вы даже задали мне этот вопрос, я бы, наверное, не смог ответить. Знаю только одно — надо пробовать, надо пытаться делать. Но не имитировать дело вследствие своих личных недостатков. Надо создавать такую систему, в которой твои достоинства были бы всего-навсего частью общих достоинств, частью общего дела. Это командный стиль работы, тогда личные недостатки нивелируются… Опасение, конечно, остается. И с каждым шагом, с каждой встречей понимаешь, как увеличивается объем ответственности.
Часть площади предоставлена бесплатно, а остальное оплачено из фонда кандидата
***
фото: