Тюремный хлеб
«Выносить продукты из столовой категорически запрещается».
Но когда членам областной комиссии по помилованию предложили отведать испеченного в колонии хлебца, я нарушил запрет — положил кусочек в карман. А потом, уже в редакции, отдал сотруднице, которая специализируется на криминальной хронике. Мол, попробуй, каково там, по ту сторону решетки.
Хлеб был, конечно, так себе. Впрочем, в городском магазине бывает и хуже. Только здесь ты волен пойти в другой магазин и выбрать себе буханку по вкусу. А там — ешь, что дают. Хлеба 600 граммов, вермишель, кашу ячневую…
С содержанием заключенных в тюменской колонии строгого режима N 1 проблемы. «Перелимит» свыше пятисот человек. Кое-кому и спать приходится в очередь. Недостает денег на прокорм. И рабочих мест не хватает. Тут исправительно-трудовая колония — можно работать. Но трудятся, по словам начальника Владимира Курочкина, только 28 процентов. Не отказываются, а работы нет.
Когда мы прощались, руководители попросили объявить в газете, что рядом с колонией, на улице Ялуторовской, есть магазин, где продается то, что выработали заключенные, — железные бочки, «егоза» (современная колючая проволока), садовый инвентарь, поделки из дерева -шахматы, шкатулки, живопись… Просьбу выполняю.
Члены областной комиссии по помилованию знакомились, хотя бы поверхностно, с тем, как живут люди, чью судьбу им приходится решать.
Мы шли по отрядам. На каждом перекрестке, у каждого входа стояли дежурные и негромко, но вежливо здоровались. Черные хэбэ с нашивками на груди — имя, отряд. На кроватях — таблички -имя, статья, срок. Встречалась и местная аристократия — бригадиры, работники кухни и пекарни. Черные рубашки более качественного материала и покроя, фуражки с претензией на щеголеватость. И держатся свободнее, и лица, я бы сказал, другие.
Тринадцатый отряд. Строгое содержание в строгом режиме. Металлическая клетка внутри здания. Человек лишен возможности перемещаться внутри колонии даже в дозволенных остальным пределах. Две шеренги, построенные г;ри виде понятного начальства и непонятных гостей. Интереса мы у них не вызываем.
В колонии сидят за серьезные преступления. Свыше 25 процентов — убийцы. Более 600 человек — осуждены впервые, «первоходы», говорит зам начальника по воспитательной работе полковник Пахомов. И добавляет, специально для нас, что именно они дают наименьший процент рецидива. А начальник замечает: «Вы реабилитируйте побольше, а то у нас тесно!».
Рабочая зона — режут, сверлят, варят. Среди работающих в черных робах — старлей с резиновой дубинкой. Оружие в зону проносить нельзя. Смотрю на станки. В середине пятидесятых годов, когда я работал на ЧТЗ, такие уже считались устаревшими. А здесь на них работают и даже зарабатывают. «До тысячи рублей в месяц выходит», — говорит человек в черном. А Пахомов добавляет, что у работающего заключенного вычитают из зарплаты за питание, а кто не работает — ест бесплатно.
Отдельно стоящее здание, окруженное контрольно-следовой полосой. На окнах намордники. Штрафной изолятор. Коридор, двери слева и справа. На некоторых таблички с красной полосой — «Склонен к побегу». На каждой двери по четыре запора. В каждой глазок. Сопровождающие отпирают одну из дверей, за ней еще решетка. В сумраке камеры, куда не заглядывает солнечный свет, три фигуры. За что попали в изолятор? Стоящий впереди мужчина отвечает: «Обратился к начальнику отряда на «ты». Дали десять суток».
На «той» стороне свои правила. Своя система, позволяющая удерживать в повиновении «склонных к побегу» и остальных. Кстати, все канализационные люки на территории колонии, насколько я мог заметить, перекрыты стальными запорами и замкнуты.
— Пытаются бежать?
Пахомов сдержанно кивает.
Потом была встреча в клубе, где председатель комиссии по помилованию Игорь Маров рассказал, как мы работаем, а писатель Сергей Шумский подарил полсотни книг для библиотеки. Когда мы уходили, я шел мимо сидящих в креслах людей и чувствовал, как по мне скользят их взгляды. Скользят и тотчас «выключаются». Потому что они оставались «тут», а мы уходили «туда».
На улице была жара, летел тополиный пух, свободный и легкий. И только напоминал о том, что. я видел недавно, кусочек тюремного хлеба в кармане у меня.
P.S. Все, конечно, неправильно. Колония N 1 строгого режима — официально не тюрьма. Но так уж повелось — всякое узилище называть тюрьмой.