«Я просто был на фронте»
…двадцать второго июня… ровно в четыре часа… Киев бомбили, нам объявили… что началася война…
Откуда-то из самой глубины детства возникает в памяти эта незамысловатая мелодия. Давно это было. Мне думалось, что на этот раз можно обойтись без обращения к этой странице нашего общего прошлого. Но чем дальше уходим мы, оказывается, от прошлого, тем острее оно звучит в нас.
На площади у мэрии — галерея портретов почетных граждан. Там есть несколько человек, чьи рассказы о военных летах я очень хорошо помню. Юрий Максимович Шешуков рассказывал про похоронку, полученную на него родными. Маргарита Николаевна Угрюмова в шестнадцать лет пришла на военный завод, говорила про 12-часовые смены, про тех, кто вставал на ящик, чтобы доставать до ручек токарного станка. Но больше всего я помню рассказы Виктора Феоктистовича Югринова, артиллериста, прошедшего в войну все офицерские ступеньки — от командира артиллерийского взвода до командира дивизиона.
Он нехотя раскачивал свой рассказ, артиллерист Югринов: «я ни в каких выдающихся операциях не участвовал. Я был на Северо-Западном фронте».
Войну Югринов встретил в армии, имея на руках предписание ехать в военное училище. Eхать не хотелось, и он даже обрадовался — «Теперь уж точно не поеду!» А командир только посмеялся: «Теперь уж точно поедешь».
Училище было ускоренным. В том же сорок первом Виктор Югринов — командир взвода «сорокапяток».
«Не смейтесь — это довольно сильное орудие против бронетранспортеров, легких танков, грузовиков с пехотой. Пушка прямой наводки и эффект давала значительный».
Понимаете, что такое — пушка прямой наводки? Это открытая позиция, ты видишь противника и противник тебя видит. Кто быстрее, кто точнее?
В первом бою комвзвода Югринов потерял полрасчета. Командир орудия ошибся, застрял на перекрестке. Расчет выкосил немецкий пулеметчик.
«Тут я понял, что на войне тоже думать надо. Ведь все равно пришлось воевать дальше двумя орудиями и с неполным расчетом, потому что в бою пополнения не поступает. Этой точки зрения я придерживался до конца войны».
Он говорил, я помню, неторопливо. Разбирая боевые эпизоды, как учитель математики трудную задачу. По памяти расставлял расчеты на склоне холма. Их, на конной тяге, он вывел не сразу, а побатарейно, и перзая прикрыла огнем остальные, и задача была выполнена. А сосед справа стал разворачиваться всем дивизионом и потерял людей и коней.
«В конечном счете, сохранность жизни людей, которыми командуешь, это тоже не менее важная задача деятельности любого командира. Решение проверит бой. Война учит меньше ошибаться. Война учит меньше принимать волевых решений. Пусть мой масштаб невелик, но реальность — та же самая».
Военная реальность Югринова — северо-запад, река Ловать, деревня Рамушево и тот кровавый коридор, через который снабжалась немецкая 16-я армия и который наши пытались ликвидировать на болотистых равнинах полтора года. Что и случилось уже в конце сорок третьего…
И снова слышу характерный говорок Виктора Феоктистовича о той войне незнаменитой.
«Нам похвастать участием в крупных, известных всем операциях нельзя. Но разве могут поделиться таким опытом некоторые южные фронты, как занятие обороны на болоте? В целом фронт не звучал. А жизнь и работа, на фронте это -работа, и на нашем Северо-Западном такие же, как на любом другом. Пусть в сводках говорят, что у нас «имеют место бои местного значения». Для меня-то, взводного, какая разница — бой местного значения или бой, определяющий крупную операцию? Мой-то взвод наступает, мой-то взвод должен задачу выполнить, мои солдаты гибнут… А там действительно так и было…».
Рассказы ветеранов живут в моей памяти. Их голоса сохранились в моих блокнотах и на катушках старой пленки. Они были. Значит, они есть.