Саня Бейкин
24 февраля родные и друзья простились с Александром Бейкиным.
Писать об ушедших друзьях больно. Хотя история нашей с Саней дружбы не так уж и велика. Лет десять всего, насколько помню. Познакомились через интернет, сойдясь на одинаковости восприятия персонажей и событий. Вроде вполне стандартно по нынешним временам. А потом начались открытия.
Помню, как через поисковик поискал о Саше информацию и наткнулся на историю с арестом. Не знаю, как спится другим участникам этой истории, но Сане с той поры пришлось туговато. Хотя он иронизировал и рассказывал массу забавного. Про то, как вошел в число уважаемых татуировщиков или про повара по кличке Колобок, что заучивал наизусть названия заморских блюд с целью ресторанного ранжирования баланды, чтобы капуста в тюремном меню звалась исключительно бигусом.
Eще Саша здорово, интересно и профессионально судил о художниках. Хотя сам (при наличии академического художественного образования) последнее время создавал исключительно интерьерные вещи, не стараясь замахиваться на высокое. Мотивируя тем, что переболел уже давно славой и стал по возрасту ленив. На деле скрывал, что почти ослеп и потерял твердость руки. Но чужие вещи, повторюсь, судил точно и справедливо.
Мы, бывало, созванивались ночами. Иной раз по видеосвязи. И тогда звучали истории Саниной жизни. Многие готовы делиться жизненным опытом, сопровождая процесс массой оговорок, сожалений и пожеланий переиграть в сослагательном наклонении. Саша же никогда не жалел о пережитом. Потому что сам он просто жил. Ярко и честно. И любой опыт расценивал как необходимый.
Помню, в каком-то белорусском паблике я пару лет вел кулинарную страничку. Которая ориентировалась на здоровую пищу, прилагаемую к фитнесу. Львиную долю рецептов я получал от Саши. В итоге мы развратили этот фитоняшник. Владельцы его завели отдельную рубрику «Рецепты от Александра Бейкина», где отныне царствовали глинтвейны, свиные рульки и прочие малодиетические яства. Так что фитнес-направление само собой заглохло, все бурные читательские обсуждения доставались котлетам, наваристым супам и острым соусам. Саша сам не писал тогда, но старательно перечитывал комментарии и панко-вато радовался эффекту.
Eще наши беседы легко перерастали в лекции по истории дизайна. И мне (человеку, достаточно сведущему в данном вопросе) довелось узнать много нового. О конструктивистском периоде и попытке создания советской школы промышленного дизайна, об испанских архитектурных классиках и организации немецких художников, воспринявших идеи Уильяма Морриса как повод к реформации. Саня умел интересно рассказывать, и общение с ним действительно обогащало.
Саша любил посмеиваться над своими недугами. С его подачи многочисленные болячки выглядели несерьезно, по-домашнему, почти свойски. Хотя иной раз проскальзывали и страх смерти, и усталость. Но не напрямую. Нет, такого не припомню. Только по скрытым ощущениям, по настроению, по недомолвкам и вынужденным передышкам во время разговора. Последние годы он часто попадал в больницы, откуда посылал чудесные репортажи. Саня умел рассказывать. Но, что не менее важно, он умел и видеть.
Все понимали (да и Саша тоже), что оставалось ему не так уж и много. И потому ценили даже те короткие мгновения, что дозволяла жизнь. И каждый раз становилось страшно, когда в переписке мелькало: «Ну вот, вчера чуть не оскалился. Eле откачали, ага». И за этим нарочитым цинизмом проглядывала детская трогательность и беззащитность одиночества.
По привычке мы надеялись и ждали чуда. А оно не приходило. Да так и не пришло.
***
фото: