Им все вершины были малы
В воскресенье — День геолога
О людях этой героической и романтической профессии беседуют журналисты Анатолий Омельчук и Рафаэль Гольдберг.
Прошло уже больше половины века с начала тех событий, которые сегодня многие воспринимают как данность, как будто это или было всегда, или сделалось как бы само собой.
Наверное, не лишним будет напомнить и о подвиге, и о тех, кто этот подвиг совершил. О великих тюменских геологах.
Что это были за люди?
Герои нашего времени, когда мы были молоды и хотели быть похожими на них? А они? Они были немногим старше нас и с удовольствием пели песни того времени, у одной из которых был даже припев «Мы нефтяные короли». Они были нередко дерзки, как настоящие конкистадоры, хозяева времени и покорители пространства. Или они просто люди, волею судьбы оказавшиеся в то время и на том месте?
Эти вопросы я задаю Анатолию Омельчуку, журналисту и писателю. Он в бытность корреспондентом салехардского радио (и после) работал там, где происходило то, что почти сразу назвали открытием века.
Мы станем называть тех, кого мы знали, с кем летали вертолетами или крохотным Ан-2, пробивались по зимникам в тайгу и на буровые, или к сейсмикам, туда, где пролегал их профиль. А когда через месяцы или годы узнавали об открытии нового месторождения, то радовались так, как будто это и наша удача. Но отчего бы и нет?
Поневоле вспомнился спор с коллегой — выпускником моего факультета, сотрудником большой столичной газеты. Он уверял, что в командировке старается не сближаться с героями. Уехал, написал и все.
Нет. Наше знакомство, наша дружба и с геологами, и с нефтяниками, и с транспортными строителями, и с авиаторами нередко сохранялась на годы.
И потому, возвращаясь в свои редакции, за письменным столом, еще оставаясь мысленно в командировке, старались найти для своих текстов точные и правильные слова. Потому что знали: мы еще не раз встретимся.
Мы дружили с ними, и они, надеюсь, тоже считали нас друзьями. А иногда даже называли «наши корреспонденты».
И вот мы с Омельчуком, даже не сговариваясь, назвали несколько имен из десятков, а может быть, и сотен, что сохранили наши блокноты, а еще лучше и крепче сохраняет наша память.
С кого начнем?
А.О.: Подшибякин, Ровнин. Бованенко, Гиря Иван Яковлевич…
Р.Г.: Савельев, оба Быстрицкие, Ровнин, Цыбенко, Быстров. А может выберем кого-то из, так сказать, младшего комсостава? Александр Иванов, например, он работал в Тарко-Сале? Или Юрий Яровой из Газ-Сале?
А.О.: Да разве всех перечислишь, если мы вместе проработали, наверное, больше ста лет?
Р.Г.: Ты прав. Вот на днях в книжном развале в собственном кабинете я обнаружил книжку, скорее, альбом в светло-синем «газовом» переплете. Видимо, кто-то принес и оставил. Она называется «Герои эпохи ямальских открытий». В ней 99 фотографий и столько же биографий. Я перелистал ее, вглядываясь в лица. И обнаружил, что знаком с каждым третьим. О многих просто слышал. Немало их голосов в оцифрованной фонотеке тюменского радио, возможно, еще сохранились. А ты работал как раз на Ямале — твоих друзей и знакомых там еще больше. Стало быть, мы вправе рассказывать о них, если встречались с ними лицом к лицу.
А.О.: А мне бы хотелось говорить о них только в возвышенных тонах. Например, великий Подшибякин Василий Тихонович. Может быть, не все сейчас вспомнят великого Ревзина Бадретдинова? Не все помнят Ивана Петровича Кро-хина — он некоторое время возглавлял Карскую нефтеразведку.
Р.Г.: И Шаповалова Ивана Григорьевича.
А.О.: Он был начальником Сургутской экспедиции? Но мы вспоминаем должности.
Р.Г.: А каков у них был характер?
А.О.: Они были очень разные.
Р.Г.: Что же их тогда объединяло?
А.О.: Это были победители. Мне довелось встречаться со Львом Ивановичем Ровниным. Он уже прибаливал, мы встретились где-то в подмосковном санатории. Он рассказал такой эпизод: 1946 год, транспорта нет. И тут министерство геологии.
Р.Г.: …Которое он потом возглавит?
А.О.: Да. Министерство геологии договорилось с министерством обороны. У страны было очень много танков. Срезали башни — и лучшего вездехода для освоения покровских глубин и далее по югу Тюменской области не было. Три-четыре танка, которые, может быть, брали Берлин, брали тюменские болота. Покровку. Великая Отечественная война переходила плавно в великую отечественную эпопею великого освоения. Ты спрашиваешь про Подшибякина? Подшибякин -победитель. И это рождало в людях чувство уверенности и всего возможного. Василий Тихонович и его поколение — поколение победителей.
Пусть по возрасту не все они были участниками Отечественной войны, но среди них немало бывших фронтовиков. И старшие, и молодые здесь, на нефтегазовом фронте, они показали такую же стойкость, такое же упорство, такое же стремление к победе. Вот так я бы назвал «взятие Западно-Сибирской низменности».
Р.Г.: Нефтеразведка тот же бой, правда? О Подшибякине можно рассказывать бесконечно. О его решительности и о его чувстве юмора. И.
А.О.: И еще он геолог, годы проведший вдали от того, что принято называть искусством. Был большой эстет. Тонкое понимание искусства. Eсли бы он стал актером или дирижером, был бы такой же выдающийся.
Р.Г.: Минуточку. О Подшибякине и понимании искусства — маленький эпизод. Ты знаешь, что в своей Тазовской экспедиции он кормил Женю Шермана, писателя — оформил его помбуром. Но однажды на общем мероприятии он пошутил: «Полное собрание сочинений нашего друга-писателя я храню. в кармане пиджака». И достает тоненькую книжечку, кажется, «Цвет тундры голубой».
А.О.: Я могу продолжить твою тему. Я был у Василия Тихоновича в Салехарде. Он построил дом на берегу Полуя. Он как-то позвал, и я пришел. Обалденная книжная полка. А внизу еще одна, пустая. Только внизу стоят четыре книжки Eвгения Григорьевича. Я говорю: а что дальше-то пусто? «Я верю в Женю, — отвечает хозяин. -Я оставил место. Он еще напишет монументальное». Подшибякин -это эпоха первых, это океан чувств.
Р.Г.: А ты знал и геофизиков?
А.О.: Больше из геофизиков я знал Володю Седова и Цыбенко Владимира Лаврентьевича, Королева в Тарко-Сале.
Р.Г.: Вот смотри, это люди, которых нельзя было, по-моему, сдвинуть. Они… как носорог. Носорог идет только прямо?
А.О.: Я не стоял на пути у прямолинейного носорога.
Р.Г.: Они были неотступные люди.
А.О.: Меня до сих пор поражают те же геофизики. Седов, Цыбенко. Вот что такое полевой сезон? Жить в балках холодно, снежная тундра. Он ждет этого открытия, геофизик Вова Седов, как встречи с любимой женщиной. Тут работа на базе в более-менее комфортных условиях, уже забыта. Eму надо в поле, и там он будет восемь месяцев по вьюгам, по тундрам, по пургам. Всю осень и зиму, и большую часть весны. Ну просто ждали этого времени. Сейчас найди такого.
Р.Г.: Ты помнишь? Володя Фа-лей как-то написал песню, там было такое, мне кажется, очень прилагаемое к этим людям сравнение: «Он и в берлоге танцевать, он и медведиц целовать.»
А.О.: Это такой, понимаешь, размах, и жадность к жизни. Масштаб, который только здесь.
Р.Г.: Наверное, второе? Я не знаю.
А.О.: Сначала они ехали за реализацией себя. Мне Ровнин рассказывал, как рвался в Западную Сибирь из европейской России, где, наверно, сложно было реализоваться. И, конечно, масштаб. Приходило понимание, что они в важном деле, и что они творцы этого, не просто участники, а творцы великой сибирской победы.