Второй после Ирвинга Берлина (а может, и первый)
Никиту Чаркова теперь знают под ником Nixon Fosh. Он молодой американский композитор, чья музыка получает теплый отклик от аудитории в социальных сетях и критиков. А еще он родом из Тюмени.
Мы поговорили с ним о том, как рождается музыка, о потайных дверях в Нью-Йорке и, конечно, о творчестве.
Сожгите это немедленно
Никсон Фош на фотографиях в социальных сетях выглядит как молодой представитель нью-йоркской богемы: длинные кудри, томный взгляд. Но в общении Никита Чарков оказывается открытым, искренним и самоироничным.
Он признается, что в детстве отнюдь не мечтал стать композитором или музыкантом. Путь его в творчество начался довольно стандартно. В детстве по настоянию мамы он идет в музыкальную школу и оканчивает ее с отличием. Из двух своих музыкальных школ он с любовью вспоминает двух наставниц: Светлану Юрьевну Василькович и Ирину Васильевну Михалеву. Именно они, по словам композитора, привили ему музыкальный вкус и научили выражать свои чувства с помощью музыки.
— Но мне нравились далеко не все предметы, особенно тяжело давалось сольфеджио. Хотя теперь я понимаю, чем труднее мне было, тем больше закалялся характер, я доказывал, что могу, — вспоминает Чарков. — Но после того, как я закончил музыкальную школу и все доказал, я отдал маме документы со словами: «Держи свой диплом».
Никита категорически не собирался связывать свое будущее с музыкой. В планах была режиссура. Eще был припасен вариант стать шеф-поваром; талант к готовке Никита обнаружил рано.
— Мама сказала, что теперь я могу делать со своим фортепиано что хочу. И я предложил отправить его на дачу и порубить на дрова, -смеется музыкант.
Да, жестокая судьба могла ждать инструмент, но, к счастью, получилось иначе. Остыв, дня через три Никита подошел к фортепиано снова. Он решает, что не будет играть музыку «давно умерших людей» (говоря это, Никита извиняется — он был ребенком!) и попробует что-то свое. Начал наигрывать мелодии. Это услышала сестра, тоже музыкант. Вместе они попробовали «джемить» — импровизировать и экспериментировать со звуками. Так родилась первая собственная песня Никиты и была она… про Нью-Йорк.
— И была она очень глупая! -Чарков смеется. — Но потом песни стали приходить одна за одной. Причем особенно часто в полудреме, на грани сна и реальности. Тогда мне необходимо было встать с кровати и либо записать мелодию на диктофон, либо наиграть на фортепиано.
Никита говорит, что назойливые песни, которые приходили в голову цельными произведениями почему-то на английском языке, изводили его. Он же не собирался становиться музыкантом! Однако у судьбы были другие планы. Со временем Никита понял, что у него получается, что ему нравится создавать собственные музыкальные произведения. Так музыка победила.
Когда б вы знали, из какого сора
В первую очередь я пытаюсь выяснить у Чаркова, как устроен мозг композитора — вдохновляется ли он окружающими звуками и ритмами? Садится ли за написание музыки с определенной идей? Из чего вообще рождается мелодия?
На что он честно отвечает, что понятия не имеет и не верит, что кто-либо точно знает рецепт. «Я просто на уровне интуиции чувствую, что вот это звучит правильно», — говорит Чарков. Однако, углубившись в беседу, я понимаю, что процесс создания музыки чем-то похож на вылепливание. Когда из куска глины под рукой мастера рождается форма.
— Я свой процесс выстроил так: каждый день нужно писать маленькие мелодии. Не обязательно они сразу же будут наполнены смыслом. Может быть, родится полная какофония. В любом случае запишите то, что получилось, на диктофон, — рассказывает композитор. — Мой день слушания записей за неделю — воскресенье. Я начинаю слушать свои голосовые сообщения… и это мука! Но через это нужно мужественно пройти. В процессе прослушивания ты понимаешь, есть ли что-то интересное, наигрываешь на фортепиано, добавляешь аккорды, басы, разные звуки. Я особенно люблю джазовые гармонии и подвижный бас.
Сегодня композиторы пользуются современными технологиями. В интернете существуют банки необычных звуков. Не говоря уже о том, что с помощью музыкальных программ легко добавить к своей композиции новые инструменты. Например, в последней композиции Никиты их 120! Огромный оркестр!
Получившуюся мелодию Чарков рассылает самым близким. Их реакция особенно важна, ведь она честная и может быть довольно безжалостной. К тому же многие его друзья сами музыканты или хорошо разбираются в предмете. Впрочем, к мнениям Никита прислушивается, но окончательное решение всегда оставляет за собой. Eго музыка несет его личное послание, и ему важно донести собственные мысли и эмоции до аудитории.
— Сейчас продюсеры настаивают на моем присутствии в социальных сетях, и я ненавижу это, если честно, — говорит Чарков. — Но что мне действительно нравится -видеть реакции людей на мою музыку. Я бы хотел выразить через свои произведения чувство понимания. Но прежде, чем ты поймешь другого, тебе нужно заглянуть в себя и понять, кто ты сам. Некоторые скажут, что направленность в себя — это эгоизм, но я считаю, что только если человек понимает себя, он может понять других.
Композитор считает верным принцип: «Мне не важно чужое мнение обо мне, когда я знаю, кто я есть и чем я живу». На его взгляд, понимание себя дарит более терпимое отношение к чужим особенностям.
— То, что кошмар для мухи, то рай для паука, — говорит Чарков. — У каждого своя перспектива, поэтому нужно мыслить шире. Я всегда буду призывать к этому через свою музыку. Совсем скоро у меня в Нью-Йорке будет релиз, я волнуюсь, надеюсь, мне удастся донести эту идею до слушателей.
Простой американский композитор
— Выходит, что вы второй американский композитор родом из Тюмени после Ирвинга Берлина. Так что мы возлагаем на вас большие надежды. А сами вы чего бы хотели добиться?
— Eсть версия (якобы Берлин сам говорил об этом в нескольких интервью — Ред.), что он родился на самом деле в Могилеве. Но в любом случае большое спасибо за веру в меня. Чего хотелось бы достичь? Сейчас я бы хотел достичь мастерства. Скоро я выпускаю альбом «Посмотрите, я выжил». Там будет двенадцать песен, это будет концептуальный альбом с артистическим перформансом — танцем. Мой альбом — это исследование себя. В нем вы сможете услышать переход из депрессивного состояния к надежде. Я хочу показать, что ты можешь себя вытащить. Даже если просто посидеть наедине со своими мыслями 30 минут, можно узнать очень многое о себе. И в какой-то момент вдруг понимаешь, что, возможно, некоторые мысли в твоей голове даже не твои. Я хочу поднять важные для меня темы и главная из них — насилие над личностью. Когда общество ожидает от человека одно, а он не хочет и не может так жить. Человек начинает показывать характер, свои мысли, свою личность. И я бы очень хотел, чтобы мой посыл поняли. Да, я хочу достичь понимания и мастерства в своем деле.
— Имеет ли значение, где писать музыку? Отличается ли ваша музыка в России от той, что вы пишете в США?
— Да! Музыка отличается на 180 градусов! У меня была музыка в России красивая, но печальная. Сейчас я пишу что-то напоминающее любимых мной Милен Фармер, Эрику Баду. Другая музыка идет… И я этому очень рад. Для меня артистизм — это поиск. Здесь люди больше открыты чему-то новому. Здесь же нет понятия, как правильно нужно писать музыку, как нужно петь, как одеваться и жить. Все это глубоко индивидуально.
— Ностальгия по дому не преследует?
— Конечно, я скучаю по родным и друзьям, но мы всегда можем увидеться или созвониться. Eсли речь о каких-то бытовых вопросах, то я живу в Нью-Йорке, а здесь куча русских ресторанов и магазинов. Мы с русской подругой постоянно обмениваемся разной полезной информацией. Например, о том, где взять гречку. Или чипсы «Лэйс» с крабом. Оказалось, что такие чипсы только в России продаются, но добыть их можно и в США.
Так что Никита-Никсон освоился в Нью-Йорке не хуже, чем в родном городе. Я выпытываю у него любимые места, и он охотно делится. Например, один из баров выглядит как обычная лавка с мороженым, однако за дисплеем, где рекламируются разные вкусы холодного десерта, есть потайная дверь. Такие «тайные» заведения, должно быть, наследие «сухого закона». Вообще Нью-Йорк нравится композитору как огромное сборище рас, народов и менталитетов. А еще это очень стильный город.
— Ну правда, здесь все одеваются просто потрясающе! — уверяет Никита. Он рассказывает о винтажных магазинах, где можно найти уникальные дизайнерские вещи, и о многом другом. Я же думаю о том, как здорово, когда мечты сбываются именно так, как мы этого ждем. Несколько лет назад Никита сыграл свою первую наивную песню о Нью-Йорке — и вот он здесь.
Улица Чаркова
Фамилия Никиты хорошо знакома тюменцам. Один из его дедушек — Герой Советского Союза Тимофей Никитович Чарков. Мне становится интересно: каково жить с таким… примером? С таким грузом ответственности? В общем, я спрашиваю об этом у Никиты, и оказывается, что великих дедушек у него было два.
— Семья всегда ставила мне высокую планку. «У тебя дедушка Герой Советского Союза. Тебя назвали в честь его отца…» Конечно, я горжусь своими корнями! Конечно, я считаю важным помнить, кем были мои предки. Стать героем войны — это очень значимо. Но мне кажется не менее важным и суметь построить что-то новое. Возможно, лучше, светлее, красивее. И, честно говоря, для меня всегда был ближе второй дедушка по маминой линии, Георгий Иванович Сорокин. Он был потрясающим художником! Тесную связь я всегда чувствовал именно с ним. В нашей семье хранится коллекция его картин, а я мечтаю когда-нибудь устроить его выставку -здесь, в Нью-Йорке.
Фото из личного архива
***
фото: Никита Чарков.