В похоронном деле есть свои тонкости
Хотя Александр Сеитков приобрел известность в городе как директор муниципального предприятия «Некрополь», было время, когда он не занимался ритуальными услугами.
— Я к этому занятию пришел во второй половине жизни, — рассказывает Александр Анатольевич. -А первая половина жизни у меня была совершенно другой. После армии под влиянием одного товарища я устроился на службу в органы внутренних дел, в подразделение уголовного розыска. И прошел путь от рядового оперативника до начальника уголовного розыска Калининского района Тюмени, а впоследствии начальника криминальной милиции Тобольска.
Но потом случились девяностые. Сами знаете, что в стране происходило. Вплоть до того, что представители государственной власти начали на бандитском сленге говорить. Понимаете, у меня ведь были какие-то мечты. Я как бы слегка верил, что можно все-таки победить преступность, хотя жизнь доказывала обратное. Стоило, например, раскрыть какое-нибудь серьезное преступление, убийство, как тут же, буквально на следующий день, случаются еще два. Но это я не к тому, что я разочаровался. Я не разочаровался. Но вот тот этот негатив… я уже начал думать, что приличных людей больше нет, их не существует, все по каким-то притонам и малинам обитают. Не знаю, как это называется — может, выгорел. В общем, я принял решение подать в отставку. Да и семью нужно было содержать.
Вернулся в родной город и случайно познакомился с директором Тюменского водочного завода Владимиром Ивановичем Кондратенко. Тот жаловался моему другу, мол, жизни никакой нету, жулики задушили. Вот бы мне человека, который бы создал службу безопасности, желательно, чтобы прямо свежий сотрудник органов внутренних дел. А друг ему: «Так вот как раз товарищ только вчера уволился».
Так я возглавил службу безопасности водочного завода. И уже тогда познакомился с товарищами, которые занимались похоронным бизнесом. Как раз в то время с землями для кладбищ было очень тяжело в Тюмени. И вот эти товарищи говорят: слушай, а как ты смотришь открыть частное кладбище?
Я тогда не особо ориентировался в похоронном законодательстве, не знал, что частных кладбищ не бывает. Но темой проникся. Правдами и неправдами у нас получилось отвести земли и построить кладбище. Оно, конечно, не стало частным. Город тоже испытывал нужду, и в администрации нам сказали: ребята, без вопросов, вот вам доверенность, оформляйте все на город. Кладбище получилось достойное. Я думаю, что вы его видели и понимаете, что кладбище достойное.
Eго поначалу называли «Мемориал», а сейчас называют Червишевское-3. Мы хотели сделать его образцово-показательным. По размеру оно не такое огромное, как Червишевское-1 с непонятными тропами и аллеями. Мы изначально подумали над его размерами. Eго площадь 10 гектаров, примерно километр в длину и сто метров в ширину. Довольно компактное, с центральной аллеей, с секторами, кварталами и так далее. Участок земли был довольно удачно подобран, сделаны проходы, проезды.
Тогда я и окунулся в атмосферу ритуальных услуг. Узнал, что есть муниципальное предприятие, оказывающее ритуальные услуги за бюджетные деньги, и частные предприятия, не имеющие никакой подпитки из бюджета. Но частные развиваются, платят налоги и заработную плату, а муниципальное постоянно в состоянии хронической нехватки денег — в общем, в плачевном состоянии, и в 2006 году оказалось на грани банкротства. В то время председателем городской думы был Сергей Михайлович Медведев, он пригласил меня и спросил: сможешь вытянуть? Ты критиковал муниципальные предприятия. Теперь у нас вот такая возникла ситуация. Я сказал: во-первых, надо посмотреть. А во-вторых, у меня есть работа, и бросать ее мне совсем не с руки. Но все же посмотрел, что к чему, узнал, что кто-то надоумил прежнее руководство не платить налоги — пусть, мол, копятся, а потом создадите новую фирму, имущество выведете и вернетесь уже с новыми табличками, новыми печатями. Но прокуратура усмотрела нарушение, все имущество вернули обратно в МУП, назначили там арбитражного управляющего. А меня назначили исполнительным директором с конкретной задачей оздоровления предприятия.
В течение года мы все долги погасили. Оказывается, для этого нужно было просто нормально, честно работать, как оно и положено.
Погрузившись в тему, я узнал о существовании так называемого гарантированного перечня услуг по погребению, о том, что государство, и это гарантируется федеральным законодательством, берет на себя обязанность по погребению любого умершего, неважно, есть у него родные-близкие или он просто на улице обнаружен.
Государство гарантирует и выделяет определенную сумму. Но на тот момент у нас в городе эта статья вообще не работала никоим образом. И вот прокуратура Ленинского района — тогда еще не округа были, а районы, — написала в администрацию города бумагу: мол, федеральный закон предполагает гарантированный перечень. И не в конце года написала, когда бюджет принимается, а прямо в середине лета, в июле: мол, вам необходимо рассмотреть вопрос. Администрация пишет в прокуратуру: бюджет этого года уже расписан, выполнить вашу просьбу не можем, деньги не заложены. А прокуратура в ответ: «Мы не просим, мы требуем выполнить закон, который вас обязывает предоставить гарантированный перечень услуг».
И вот с этого все для меня и началось. Я стал читать законы. Строить соответствующие сметы, утверждать стоимость, сколько же будет стоить этот перечень, а он исчерпывающий, прямо в законе написано: это должен быть гроб, крест, катафалк, выкопать могилу и произвести погребение, вот вынь и положь, это государство обязано сделать. При этом федеральный бюджет выделял на погребение что-то около шести или семи тысяч рублей. Финансисты городской администрации посчитали, и стало понятно: на эти деньги невозможно похоронить человека согласно перечню. Закон дает команду, а дальше орган местного самоуправления должен сам как-то выкручиваться. В администрации города у нас, если сравнивать с другими городами России, поступили довольно по-джентльменски. Не просто гроб сделаем, мы еще и обобьем его тканью, и катафалк предусмотрим, и крест -ну, памятный знак, будем так называть, потому что кто-то мусульманин, а кто-то иудей, разные у людей вероисповедания. В общем, это оказался довольно интересный вид деятельности. Меня прямо затянуло. Но по-прежнему меня коробит одно явление, про него часто пишут в прессе, рассказывают по телевидению. Я про так называемых черных агентов. Те, кто держат руку на пульсе, контактируют с полицией, с медициной, так, что человек только что умер, а агенты уже звонят родственникам. Вот поверьте, мне уже тоже давно не 18 лет, но мне это прямо просто отвратительно. Никогда не смогу себя перебороть, и не дай бог, чтобы кто-то из моих работников — а у меня теперь частное предприятие, — захотел этим заниматься. Отсохнут руки.
Мы принципиально не гоняемся за клиентами, за родственниками умерших, мы предоставляем услуги тем, кто нас знает или обращается к нам по рекомендации. Но в Тюмени полтора десятка предприятий занимается похоронным делом. И я знаю, что информацию они получают. Я на собственном опыте дважды такое испытал. Первый раз — когда умер мой папа. Мне мама позвонила, и я буквально через 15 минут был уже дома. Поднялся на второй этаж, в квартиру, а там уже стоял агент. Понимаете? А в то время я как раз возглавлял муниципальное предприятие по вопросам похоронного дела, все частные предприятия прекрасно знали мою фамилию. И фамилия у меня такая, что сложно спутать.
То есть агент прекрасно видел и знал, к кому он едет, но, видимо, настолько сильна жажда наживы, что он даже не задумался, просто поехал. Увидев меня, он сказал: «Ой, а вы как тут?» Я говорю: я-то тут понятно как, тут папа мой умер. А вот вы-то как? Он извинился и ушел.
А второй раз было, когда у моего близкого друга кто-то из родственников умер. Друг говорит: помоги, пожалуйста, я вот даже не знаю, куда идти, что делать. Мы с ним приехали в морг, на парковке машину поставили, навстречу мне знакомый попался, и я буквально на минуту отвлекся поздороваться. Поворачиваюсь — а моего друга рядом нет. Эти самые агенты его уже за руку волокут куда-то там. Ну слушайте, ну вы совесть имейте, я им сказал. Я же на минуту отвернулся! То есть простому человеку очень трудно прорваться к моргу через этот строй.
Вот такая сфера. Сейчас, когда я благополучно доработал до пенсии, но состояние души и здоровье еще позволяют работать, мне все это по-прежнему интересно.
— Александр Анатольевич, если вы употребили слово «интересно», то какой это интерес?
— Когда я еще работал в муниципальном предприятии, стал вращаться среди похоронщиков, вступил в ассоциацию руководителей похоронных предприятий России и в ассоциацию уральских предприятий, стал ездить по другим городам. Меня сразу удивил Новосибирск, это просто небо и земля. Я вам скажу, что на сегодняшний день они законодатели мод. Я там впервые увидел крематорий и просто обалдел. В столице такого нет, какой есть в Новосибирске. А там два крематория. И там прямо соревнуются муниципальное предприятие и частное. А результат — на высочайшем уровне все сделано. Потом я побывал и в Eкатеринбурге, и в Казани, и в Самаре… Опыт перенимаешь, смотришь. На самом деле интересно!
Потом, еще в те годы, когда я работал в муниципальном предприятии, я увлекся краеведением. Офис находился практически на Текутьевском кладбище, и в тяжелые моменты — а были моменты, когда устаешь от звонков и хочется просто подумать, — я уходил на кладбище, а там много старинных памятников, купцы, известные люди нашего города, довольно заслуженные. У меня до сих пор их фамилии стоят перед глазами, я знаю, где похоронен, например, первый начальник казенных винных складов, которые были на улице Первомайской в том месте, где завод пластмасс, его сейчас снесли. Знаю, где похоронен летчик-полярник Эдуард Мартынович Лухт, председатель горисполкома Степан Федорович Загриняев. Могилы были в таком плачевном состоянии, меня это просто коробило.
Я понимал, что это музей под открытым небом. Я взялся, стал шевелить. Краевед Валерий Чупин подключился…
— К Куйвашеву вы ходили?
— Да, я обратился к Куйвашеву тогда, да прямо поддержал эту идею, собрал тех, кого это может касаться, и поручил разработать проект. Мы привлекли студентов переписать фамилии, чтобы не потерять, не дай бог, какое-нибудь захоронение. И приступили к работе. Но тут, так сказать, случилось страшное: Куйвашеву предложили стать губернатором Свердловской области. Новый глава города был не в курсе, а может, потому что это не его идея, он за другими проблемами не увидел. Другие проблемы счел более существенными. В общем, все на этом закончилось, но к тому времени уже удалось найти и родственников первого директора винных складов, и нашли место захоронения архитектора Чакина. Родственники его вспомнили, что на его могиле был куст сирени. Оказалось, это за границами кладбища, за забором, который идет вдоль Текутьевского бульвара. Нашлись люди, которые хотели увековечить, сохранить это место. А у меня был камень гранитный, такой, как скала. Я говорю: готов просто подарить. Мы на нем выпилили, как бы выбили зубилом, крест. Табличку сделали. Тогда руководителем управы Ленинского округа был Максим Викторович Афанасьев, я к нему обратился: так и так, есть родственники, они говорят, что здесь захоронен Чакин. Сейчас здесь просто газон и деревце растет. Поверьте, сказал я, это не монумент будет из бетона, который сегодня покрасили, и он красивый, а потом станет неухоженный, это будет гранитный валун, он будет лежать на газоне и со временем станет только еще более благородным. И Максим Викторович сказал, что не возражает.
Eдинственное, что нам удалось, это все-таки провести довольно массированную расчистку и нанести захоронения на карту. Те, где хотя бы мало-мальски фамилии можно было прочесть, мы их прочитали. Это к вопросу об интересе. Понятно, что с течением времени у меня поменялись и определенные представления, и что такое жизнь, и что такое смерть, и отношение к кремации.
Вот, в частности, тот же Новосибирский крематорий. Руководитель, который создал этот крематорий, не скупился в своих помыслах и желаниях. У них у основного корпуса крематория куполообразная крыша, как у оперного театра, а на ней бронзовый ангел, который чуть ли не сам Церетели сваял и поставил. На подъезде бордюры вдоль дороги покрашены черно-белым. В крематории предлагают услуги даже по созданию фильма об усопшем. С одной стороны, вроде бы и неплохо, потому что иногда прощание унылое зрелище. Знаете, умер человек достойный, люди собрались, а никто ничего сказать не может. Просто стоят. Так стадо смотрит, как одного барана зацепили и на бойню увели. А мы-то люди.
Но в Новосибирске перебор. Там в финале, что называется, рояль в кустах — ну прямо буквально рояль, в комнате, где есть экран и можно демонстрировать фильм, там стеклянная дверь, через которую ты видишь, как гроб с телом едет по транспортеру, девушка играет Аве Мария на рояле и поет консерваторским голосом.
— Прежде в деревнях был обычай фотографироваться.
— Возле гроба. Да, раньше было много таких фотографий. Я почему хочу снова вернуться к теме Новосибирска — они там стали издавать журнал «Похоронный дом». Журнал мне понравился, я с огромным интересом его читал и почерпнул оттуда достаточно много. Один ритуал, принятый у индусов, прямо запал в душу.
— Сжигать жену с умершим мужем?
— Нет, когда глава семейства умирает, разжигают костер, кладут на него тело и сидят вокруг, скорбят. А старший сын ходит с острым колом вокруг костра и внимательно слушает, когда же треснет черепная коробка у отца. И если вдруг он не услышит этого треска, то в его обязанности входит пробить череп. Потому что считается, что душа должна покинуть тело через голову. А если этого не случилось, то, значит, душа через другое отверстие вышла. Что считается не совсем приличным.
— А что для вас похороны — обряд памяти или забвения?
— Для меня это по-прежнему память. Я помню день, когда мой дед умер. Мороз был, рано утром постучали в окно. Сколько после этого было всевозможных похорон, но я помню тот день, потому что это было страшное для меня событие. А еще я не могу смириться, когда родители хоронят детей. Не двадцати-, тридцати- или сорокалетних, а прямо совсем детей. По сей день мне от этого плохо.
Я часто вижу, как человек готов потратить последнее, чтобы увековечить память об умершем. Как будто хочет прочувствовать, что отдал все. И в то же время я встречал абсолютную противоположность. Скажу сразу, это не байка: приезжает девушка на очень дорогом автомобиле, одета в дорогую шубу, заходит в похоронное предприятие, не в наше, я просто оказался свидетелем. Там уже агенты настроились, она им говорит: «У меня мама умерла». Они ее сразу ведут к соответствующим предметам. А она: не-не-не, мне нужен самый простой гроб, самый дешевый. Мама же старенькая была… А есть люди, кто последнее с себя снимет. И они в будущем потом относятся совсем по-другому к уходу за местом захоронения.
— Меня всегда задевает запущенность могил. Я понимаю, родственники могли умереть или уехать из страны и все такое, но мне кажется, кладбища должны прибирать независимо от того, есть ли кому приходить на могилы.
— Абсолютно, верно. В нашем городе два таких кладбища, которым нужны срочные меры. Первое это Текутьевское — ну, я думаю, дойдут все-таки до него руки. А второе кладбище — на улице Дружбы в заречной части города. Оно в очень запущенном состоянии. Деньгами, которые отпущены на его текущее содержание, там не обойтись. Нужны конструктивные меры, в частности, по сносу деревьев, которые уже отжили свое, их необходимо убирать.
— Отряды мэра могли бы, наверное, помочь. Создать такой из старшеклассников, да?
— Не знаю, кто потом как еще преподнесет эту затею. Дети на кладбище, а вдруг это их травмирует? Хотя в принципе что там их травмирует? Они же участвуют в раскопках на местах боев.
— Я видел, я там был. Я знаю, как они выкапывают.
— Поэтому, может, ничего такого. Просто…
— Часть истории.
— Да, часть истории. Тридцать лет назад на Текутьевском кладбище были непроходимые заросли, где шастали наркоманы и шприцы валялись. И сейчас пусть там еще нужно позаниматься с деревьями, пробить дорожки, почистить, но оно уже отличается от того, что было.
— Недавно я был в Петербурге на Новодевичьем кладбище, где похоронен Посьет, почетный гражданин Тюмени, он был руководителем министерства путей сообщения при Александре III. Вот там ничего не набросано, есть возможность пройти… У нас на этом Ватутинском кладбище есть захоронение венгерских и германских военнопленных. И вот начали скапывать часть кладбища, гаражи строить. Я поехал к директору «Сибнефтебанка» Леокадии Фридриховне Кин. И сказал: давайте похороним по-человечески. Она дала деньги, заказали латинский крест, положили плиту, написали на ней: покойтесь в мире, и потом, когда в Тюмень приезжала делегация из Нижней Саксонии, я их привозил на кладбище, а они стояли и плакали.
— Когда сносят памятники, это отвратительно. У меня отношение ко всем этим переменам, сносам, переименованиям негативное. Это было после революции, давайте эти памятники уберем. Потом пришли другие, давайте вот эти уберем. Куда ты историю перекраиваешь? Оно же было. Куда ты его денешь?
— Вы, наверное, видите, как по-разному люди относятся к памятникам.
— И я вам скажу: зачастую простые люди, у которых, возможно, не так много денег, но есть вкус, стремятся, чтобы захоронение выглядело достойно. Я тоже в меру своих понятий и представлений стараюсь продвигать определенные идеи. Например, мне претит, когда на могилу приносят продукты, наивно полагая, что вот пусть это все кто-то чего-то. Через несколько дней этот пирожок или яйцо имеет настолько неприглядный вид! Не надо на кладбище еду приносить, лучше придумайте другой какой-то ритуал.
Знаете, люди, наверное, думают, что я зачерствел. Например, мы обсуждаем памятник на могилу, и очень часто, в девяносто процентах случаев, меня спрашивают: а крест куда? Как же нам быть теперь с крестом? Крест, который стоял на могиле, они возвели в ранг чуть ли не иконы или креста с купола храма. Я говорю: вы меня извините, я не богохульствую, но скажу просто. Табличку с именем и датой можно открутить и подзахоронить. А тот крест, который у вас был, он, во-первых, уже в негодность пришел, а во-вторых, это столярное изделие, и не более того, его нужно утилизировать. А мне говорят: в смысле, как утилизировать? Ну, у нас есть места для сбора мусора.
— Выкали ли у вас особенные клиенты или необычные ситуации?
— Таких случаев всегда много, в любой работе. Например, есть у нас покойный, заслуженный работник просвещения, жил и работал на Ямале, на пенсии они с женой перебрались в Тюмень. Видимо, он был почитателем Гоголя, потому что жене сказал: когда я умру, ты меня ни в коем случае не хорони, мало ли что, лучше кремируй. Вот он умер, а здесь она никого не знает, ну и у нее никто не спрашивает, кто ваш муж, и место ему отвели где-то чуть ли не в болоте. Она похоронила его, прошел год, она приходит к нам и говорит, что муж ей снится каждый день да через день: потому, говорит, наверное, что он мне велел вот так сделать, а я сделала по-другому. Я говорю: ваше горе поправимо. Мы его эксгумировали, кремировали, потом я обратился в администрацию города и попросил выделить другое место. Все же заслуженный человек. Мы урну с прахом захоронили, благоустроили место, она памятник заказала. Понимаете, я ей никто, впервые ее увидел, а она приходит, благодарит нас как родных. А еще я прекрасно помню бабушку древнюю, которая, когда я еще был директором муниципального предприятия, раз в полгода приходила ко мне и просила посчитать, сколько будет стоить услуга по ее кремированию. Забывала и приходила снова. Я говорил, давайте посчитаем. Так, гроб. А гроб-то зачем? Так ведь просто так не жгут. А-а-а, так это гроб покупать надо! Дорого.
Понимаете, в любом деле интересно, я вам так скажу. Кто-то может сказать: да как ты можешь, похороны, это вот все. А я, может, покойников вижу даже реже, чем когда я работал в органах.
— Часто ли вы довольны собой? Ощущаете… умиротворение от того, что вы что-то сделали?
— Однозначно да. Иногда случаются интересные проекты, а бывает, что ты просто помог людям. Приезжает к нам однажды девяностолетний дед из Нижнетавдинского района, деревня Мияги, говорит, за Миягами была еще одна деревня, ее уже нет, но кладбище сохранилось. И вот там ветераны войны похоронены, надо поставить им памятник, увековечить, чтобы они там не были брошены. Понимаете, сезон заканчивается, денег на них не поднять, одни расходы — срывать бригаду, гнать туда транспорт, дорога не пойми какая. Но все сделали, дед благодарен, правда, буквально через несколько месяцев умер. Но я понял, что умер он с чувством выполненного долга.
— В греческой мифологии есть река Стикс, там в лодке один переправлял умерших в царство мертвых. Умершему человеку клали на веки монеты, чтобы он мог заплатить Харону, так звали этого перевозчика. Вы себя когда-нибудь ощущаете перевозчиком Хароном?
— Нет, нет. Я на такое не претендую. Я больше ощущаю желание помочь людям. Сделать красиво — это что касается памятников, а что касается захоронений — чтобы было достойно, на самом деле достойно, другого слова подобрать не могу.
— Eще избавить от тяжелых хлопот.
— Да, беготня с документами -вроде мелочь, но представьте: у человека горе, а ему некогда задуматься, присесть и поскорбеть, потому что надо немедленно бежать в морг, тут вот это, шило-мыло туда приобрести, документы сюда, справку туда, и он в этой беготне забыл, что у него и произошло-то. А потом очнулся — уже поздно, захоронили и все на этом.
ФОТО EВГEНИЯ ГОЛЬДБEРГ
***
фото: