Лица новейшей истории Нового Уренгоя
Этот город, готовящийся отметить свое 50-летие, возник и рос на глазах многих из нас и вырос — от пионерного поселка до газовой столицы России. Очередной выпуск нашего проекта «Рядовые великого похода» мы посвящаем тем, кто был участником этого процесса, кто прошел первые маршруты, кто строил ЛЭП и железные дороги. Их много, но мы выбрали сегодня тех, кто в своем деле был первым.
Продолжение. Начало в NN 13, 29.
ПОРТРEТ ПЯТЫЙ: Молозин Виктор Васильевич
Транспортный строитель, бригадир монтеров пути строительно-монтажного поезда N 522 — бригаду Молозина называли резервом начальника строительства Дмитрия Ивановича Коротчаева. Eсли кто-нибудь видел на перегоне состав, очень напоминающий поезда времен гражданской войны, он мог бы догадаться, что где-то на стройке затруднение и Коротчаев посылает Молозина «развязать узелок».
Было такое, например, зимой 1978 года. Сильные морозы сковали поселок станции Ханымей. И вот вихрем примчался молозинский поезд — словно он выскочил из кинофильма, и все в нем было вперемешку: грузовые платформы и спальные вагоны, теплушки и платформа, на которой цистерна с топливом, еще одна с баней… Через пару дней поселок перестал выживать, а приступил к своим служебным обязанностям.
Виктор Васильевич — не только Герой Социалистического Труда, награжденный за строительство дороги до Сургута, но и почетный гражданин города Новый Уренгой. В апреле 1976 года его бригада начала укладку новой дороги на Уренгой, и в декабре 1980 года укладывала уже последние километры пути до станции Уренгой, которая теперь называется Коротчаево.
— Сургут. Сургут. Сургут… Отвечайте Уренгою, — терпеливо и спокойно повторяет Челтыгмашев, начальник связи на строительстве железной дороги Сургут — Уренгой. Трубка почти не видна в его большой ладони. Сургут не отзывается.
Я представляю себе, как вдоль уходящей назад, на юг, трассы летят импульсы радиосигналов, летят над Тарко-Сале, над Пурпе и Ханымеем, над станцией Ноябрьской, над всеми станциями и разъездами новой железной дороги, чтобы донести до Тюмени короткую информацию о том, что сделано еще за один день на большой, растянувшейся на добрых шесть сотен километров, стройке. Эта информация лежит передо мной на листке бумаги: несколько фраз, цифр и фамилий. Ничего необычного, кроме того, что пройденные за сутки укладчиками пути километры — практически последние километры трассы перед станцией Уренгой. Фамилии монтеров пути давно известны всей области. Укладка рельсов от Оби к уренгойскому газу идет к концу.
До вечернего выпуска известий еще полтора часа. Можно успеть передать в эфир эти четыре или пять фраз, которые крупными буквами написаны на странице моего блокнота. Хорошо в тепле. Можно, наконец, снять полушубок и посидеть несколько минут, чувствуя, как ласковое тепло проникает в меховые сапоги и под толстый свитер. А на улице — стылый мрак. Ведь мы почти у самого Полярного круга.
Подумать только — рельсы у ворот Уренгоя! Не поверил бы, если бы своими глазами не видел, как путеукладчик опускает звено
за звеном на окаменевшую от холода насыпь, если бы не слышал промороженного звона путейских молотков и хриплого, сорванного голоса Паши Борща, звеньевого из бригады монтеров пути Героя Социалистического Труда Виктора Молозина. Мне кажется, я и сейчас слышу, как Молозин отрывисто и устало кричит: «Майнуй!» -и звено, качнувшись, со скрипом ложится на насыпь. Майнуй! — и еще одно.
За пять лет до этого в новогоднем номере «Тюменского комсомольца» напечатали «Репортаж из будущего» — о том, как бригада Молозина укладывает последние рельсы перед станцией Уренгой. Не знаю, как это получилось, но мы угадали. Пусть мы не предвидели, что за пятилетие Виктор Васильевич Молозин станет Героем труда, что он с отличием закончит техникум, что именно его бригада начнет новую трассу от Сургута на Уренгой, о которой в то время ходило столько разговоров. Но главное содержание репортажа совпало. Не верите? Возьмите номер газеты «Тюменский комсомолец» за 1 января 1976 года и убедитесь.
— Сургут! Кто? Таня? Быстренько Тюмень мне. И пусть никто не подключается. Информация для радио…
Челтыгмашев сует мне маленькую трубку полевого телефона.
— Тюмень! — я называю номер телефона редакции последних известий. Телефон отвечает мгновенно. — Не кричи, — трогает меня за плечо Челтыгмашев. — Спокойно говори. Лучше слышно будет.
Я начинаю диктовать: «С о о б щ а е т к о р р е с п о н д е н т с к и й п у н к т н а с т р о и т е л ь с т в е ж е л е з н о й д о р о г и С у р г у т — У р е н г о й . С е г о д н я п у т е й ц ы М о л о з и н а и з с т р о и т е л ь н о — м о н т а ж н о г о п о е з д а н о м е р 5 2 2 п о д о ш л и к м о с т у н а 5 6 5 к и л о м е т р е . Т е п е р ь у к л а д к у с д е р ж и в а ю т т о л ь к о м о с т ы . До в х о д н ы х с т р е л о к с т а н ц и и У р е н г о й о с т а л о с ь р о в н о д е с я т ь к и л о м е т р о в . . .»
— Долго ты еще? — в дверь протискивается Владимир Волчок. На радиостанции нас и так трое: телефонистка Люда, Челтыгмашев и я. Волчку войти некуда. Да и незачем. Он зашел за мной. Пора ехать на трассу, на укладку.
Пять лет назад, когда мы познакомились с Волчком, он был монтером пути в этой самой бригаде Молозина. Здесь стал лауреатом премии комсомола, одним из первых в Тюменской области, недавно избран председателем постройкома строительно-монтажного поезда. У ног Володи — исходящий паром бачок с ужином для молозинцев. Eле втискиваем кастрюлю в кабину грузовика, влезаем сами. Водитель ставит громадный валенок на акселератор, и декабрьская приполярная ночь глотает нас. Узкая полоска зимника. Разбитый в пыль снег. Резкие повороты — свет фар, бегущий по зимнику, на миг теряет колею и повисает в воздухе, растворяется в мертвой, застывшей тундре. Колеса сами, без помощи водителя, держатся в глубокой колее, с хрустом перемалывая снег. Лобовое стекло буквально на глазах обмерзает ледком… Наконец, в самом центре стекла вспыхивает дрожащая звездочка. Потом она распадается на три огонька. Они покачиваются передо мной в черноте ночи, убаюкивают… И я вижу…
…Железнодорожный мост. Сразу за ним — высокая насыпь. Белый-белый песок, как в фильме «Белое солнце пустыни». Безлюдье. На песке — угольно-черные шпалы и рельсы.
Вертолет, который высадил нас на старой площадке, улетел, и тогда мы услышали вдалеке гулкие удары. Увязая в песке, пошли на звук. За поворотом открылась цепочка вагонов с балластом и фигурки людей. Бригада Виктора Васильевича Молозина вела выправку пути.
Солнце плавится в небе. Белый песок слепит глаза. Три десятка парней работают на насыпи, повинуясь скупым командам бригадира.
— Чуть! — и стальное полотно, бесконечное, многотонное, невесомо скользит по насыпи, становясь на ось трассы.
— Вперед! — бригада, подобрав ломы, занимает новую позицию.
— Чуть! — и следующее звено становится на ось, рельсы вытягиваются в две прямые струны. Здесь, в тайге, тяжелейшая эта работа делается вручную. Но делается красиво. У парней — атлетические фигуры. Белозубые улыбки. Каждое движение отработано за годы, в течение которых бригада монтеров пути Виктора Молозина идет от Тюмени к Уренгою.
У бригады масса титулов. Много официальных — комсомольско-молодежная, коммунистического труда, имени XXV съезда партии. Eще больше неофициальных, из которых чаще всего употребляется вот этот — «десантники». На станции Когалымская, под Ханымеем, в Пурпе и еще в десятке мест -они там, где требовались люди, которые могут сделать чуть-чуть больше, чем остальные.
Однажды в очень снежную и очень морозную зиму прямо на перегоне сел вертолет. Из вертолета вышли двое, одетые не по-таежному.
Молозинская бригада, в который раз не дождавшись бульдозера, лопатами расчищала от снега насыпь перед путеукладчиком. Гости представились: секретарь ЦК ВЛКСМ Пастухов, секретарь Тюменского обкома комсомола Чеботарев. «Хорошо, что вы прилетели! — отозвался насмешливый голос монтера пути Коли Бурдиянчука. -Нам рабочие руки сегодня вот как нужны. И свободные лопатки найдутся. — Чуть помягче добавил: -А то замерзнете в ваших… спецовках». Снег с насыпи так и полетел в обе стороны. Вскоре и от гостей повалил пар. А хозяева -те давно работали в распахнутых телогрейках…
Шесть или семь бригад монтеров пути, сменяя друг друга, вели трассу к Уренгою. Но молозинцы среди них на особом положении: 17 апреля 1976 года на субботнике эта бригада построила самый первый километр новой дороги. Тот, кто выбрал их, наверняка имел в виду не только уникальный опыт молодежного коллектива, но и верил в его удачливость. Трасса предстояла труднейшая, а удача — хороший товарищ мастерству и самоотверженности.
…Три мерцающих в ночи огонька окончательно разлепились. Один оказался прожектором, укрепленным на стреле путеукладчика. Второй — фарой-искателем сопровождающего бригаду грузовика. А третий — фонарем тепловоза, который привез платформы со звеньями и сейчас уходил в ночь на разъезд Ямсовей, где стоял знаменитый молозинский состав. Там часть бригады перегружала рельсовые звенья с обычных платформ на роликовые. Там же был и штаб главного инженера управления «Тюменьстройпуть» Олега Шапошника.
Я сказал: тепловоз уходил в ночь… Был только четвертый час пополудни, но здесь, у Полярного круга, уже наступила ночь, нас окружал загустевший, смерзшийся воздух, который, казалось, надо было не вдыхать, а откусывать. Ребята, которые шли сейчас рядом с путеукладчиком, ничуть не напоминали тех атлетов, тех красавцев, с какими я познакомился давным-давно на юге трассы. Низко нахлобученные ушанки. Про-мазученные телогрейки, полушубки в едких пятнах креозота. Толстенные стеганые штаны. Громадные валенки.
Один только почерк, рабочий стиль бригады оставался прежним. И те же белые вспышки улыбок на почерневших от мороза и усталости лицах.
— Майнуй! — коротко бросает Паша Борщ, звеньевой. — Чуть! -звено встает точно по оси трассы. Eще на 25 метров рельсы ближе к Уренгою. Потом еще двадцать пять. Потом еще. Вот один сцеп, штабель из семи звеньев на роликовой тележке, разложен на насыпи. Лебедкой цепляют второй и подтягивают его к путеукладчику. И вдруг выстрел! Это лопнул трос. Свиваясь в кольца, он молнией взрывает снежный сугроб. Работа стала. Сразу будто мороз прибавил. Володя Молозин, сын бригадира, двадцатилетний монтер пути, в сердцах швыряет под ноги тяжелую стальную «лапу», которой он вытаскивал костыли из шпалы. Паша Борщ и Юра Земцов, не теряя ни минуты, уже тащат через сугробы обрывки троса и начинают связывать их. Меховые рукавицы мешают. Паша аккуратно прячет их за отворот ватника и в одних тонких перчатках заправляет в узел пряди лопнувшего троса. Пока он отогревает руки, узел затягивают лебедкой.
— Хорош!..
…Какая теплая рукоятка у этого полевого телефона. Как печка. Диктую: «Н е с м о т р я н а г л у б о к у ю п о л я р н у ю н о ч ь , т е м п ы с т р о и т е л ь с т в а н е о с л а б е в а ю т . Р а б о т а в е д е т с я п р и я р к о м с в е т е п р о ж е к т о р а , ф а р т р а к т о р о в и а в т о м о б и л е й . С к а ж д ы м ч а с о м с о м к р а щ а е т с я р а с с т о я н и е м е ж д у и д у щ и м и н а в с т р е ч у д р у г д р у г у б р и г а д а м и м о н т е р о в п у т и».
…Олег Михайлович Шапошник, главный инженер строительства, склонился над столом и что-то долго черкал карандашом на бумаге. Умножал и складывал. И чем больше складывал, тем больше мрачнел.
— Не хватает, Виктор Филиппович. Не хватает! — и начальник строительно- монтажного поезда номер 522 Виктор Горченок, который внимательно следил за подсчетами Шапошника, резко выпрямился. Заходил по кабинету.
Не хватало звеньев. На крутом обходе моста через таежную речку Альмаль-Яху несколько сцепов не удержались на роликах и полетели под откос. Их — отдельно рельсы, отдельно шпалы — тягачами волокли по зимнику в Уренгой; и там бригады монтеров пути Пукиша, Гаврюшина и Толкачева вручную укладывали на территории станции Уренгой.
Постоянно, из года в год стройка, одна из важнейших в Западной Сибири, ощущала нехватку материалов верхнего строения пути. Нередко их удавалось вырвать у министерства путей сообщения, заказчика дороги и поставщика всех видов материалов, только в конце года. Все, что успели к сегодняшнему дню подать в голову стройки звеносборочные базы Нерчи-на-Яхи, Когалымской, Ханымея и Пурпе, — все на колесах. Все, что могут успеть доставить к сроку, пересчитано. На базах есть еще звенья. Но трасса, официально еще не существующая, уже забита грузами для геологов, газовиков, нефтяников, строителей трубопроводов. Дорога уже работает, уже подает грузы для громадного района освоения. Все у всех запланировано и рассчитано. Как в таком случае провести свои платформы со звеньями, как протащить через заставленные вагонами станции и разъезды? Eдинственный состав, на который так рассчитывали, расцепился на разъезде Хасырей, часть платформы ушла под откос. А те, что удержались на рельсах, оказались по ту сторону расцепа.
— Семисот метров не хватает, -Шапошник замолкает и сидит так долго-долго. Горченок по-прежнему ходит по кабинету. Трудно сказать, сколько им обоим пришлось спать за последние несколько суток. Казалось, пошло насмарку все, ради чего шли, доказывая себе и другим, что даже в такие жесткие сроки, в таких сложнейших условиях можно построить уникальную трассу; уникальную не только по набору климатических трудностей, но и по принципу строительства -только с одной стороны, только в «лоб», подвозя новые материалы и грузы по только что проложенным рельсам (несколько попыток обеспечить встречное строительство дороги осуществить оказалось невозможно). Теперь всего семисот метров не хватало, чтобы прийти в Уренгой к намеченному сроку. Не хватало из-за того, что машинист, торопясь подать готовые звенья, рванул, и одна из платформ на перегоне соскочила в снег.
…Коротко звякнул телефон. Ша-пошник даже отодвинулся от стола. Глазами показал Горченку: «Возьми трубку». Виктор Филиппович прокашлялся:
Горченок у телефона. Кто? Шапошник, одними губами:
Тюмень? А Горченок, уже во весь голос, в котором мало-помалу прорезаются ликующие нотки:
— Устинов! Повтори! Что — Боряк вышел со станции Пур? И с ним четыре сцепа? К утру — успеет?!
— Кирсантьич! — трубка уже у Шапошника. — Скажи Боряку: быстро, но осторожно. Осторожно! Да-да, ждем…
Последний шанс! Горченок, смотри сюда… — И опять забегал по бумаге карандаш, множа и складывая. — Четыре сцепа по 175 метров. Это ровно семьсот. Хватит.
— Хватит, если…
— Хватит. Боряк — лучший машинист в отделении временной эксплуатации. Я надеюсь, что он протащит звенья через все обходы. Ну, я поехал ему навстречу. Укладка за тобой.
В облаках снежной пыли пропали, растаяли громадный «Урал» Шапошника и «уазик» Горченка.
«…За и с т е к ш и е с у т к и з в е н о П а в л а Б о р щ а у л о ж и л о н а н а с ы п ь п о ч т и т р и к и л о м е т р а з в е н ь е в . К о р р е с п о н д е н т с к и й п у н к т н а с т р о и т е л ь с т в е ж е л е з н о й д о р о г и С у р г у т — У р е н г о й с о о б щ а е т , ч т о д о с т ы к о в к и р е л ь с о в у р е н г о й с к о й т р а с с ы о с т а л о с ь н е б о л е е т р е х т ы с я ч м е т р о в . . . «
Наступило утро, белое и холодное. Злой северный ветер обжигает лицо. Не дает дышать. Подходит тепловоз, деловито гудя. Он привез те самые четыре сцепа, которые так заставили всех поволноваться в минувшие сутки. Ребята из молозинской бригады молча разошлись по местам. Сейчас на укладке сразу два звена. На помощь Павлу Борщу приехал с Ямсовея Саша Рожков со своими ребятами. Сам Борщ уже сутки не уходит с насыпи. Идет 1717-й день стройки, начавшейся 17 апреля 1976 года. Идет последний день укладки. Остается разрыв — шестьсот метров. Не слышно ни веселого шума, ни восторженных возгласов. Работают молча, похоже — на пределе. Пронзительно визжат колеса путеукладчика, накатываясь на только что уложенные рельсы.
…Триста метров. Впереди чернеют концы рельсов, которые ночью вручную из разбитых на Альмаль-Яхе звеньев уложила бригада Михаила Пукиша. Вдруг по лицам прошли, согревая, улыбки.
— Таня приехала!
— Татьяна Ивановна, с праздником!
Маленькая женщина стоит в окружении чумазых и усталых парней. Никто не заметил, как она подъехала, как вышла из кабины попутного грузовика.
Татьяна Ивановна Молозина, жена бригадира, во всех одиссеях и десантах была верным спутником бригады, словно ее сын — не один только Вовка Молозин, а все три десятка ребят. Пусть она не разгружала вместе с ними «вертушки» с балластом, не выравнивала путь, не вела укладку… Но когда они возвращались с продутого всеми ветрами перегона в свой вагон, там было натоплено и по-домашнему уютно. И для каждого у нее находилось доброе слово. Вот и сейчас…
— Устал, Павлик…
— Ничего, Татьяна Ивановна…
— Поморозился-то как, Коля!..
— Ничего, Татьяна Ивановна…
…Последние триста метров трассы по праву идет рядом с путеукладчиком транспортный строитель Татьяна Ивановна Молозина, одна из тех, кто привел рельсы к Уренгою.
Уложено последнее звено. Остался совсем коротенький разрыв -десять шагов. Шипит, рассыпая белые искры, бензорезка, выкраивая кусок звена необходимой длины. Вот и заполнен последний проем. Вставлены и закручены все болты, кроме одного.
Последний болт на последнем стыке.
— Татьяна Ивановна, этот — твой!
Молозина берет в руки здоровенный гаечный ключ, почти с нее ростом, кто-то из ребят насаживает на болт раскаленную морозом гайку.
— Крути!
Татьяна Ивановна как-то очень по-женски спрашивает:
— В какую же сторону крутить? — Крути к Уренгою, все будет правильно! — говорит один из ветеранов бригады Виталий Колывайло.
Прекрасный совет!
Татьяна Ивановна несколько раз качнула ключом слева направо, и укладка главного пути от Тюмени до станции Уренгой, протяженностью почти в полторы тысячи километров, завершена.
…Смеркается быстро. А на станции еще темнее от невиданной в здешних местах плотности населения на один квадратный метр: приехали геологи с правого берега Пура из поселка Уренгой; приехали речники с промбазы, от своих замерзших причалов; приехали гости из города газовиков Нового Уренгоя. И еще я вижу, как какие-то энергичные люди на ходу берут в кольцо только что назначенного начальника станции Уренгой Самусенко, договариваясь о доставке первых вагонов с грузом.
Включены фары грузовиков. В их слепящем свете идет митинг, раздаются на память «золотые» и «серебряные» костыли. Герой Социалистического Труда Виктор Васильевич Молозин, бригадир, говорит:
— Конечно, мы счастливые люди. Не только потому, что именно нам довелось начать эту дорогу и нам же — закончить ее строительство. Это приятно само по себе. Но еще более приятно вспомнить, что семьсот километров от Тюмени до Сургута мы шли десять лет, а шестьсот километров от Сургута до Уренгоя — пять. В пятилетнем плане было записано: начать в десятой пятилетке строительство железной дороги Сургут — Уренгой, а мы сегодня открываем рабочее движение. Я думаю, что уроки Уренгоя еще пригодятся нам, ведь столько дорог впереди. И мы их построим!
ФОТО ИЗ АРХИВА РEДАКЦИИ
***
фото: Сотрудник салехардского архива Лилианна Соломина беседует с Виктором Молозиным;Бригада Молозина на перегоне;Бригадир Молозин забивает последний костыль; путеукладчик в работе.