Случайный жребий пал на геологию
Символично, что улица Николая Ростовцева, расположенная в Тюменском микрорайоне, берет начало в микрорайоне Ямальском. К Ямалу, как и к Тюмени, геолог Николай Ростовцев имеет самое прямое отношение.
Николай Никитич родился 17 (30) ноября 1907 года на станции Пограничная Приморского края — последней станции Китайско-Восточной железной дороги со стороны Китая (сейчас это город Суйфэнь-хэ на территории КНР). В автобиографии Николая Никитича указано, что он родился «в семье служащего» в «период временного проживания» родителей в Приморском крае. Мать Анна Ивановна принадлежала к дворянскому роду Остаповых. Eе дед солдат Тит Остапов за отвагу, проявленную в сражениях, был пожалован императрицей Eкатериной II офицерским званием и, согласно «Табелю о рангах», получил личное дворянство. На родину, в Тульскую губернию, солдат Тит Остапов вернулся не только дворянином, но и с назначенным ему пенсионом.
В 1910 году семья Ростовцевых возвратилась в Тулу, где спустя два года глава семейства Никита Петрович участвовал в выборах в Государственную Думу по «имущественному цензу», что свидетельствовало о материальном благополучии выборщика. В Туле Ростовцевы жили в большом двухэтажном доме номер 5 по улице Калужской, приобретенном Никитой Петровичем годом ранее. Семья имела коляску с лошадьми для выездов и прислугу.
После революции семья Ростовцевых утратила былое благополучие. По свидетельству родственников, «Ростовцевы обнищали, попросту голодали первые годы, перебивались как могли, так как все ценности были экспроприированы, дети вынуждены были бросить учебу». А вот старший сын Иван встретил революцию с радостью и спустя некоторое время стал сотрудником Тульской ЧК. Согласно семейному преданию, Никита Петрович не одобрил этого выбора и даже грозил выгнать Ивана из дома. И только благодаря доброму нраву Анны Ивановны отец и сын сохранили отношения, чего не скажешь о многих других семьях.
По прошествии времени стало понятно, что именно «партийно-чекистская» стезя Ивана Ростовцева позволила Никите Петровичу избежать репрессий, которые коснулись многих из его социального окружения. По совету старшего сына, чтобы обезопасить семью, отец вовремя сдал новой власти все ценности и снял в доме иконы.
В 1926 году Николай окончил в Туле «школу взрослых повышенного типа» (так указано в его анкете), совмещая учебу с работой в аптекоуправлении. Нетрудно догадаться, что при чуждом новой власти социальном происхождении ему был необходим рабочий стаж для получения высшего образования. В 1921 году в стране законодательно был закреплен классовый принцип приема в высшие учебные заведения: для детей интеллигенции установили так называемый процент доступа. В 1924 году наркомат образования провел первую чистку вузов от «излишков интеллигенции». Отныне пропуском в высшую школу стали не столько собственное желание, сколько правильная анкета и поддержка партийцев.
Первая попытка Николая Никитича стать студентом Московского университета успехом не увенчалась. В октябре 1926 года он поступает на работу на военно-химический завод «Эксольхим». Приобретенный на заводе рабочий стаж и вступление в комсомол сделали надежду на получение высшего образования более реальной. Не рискуя повторять опыт с Московским университетом, в 1927 году Ростовцев становится студентом отделения математики физико-математического факультета Ленинградского университета. Однако в университете будущего математика заинтересовала… геология. Согласно семейной легенде, на втором курсе с помощью жребия Николай Никитич сделал окончательный выбор между геологией и математикой, вытащив из шапки бумажку, на которой было написано — «геология». Не исключено, что определенную роль в этом сыграла и финансовая сторона вопроса, поскольку студентам-геологам полагалась более высокая стипендия.
Так получилось, что геологические знания Ростовцеву пришлось приобретать на практике: в начале 1929 года он был принят во Всесоюзный научно-исследовательский геологоразведочный институт на должность старшего коллектора Каякентской геологоразведочной партии в южном Дагестане. Именно с этого времени Ростовцев будет датировать отсчет своей трудовой деятельности в области геологии нефти и газа. Кстати, горный институт, куда будут переведены геологические кафедры Ленинградского университета, он закончит только в 1939 году экстерном.
На основе знаний и опыта, накопленного в предвоенные и военные годы во время работы в Дагестане, Ставрополе, Коми АССР, Николай Никитич сумел обосновать вероятность открытия крупнейшей нефтегазоносной провинции страны в пределах Западно-Сибирской равнины. В 1949 году в качестве старшего научного сотрудника отдела опорного бурения Всесоюзного геологического института он стал одним из инициаторов и разработчиков новой методики планомерного изучения данной территории. Сотрудниками института был подготовлен план нефтепоисковых работ на территории Западно-Сибирской низменности на 1950-1955 годы. В январе 1950 года в основных своих положениях он был утвержден решением технического совета Министерства геологии СССР.
План предусматривал бурение на территории низменности двадцати трех опорных скважин, которые должны были располагаться на шести профилях от Урала на западе до Сибирской платформы на востоке и от Полярного круга на севере до обнажений палеозойских пород на юге. Предполагалось также покрытие всей низменности геологической и аэромагнитной съемкой в масштабе 1: 1 000 000.
Кстати, в числе первых было намечено бурение Тюменской опорной скважины. Так состоялось пока заочное знакомство Николая Никитича с нашим городом.
При обосновании плана опорного бурения и в ходе его дальнейшей реализации Ростовцеву пришлось проявить не только свои лучшие полемические качества, но и личное мужество. Это касалось как его коллег-ученых, так и геологов-производственников. Стоит отметить, что в конце сороковых — начале пятидесятых годов в геологическом сообществе явно обозначились две основные методики проведения поисково-разведочных работ на нефть и газ в Западной Сибири. Сторонники первой делали упор на региональные исследования и в соответствии с этим предлагали покрытие аэромагнитной съемкой, пересечение всей низменности сейсмическими профилями, бурение опорных скважин с доведением каждой из них до кристаллического фундамента и выявление геофизическими работами поднятий между каждой парой опорных скважин с последующей постановкой на них поискового бурения. Приверженцы второй методики, ссылаясь на слабую изученность низменности и признаваемую большинством геологов перспективность поисков нефти и газа в ее южных районах, предлагали сосредоточить работы именно в этой, сравнительно обжитой и доступной местности. Подходя к Западно-Сибирской низменности как территории по определению нефтегазоносной, они предлагали заняться поисками локальных поднятий, оконтуриванием их геофизическими методами и бурением глубоких скважин на каждом поднятии.
Несмотря на то, что план опорного бурения геологического института был принят, его противники сдаваться не собирались и готовы были прибегнуть к самым крайним мерам. Один из них написал донос на разработчика плана и направил его Берии, курировавшему наркомат нефтяной промышленности. Автор письма обращал внимание на «опасную линию» геолога Ростовцева, предлагавшего переориентировать геологоразведочные работы из «культурной полосы Западной Сибири» (Новосибирской, Кемеровской, Томской областей и юга Красноярского края) на север. По его мнению, «в северных, малообжитых, труднодоступных и малоперспективных районах Сибири, даже если и будут найдены месторождения нефти, их изучение, освоение и тем более эксплуатация будут связаны с большими, ничем не оправданными трудностями». Хорошо зная всесилие адресата этого письма, можно легко догадаться и о возможной, особенно в тех условиях, в разгар так называемого «дела геологов», реакции. Руководство института вынуждено было отреагировать: Николаю Никитичу объявили выговор и продлили кандидатский стаж для вступления в партию.
После трудной победы, одержанной в научной дискуссии с противниками последовательного осуществления плана опорного бурения, Ростовцеву пришлось столкнуться с противодействием геологов-производственников уже при непосредственном осуществлении плана. «Ругали нас неимоверно, — вспоминал Николай Никитич. — Руководители треста, главка называли опорные скважины аферными и еще так, что произносить неприлично. Как только ни чудили…». Ростовцев не называет никого конкретного, но догадаться не сложно. Одним из самых ярых противников «пустой траты» государственных средств на опорное бурение был начальник треста «Тюменьнефтегеология» Ю.Г. Эрвье. «Где и как искать нефть и газ, никто не знал, — утверждал он. Предложенный Советом по опорному бурению план носил чисто познавательный, геологический характер. Скважины, задаваемые по этому плану, были ни чем иным, как «дикими кошками» скважинами, которые бурились без геолого-геофизических обоснований». По его мнению, «переоценка опорного бурения и недооценка предварительного изучения территории региональными геофизическими методами принесли государству не пользу, а огромный вред».
В отличие от Ростовцева, полагавшего, что верная теория, если не отступать, рано или поздно проложит себе дорогу в практику, Эрвье верил: «нефть там, где ты ее находишь, и главные аргументы в научных спорах приводит «профессор Долото».
Производственников можно было понять: опорные скважины, которые, как правило, были одиночными, не обеспечивали им достаточного фронта работ и создавали проблемы с выполнением плана. В отличие от разведочной скважины, при бурении опорной со средней глубиной в три километра требовался более полный отбор керна по всему стволу скважины, обязательное опробование максимально возможного числа проницаемых пластов и выполнение всех известных видов каротажа. К тому же частый спуск и подъем инструмента (как правило, через каждые семь-десять метров) приводил к быстрому изнашиванию обсадных труб и становился причиной сложных аварий. И наконец, стоимость опорных скважин была в шесть-восемь раз дороже разведочных.
Противостояние разных точек зрения о приоритетных направлениях нефтепоисковых работ и методике их проведения не могло не сказаться на их характере. Как впоследствии признавался Николай Никитич, хотя предложенный им план опорного бурения и был принят и во многих своих частях успешно осуществлен, тем не менее, при его реализации было допущено много ошибок и отклонений от намеченного генерального направления. Главным образом это выразилось в сосредоточении буровых работ на отдельных структурах преимущественно южной части низменности.
Действительно, при реализации программы опорного бурения на территории Западной Сибири в 19491962 годах было пробурено двадцать девять скважин, двадцать четыре из которых были проведены к югу от 60-й параллели. И только пять скважин — Тазовская, Туруханская, Казымская, Мало-Атлымская и Березовская — к северу от нее. При этом на территории Ханты-Мансийского округа было пробурено всего восемь скважин, а в пределах Ямало-Ненецкого забурена единственная Тазовская опорная скважина, переведенная по причине получения аварийного газового фонтана в разряд поисковых. Динамика роста объемов опорного бурения была характерна для периода 1949-1953 годов, пока территория низменности была слабо изучена геофизическими методами и поисково-разведочным бурением. В последующие годы происходил его неравномерный спад, и в 1950-1955 годах около 70 % общего количества опорных скважин было закончено бурением.
Оценивая значение реализации программы бурения опорных скважин на территории Западной Сибири, следует заметить, что благодаря этим скважинам была не только доказана потенциальная нефтегазоносность региона, но и открыты Березовский, Тазовский нефтегазоносные районы и Фроловская область. Некоторые из опорных скважин оказались на расстоянии всего нескольких километров от открытых позже месторождений нефти и газа. При бурении опорных Березовской (1953 год) и Т-зовской скважин (1962 год) обнаружены газовые залежи. В первом случае это сыграло решающую роль в активизации поисково-разведочных работ в Сибирском Приуралье, а во втором случае привело к усилению внимания к северным районам Западно-Сибирской низменности.
Сургутская, Колпашевская, Локосовская, Ханты-Мансийская и ряд других скважин определили «нефтяное лицо» Среднего Приобья. При этом подсчеты, выполненные специалистами ЗапСибНИГНИ, показали, что если на все опорное бурение в Западной Сибири было израсходовано 26 миллионов рублей, то на проводку «сухих скважин» на бесперспективных участках — 65 миллионов, то есть в 2,5 раза больше. В этой связи вызывает удивление утверждение производственников, что никто не знал, где и как искать нефть и газ, и что геологи «пришли к открытиям без широкой науки». Документы доказывают обратное: производственники часто не хотели прислушиваться к доводам науки.
С 1958 года начинается новый, сибирский период деятельности Ростовцева. Сначала в Новосибирске, а затем в Тюмени он смог в полной мере реализовать свой научный потенциал и проявить качества умелого администратора и организатора науки на посту директора двух крупнейших геологических институтов. При этом, пишут его коллеги, «Новосибирск, как и ранее Ленинград, он оставил не в погоне за славой и наградами. Принять это решение его заставило стремление быть в центре событий. Снова Николай Никитич уезжает из большого города, крупного культурного центра в провинцию, ближе к центру сбора геолого-геофизической информации».
В 1964-1971 годах Ростовцев возглавлял Западно-Сибирский научно-исследовательский геологоразведочный нефтяной институт (ЗапСибНИГНИ). Во многом благодаря его усилиям удалось создать кадровый костяк коллектива, определить научную тематику, оснастить институт современным оборудованием, решить жилищные проблемы сотрудников.
А что касается Ямала… Eще в 1956 году под руководством Николая Никитича была составлена карта перспектив нефтегазоносности Западной Сибири. Наиболее благоприятными для поиска нефти и газа на ней были определены участки широтного течения Оби, районы Тазовской губы, Ямала и Гыдана.
В декабре 1958 года Ростовцев представил новый план опорного бурения и региональных работ в Западно-Сибирской низменности на 1959-1965 годы. Планом предусматривалось бурение скважин преимущественно в неизученных или недостаточно изученных районах низменности. При этом Тюменское геологическое управление должно было пробурить семь опорных скважин: Тазовскую, Надымскую, Тарко-Салинскую, Каменно-Мысскую, Байдарацкую и Тамбейскую — все в Ямало-Ненецком округе. Разработчик плана настаивал на первоочередном бурении самых северных опорных скважин, начало бурения которых сибирские геологические управления переносили на 1968-1970 годы. «С группой специалистов, — вспоминал его коллега, — Николай Никитич Ростовцев опубликовал прогноз, что на Севере скрыты океаны газа. Помню, на одном из заседаний ученого совета, показывая эти предполагаемы океаны, он ладонью закрыл места на карте. Сегодня это Уренгой, Ямбург…». Этот прогноз был сделан в начале шестидесятых годов.
Неприятной неожиданностью для Ростовцева стал провал на выборах в Академию наук в 1967 году. Отрицательный отзыв на его кандидатуру дали и в Тюменском геологическом управлении. Только на первый взгляд это может показаться странным, но к этому времени характер и независимая позиция директора ЗапСибНИГНИ привели к осложнению отношений как с руководством управления, так и с региональными властями. «Пробивные качества», настойчивость и даже жесткость Ростовцева, с которыми партийные власти вынуждены были мириться в период наступления на «нефтяную целину», в новых реалиях казались уже вызывающими.
Производственная и научная деятельность Николая Никитича была достойно вознаграждена: он отмечен орденом Ленина, двумя орденами Трудового Красного Знамени, Ленинской премией, медалями. В его честь названо месторождение на территории Ямало-Ненецкого округа. В Тюмени есть мемориальные доски на доме, где он жил (улица Ленина, 65), и в здании, где находился созданный им институт (улица Володарского, 56).
В 1971 году, не дав доработать до 65 лет (когда по закону Николай Никитич должен был оставить пост директора и мог занять другую должность в том же институте, чего он сам хотел), его «ушли» на пенсию. По этому поводу один из известных тюменских геологов в частной беседе с автором уверенно заявил, что к этому времени «Ростовцев себя исчерпал…».
Николай Никитич вернулся в Ленинград, продолжил работу в одном из научных институтов, но найти себя на новом поприще уже не смог. Он умер 28 января 1981 году в возрасте семидесяти четырех лет, как сообщалось в некрологе — «после тяжелой и продолжительной болезни». Сын Ростовцева, Виктор Николаевич, так объяснил причину этой болезни: «отец просто не хотел жить». Некролог опубликован в журнале «Геология нефти и газа» спустя восемь месяцев после смерти Ростовцева и подписан анонимной группой сотрудников института, в котором он работал.
НА СНИМКАХ: 1. Николай Ростовцев;2-3. улица Николая Ростовцева (2025 г.);4. Николай Никитич в геологическом маршруте (Дагестан, 1938 г.); 5. новое здание западно-сибирского научно-исследовательского геологоразведочного нефтяного института (1968 г.); 6. станция «Пограничная» (Китайский базар); 7. радость рыболова! (Николай Ростовцев в выходной день на озере Сундукуль вблизи Тюмени) (1969 г.).;2-3. улица Николая Ростовцева (2025 г.)
Фото Никона Лейкина и из архива автора