Маленькие истории
Неуловимый Панков. Продолжение.
«И все-таки, куда мог исчезнуть Константин Панков? Где оборвался его яркий след? Может быть, где-то в семейном архиве кого-то из солдат Великой Отечественной хранится беглый набросок, красноармейский портрет, сделанный углем или карандашом на листе оберточной бумаги?»
Этим абзацем заканчивалась предыдущая «маленькая история» о замечательном художнике, уроженце села Щекурья, что в Березовском районе, Константине Панкове.
За ответом я отправился в тюменский музей изобразительных искусств. Там на мое счастье все еще открыта уникальная выставка довоенных работ Панкова, выполненных в основном акварелью и гуашью на бумаге размером в развернутый ватманский лист. С заведующей «северным» отделом музея Натальей Федоровой (каюсь, в прошлом номере газеты я второпях назвал ее Надеждой. Впрочем, оговорка оказалась символичной) мы разговариваем о Панкове, о красках Севера, об истории обретенных нашим музеем картин. Во всей истории много странного, много случайного, даже невероятного. Даже сам взлет Панкова из Щекурьи в студенты Института народов Севера, который создало и курировало управление Главсев-морпуть, не назовешь логичным. Да, у северных народов, как мне рассказывала еще почти полвека назад искусствовед Ирина Рольник, необычайно глубокое ощущение цвета. Они различают многие оттенки, даже белого и черного, чего мы, живущие в цветном мире, не умеем. И сам Север может быть необычайно разноцветным: я сам видел желтое небо над Приполярным Уралом, видел фиолетовый снег на Харасовее, видел в пасмурный мартовский день голубое свечение из лунки, пробитой в снегу лыжной палкой…
Наталья Николаевна видит чудо в людях, которые окружали в ИНСе Панкова и его товарищей-художников. И еще в тех, кто волею судьбы оказался обладателем и хранителем ярких и очень хрупких работ. И семья искусствоведа Бурцева, и писателя Саянова, когда они чувствовали, что возраст или еще какие-то обстоятельства могут угрожать самому существованию полотен, они связывались с тюменским музеем, в котором чувствовали заинтересованного наследника, и предлагали ему шедевры Панкова.
Наталья Николаевна рассказывает о поисках и находках, о северных талантах — художнике Геннадии Раишеве и скульпторе Геннадии Хартаганове, а я не перестаю думать о том, что последние годы занимает все мои мысли и все мое время. О прошедшей войне. О том, сколько талантов она поглотила, и уже расцветших, и еще только обещающих раскрыться. Сколько мог написать Панков, погибший на тридцать первом году своей жизни? Сколько гениев, так и оставшихся неизвестными миру, погибли или пропали без вести под Могилевым и Смоленском, в ленинградской обороне и на Волге, на Курской дуге и в последнем броске на Берлин.
Война — это громадное «НЕ», бросившее тень на всю вторую половину века двадцатого, и мы это чувствуем до сих пор. НЕ написанные книги и картины. НЕ построенные дома, города и мосты. НЕ освоенные территории громадной нашей страны. НЕ родившиеся дети. Вот это сожаление я ощущаю еще острее, глядя на светлые нежные картины Панкова.
А Наталья Николаевна вновь вспоминает о том, как мало известно о судьбе Константина Панкова. Его жена Антонина, которая после войны жила в городе Луга, мало что знала о том, куда он пропал. Позднейшие исследователи то ссылались на тех, кто будто бы видел Констатина в 1944-м, хотя официально считается, что он пропал без вести в 1941-1942-м. То говорили, что он стал разведчиком и не вернулся из поиска за «языком» — мол, охотник же, знает тайгу, умеет скрадывать зверя.
Я предложил: давайте зайдем в базу данных министерства обороны? Наталья Николаевна включает компьютер, но он загружается страшно медленно. Оставив его включенным, мы переходим в небольшой зал, где висят на стенах картины Панко-ва. На серой драпировке прямоугольники картин — словно широко распахнутые в полдень окна. Окна,
раскрытые на Север. Мне кажется, что если бы на этих картинах-окнах висели занавески, то они бы вздувались от ветра с реки, ворвавшегося в эти окна.
. Компьютер загрузился, еще несколько движений «мышкой», три слова на клавиатуре: Панков Константин Алексеевич и три строки на мониторе.
— Вот этот наш, — Наталья Николаевна показывает на верхнюю строчку.
Дальше, дальше — мы получаем два неизвестных прежде документа. Справку, из которой следует, что «наш» Панков был призван Смоль-нинским райвоенкоматом в Ленинграде в июне 1941 года и направлен в 134-й зенитный артполк.
Согласно второму документу, в марте 1946 года лужский райвоенкомат со слов Панковой Антонины заполнил анкету на розыск Панкова Константина Алексеевича, 1910, родившегося в г. Березов Остяко-Во-гульского округа Омской области.
Должность в Красной армии -звукоулавливатель-слухач. Последний воинский адрес — прожекторный батальон 194 зенитного артполка, 4-я рота. Когда прекратилась письменная связь — с августа 1941
года.
Может быть, вы видели в военной хронике звукоулавливающие установки — гигантские раструбы на автомобильных шасси? Возможно, именно на такой машине охранял ленинградское небо Константин Панков?
Я попробовал найти хоть какие-то сведения о 194-м зенитном артполке. Оказалось, что 194-й зенитно-артиллерийский полк входил в состав 2-го корпуса ПВО, которому было доверено охранять небо Ленинграда.
Впервые сирены воздушной тревоги завыли над городом 23 июня. И в унисон с ними заговорили зенитки.
Группа бомбардировников Юн-керс-88 шла со стороны Финского залива, когда путь ей преградили зенитки 194-го полка. Первый самолет был сбит в ноль часов 10 минут. Мы не знаем, был ли уже в составе полка «слухач» Константин Панков. Но без сомнения, работы ему хватало.
Уросовы
Кое к чему привыкаешь. Например, ничуть не удивляешься уже, когда рядовой Зубненко Афанасий, призванный из Армизонского района, оказывается Афанасием Зоб-ниным. В первый период войны, задыхаясь от количества пленных, немцы пошли на некоторое «послабление». Пленных украинцев они отпускали по домам. Даже давали справку, чтобы те могли добраться до дому. Некоторые смышленые сибиряки заучивали несколько десятков украинских слов, переиначивали фамилию на украинский манер. Иногда получалось. Так, Степан Шабанов из Омутинского района стал — Шабаненко и дождался, вернулся домой. Зубненко-Зобнин попал в плен под Миргородом Полтавской области. Прошел четыре лагеря. Повезло ли ему? Трудно сказать, последнее место, где фиксируется пребывание этого пленного — не Украина, а Нижняя Саксония, август 1942 года.
Но это к слову. Просто, чтобы назвать еще одно имя, которое для кого-то является родным.
. Мы разыскивали следы Уросова Максима Тихоновича из д. Полая Бердюжского района. По данным книги «Память» он «пропал без вести в декабре 1941 года». По нашим карточкам, — попал в плен 16 июля 1941 года у города Кричева, под Могилевым. Кстати, как раз в тех местах, где корреспондент Константин Симонов встречался с полковником Кутеповым, чьи черты и характер он воплотил в образе комбрига Серпилина из книги «Живые и мертвые».
«Пробивая» карточку Максима Уросова по «Саксонским мемориалам», мы его так и не обнаружили и обратились к книге «Солдаты Победы». Первый том этой книги, вышедший в 2004 году, сообщил, что Максим Тихонович вернулся домой, работал в колхозе и «проживает в д. Нестерово». Было это шесть лет назад и мы сейчас ждем информации от коллег из бердюжской газеты.
Повторюсь: Максима Уросова на сайте «Саксонские мемориалы» мы не нашли. Фамилия редкая, сайт показал двух других, неизвестных нам Уросовых.
Оказалось, что один из них -Иван Варфоломеевич, 1906 года рождения, уроженец деревни Ми-шино, — может быть нашим земляком. Деревня Мишино есть в том же Бердюжском районе.
По книге «Память» Иван Уро-сов, рядовой, «погиб в мае 1942 года». А по данным ОБД «Мемориал» (карточку его мы еще не нашли), «попал в плен под г. Харьков 7 июня 1942г.» Примерно месяц он пробыл в шталаге XII-A, что в городе Лимбург, земля Рейнланд-Пфальц. А 17 сентября 1942г. был отправлен в рабочую команду N 1021.
Можно себе представить, какова была работа в этой «команде», что еще через полтора месяца Иван Уросов отправился в лагерную больницу-ревир, а потом и в лазарет с диагнозом «туберкулез легких». Еще полтора месяца и вечным пристанищем бердюжского крестьянина Уросова Ивана Варфоломеевича стала могила N 7712 в Иоханнис-Баннберге.
Бервицкие
Одна история тянет за собой другую. Ищешь Ивана, находишь Петра. Или Максима. И все либо родня, либо однофамильцы, либо соседи, из одной деревни. Вот и вчера с электронной почтой прилетела очередная «маленькая история» из Омска.
«Здравствуйте! Пишет Вам Бер-вицкий Владимир, внук разыскиваемого без вести пропавшего деда Бервицкого Ивана Игнатьевича. Прочитал Ваши статьи о «запрещенных солдатах». Эти истории, я предполагаю, очень похожи и чем-то связаны с моим дедом.
Дело в том, что я знаю только, что его призвали зимой, декабрь 1941 — январь 1942. Был на сборах, весной отправили на фронт. Последнее письмо было таким: «. переправляемся через Волгу, буду живой напишу».
А в августе пришла похоронка, что пропал без вести. Дед Иван рождения 1899-1900г., призывался Маслянским РВК, с. Усово, мл. сержант после учебки. Но мы не знаем, в какую часть он попал? Я предполагаю, что все же в 229-ю СД, которая формировалась зимой в Ишиме, от нас 40-60км. Да и рассказы Ваши уж очень похожи на нашу историю.
Помогите найти, в какой части служил дед? Как пропал и где точно? Может, вышел из окружения? Но почему тогда долго не писал? Дело в том, что мне прислали документ, где написано, что похоронен 1.04.1945 в г.Тешине, Польша? Как дед туда попал, если не писал с августа 1942г?»
Что за этим скрывается, расскажу в следующий раз.
***
фото: Наталья Николаевна возле любимого Панкова;Наталья Николаевна возле любимого Панкова