Диалог с городом
Окончание. Начало в NN 108, 109.
Четырнадцатый цех едва ли не самый большой на комбинате. Тут все из бетона: пол, потолок, стены. Когда включаются все 330 машин, цех наполняется таким громовым рокотом, что рабочие, щадя голосовые связки, предпочитают объясняться мимикой и жестами.
Яковлева привыкла к грохоту и духоте, к бесконечному мельтешению перед глазами разноцветных пушинок. С секундными интервалами включила отныне подопечные ей двенадцать «Текстимов». Медленно завращались 288 бобин, и 288 шерстяных «ручейков» заструились, сливаясь в двенадцать потоков, которым предстояло продраться сквозь густеющий частокол стальных гребешков, очиститься от мусора и пыли и бесконечно длинными кипенно-белыми косами, свернувшись в кольца, лечь в высокие металлические бочки — «тазы».
Камвольно-суконный комбинат по статусу принадлежит к предприятиям легкой промышленности. Но легкого тут — только выпускаемая продукция…
Летящей походкой невесомо скользила Яковлева по шершавому цементному полу вдоль шеренги работающих машин своего комплекта. Надо было мгновенно заметить обрыв любого из двухсот восьмидесяти восьми «ручейков» и в ту же секунду вернуть ему движение. Не забывать периодически очищать от пуха то накладные, то круглые гребни. Вовремя убирать и оттаскивать наполненные тазы, подставляя взамен порожние. А потом одна за другой начнут оголяться основы бобин, и надо будет менять все 288…
Почти любая из названных операций требует не только опыта, ловкости и проворства, но и силы. Глядя, как Галина Петровна левой рукой приподымает накладной гребень, не подумаешь, что он весит 12 кг. И что наполненный таз, который волоком надо оттаскивать от машин на приличное расстояние, весом никак не менее двадцати килограммов…
Едва касаясь щербатых цементных плит, упругие сильные ноги стремительно несут женщину по цеховому пролету, и, глядя на нее, — раскрасневшуюся, изящную, легкую, — сторонний наблюдатель ни за что не угадал бы, как напряжен и нагружен в это время весь ее организм. Руки то нажмут пусковую кнопку, то поднимут гребень, то срастят ленту, то выхватят из-под машины охапку крупного очеса. А глаза в это время неотрывно и цепко следят за вращением бобин. Уши ловят малейший сбой в ритмичном четком перестуке 12 машин нового, первого и единственного в стране сверхтипа Галины Яковлевой.
В день рождения этого уникального сверхтипа главный инженер комбината жестко выговорил начальнику чесального производства Климовичу за то, что позволил Яковлевой начать эксперимент. А Климович напустился на Сараева. И вот — руководящая троица решила задушить почин…
— Почему? — резко спросил Город.
— А потому, что, едва получив огласку, почин Яковлевой привлечет к себе внимание, непременно сыщутся последователи. Это поставит перед руководством комбината много новых, очень сложных проблем: обеспечение сырьем, выработка принципиально новой схемы смены артикулов, пересмотр норм оплаты… Если бы в первые дни работы на своем сверхтипе Яковлева провалила план, допустила брак, простои или поломки машин, Сараев и Климович одним махом прихлопнули бы эксперимент. Но на диво всем, ломая устоявшуюся в отрасли технологию и расчеты, сверхтип Яковлевой успешно справлялся и с планом, и с качеством, и с иными показателями.
— Ах, молодец! — возликовал Город.
— Еще какой! — поддакнул я. — Когда она проработала на своем сверхтипе месяц, и далее замалчивать эксперимент стало уже невозможно… Ты думаешь, грянули «медные трубы»? Нет! Начались «огни и воды»… Сперва без ее согласия в сверхтип подсунули тринадцатую машину. Потом с экспериментального участка забрали опытного наладчика, дав взамен новичка-неумеху. Затем квалифицированную напарницу-ленточницу — заменили ученицей. Не подвозили вовремя сырье, и Яковлева таскала бобины в охапке. Не хватало порожних тазов, и ей самой приходилось таскать и опоражнивать тазы… А-а!.. Всего не перескажешь…
— И что же Галина Петровна? — встревожился Город.
— Выдержала! Выстояла! Не закричала во весь голос — требовательно и властно! — о преступно недопустимом отношении к передовому, революционному начинанию…
— Почему? Кому хотела доказать делом? Высокопоставленным консерваторам и перестраховщикам? — наступательно спросил Город.
— Не только им. И прежде всего — не им, — ответил я.
— Кому же?.. — настаивал Город.
— Товарищам по труду. Рабочим…
— Рабочим?! — изумился Город.- Ничего не понимаю…
— Сейчас поймешь, — успокоил я. И продолжал рассказ….
… Работа для Яковлевой — самый дорогой, самый желанный праздник. Работает она удивительно красиво и так четко, изящно и легко, что, кажется, труд не приносит ей ничего, кроме наслаждения. А ведь 98 процентов рабочего времени Яковлева работает руками, причем с огромной нагрузкой. 1600 килограммов шерсти дважды проходило в день через ее руки. Сперва в бобинах, потом в тазах. 70-80 раз за смену надо было поднять накладной гребень. Помните — его вес 12 килограммов. И еще многое — проворно, без видимых усилий — делали ее небольшие гибкие руки.
Она любила свою работу, отдавала ей все силы души и тела и была счастлива, когда дело спорилось. Успешно начатый эксперимент окрылил Яковлеву… Она верила: товарищи поддержат, подхватят почин. Но рабочие вдруг отвернулись от Яковлевой. «Ты гонишься за рекордом, а о нас подумала? — гневно выговорила ей лучшая подруга. — Тебе слава, а нам поднимут норму по твоему рекорду, и мы за те же рубли станем двойной воз тащить?»
Так начался ловко спровоцированный конфликт с коллективом. Товарищи не замечали Яковлеву. Обходили стороной. Искусно и тайно подпитываемый конфликт этот принимал формы самые неожиданные, обидные, порой унизительные для Яковлевой… В огромном, наполненном людьми грохочущем цехе женщина чувствовала себя страшно одинокой. Нет-нет, да и кольнет вдруг мыслишка: а надо ли? Еще неуемней, нетерпимей становилась душевная боль, когда смолкали моторы и мимо, не замечая, не глядя на нее, проходили люди — ее товарищи, побратимы по труду. Они шли дружно и весело. Плечо к плечу. Локоть к локтю. И только подле ее плеча — пусто. И рядом с ее локтем пусто. И не к кому подстроиться в ногу.
А руководство цеха «не поспевало» довезти бобины до комплекта, и, схватив по четыре в охапку, Яковлева тащила их к машинам. 13 машин — 312 бобин…
А начальство цеха «забывало» обеспечить сверхтип порожними тазами, и либо останавливай машину, либо бегом волоки полный таз к ленточнице, опоражнивай и мчи назад.
Злопыхатели не унимались, и стоило опровергнуть один вымысел, как тут же рождался другой. И как бы нелеп и обиден ни был он, его подхватывали, разносили по цеху, по комбинату. Каждый прожитый день углублял, обострял кризис, и кое-кому стало казаться, что дело зашло в безысходный трагический тупик. Но…
Однажды незадолго до конца смены Яковлева, почуяв необъяснимое беспокойство, резко обернулась и встретилась глазами с молодой гребнечесальщицей Катей Новиковой. «Можно мне попробовать?»
Подошла Лида Махортова. «А можно и мне?»
И вот уже Лидия Махортова, Екатерина Новикова, Валентина Дедюрина стали работать по яковлевскому методу.
Тронулся лед недоверия и неприязни. Раскололся о выдержку и мужество Яковлевой. День ото дня росло число гребнечесальщиц, перешедших на сверхтипы. За ними потянулись ленточницы, операторы, поммастера. И скоро только в чесальном производстве 89 человек работало на сверхтипах. 40 гребнечесальщиц высвободились за счет перехода на сверхтипы. Втрое выросла производительность труда у последователей Галины Петровны.
В канун XXV съезда KПСС молодой коммунист Яковлева перешла на обслуживание 16 машин и обязалась за десятую пятилетку выполнить три пятилетних плана.
Обязалась и сделала. И за то была награждена орденом Ленина…
В марте 1979 года рабочие выдвинули Галину Петровну кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР. В течение месяца каждый день встречалась она с избирателями. Если встреча проходила вечером, она работала на комбинате в первую смену. Если встреча состоялась днем, работала ночью. А когда поездка к избирателям занимала два-три дня, тогда Яковлева работала по две смены подряд. «Можно скорректировать план, — говорила она, — списать задолженность, но обязательства надо выполнять…»
Депутатское звание вместе с почетом принесло ей немало новых забот. То она налаживает торговлю в новом, третьем микрорайоне города, то выбивает квартиру многодетной учительнице, то хлопочет за обиженного старого геолога…
Она стала лауреатом Государственной премии СССР. Была делегатом XXVI съезда КПСС. В 1983 году ее вновь избрали депутатом Верховного Совета СССР. Пять лет (до декабря 1985-го) Галина Петровна являлась членом бюро областного комитета партии. От имени тружеников легкой промышленности СССР участвовала в международном форуме лучших представителей этой отрасли. В апреле 1985-го Яковлева заняла первое место на Всесоюзном конкурсе мастеров своей профессии… За четыре года и три месяца одиннадцатой пятилетки Галина Петровна выполнила девять годовых норм. За оставшиеся до открытия XXVII съезда КПСС десять месяцев выполнила еще два с половиной годовых задания!
Яковлева — единственная гребнечесальщица на КСК, работающая на сверхтипе из 16 машин. За смену через ее руки проходит ни много ни мало — 34 тонны!
Время, проведенное на всевозможных заседаниях, Яковлева по-прежнему «отрабатывает», хотя по закону оно и зачисляется ей в рабочее. Если днем она заседает на бюро или на пленуме обкома партии, то непременно выйдет на работу в ночную смену. Как и бывало, нередко работает по две смены подряд…
Теперь к себе Галина Петровна относится еще требовательней, еще взыскательней и пуще всего на свете дорожит высоким и гордым званием РАБОЧИЙ!
— А семья? Как у нее в семье? — нетерпеливо спросил Город.
— Полный порядок! — откликнулся я. — Старший сын окончил Тюменское высшее военно-инженерное училище. Стал офицером. Служит на Сахалине. Женился. Подарил Галине Петровне внука. Младший тоже окончил это училище. Офицер Советской Армии. Обзавелся семьей…
Рабочая биография Галины Петровны Яковлевой типична для многих тысяч тюменцев. В ее судьбе, в этой биографии сфокусировалась и отразилась нравственная суть современного тюменца.
— Спасибо, — растроганно проговорил Город. — Вот он, воистину тюменский характер! Характер борца, гражданина! Большое спасибо!
— Тебе спасибо за твоих питомцев. С такими людьми не состаришься, не зачахнешь… Оттого, верно, ты и молодеешь с каждым прожитым годом.
— Твоя правда, — согласился Город. — Не чаял я, что так судьба моя сложится. Сколько лет прозябал в разряде захудалой провинции. Триста лет и еще полста сиднем сидел…
— Как Илья Муромец, — вклинил я.
— Услышь такое два десятка лет назад, обиделся бы я: за насмешку принял. А теперь что ж… Теперь, пожалуйста. Муромец так Муромец. Судьбой-то шибко схожи… Триста лет и еще полста недвижим был и по сию пору в дремоте прозябал бы, кабы не геологи. Разбудили. Растрясли. «Воспрянул духом ото сна»… Тут-то судьба и пожаловала мне наивысший дар — молодость! Знаешь, что это такое, писатель?
— Молодость — это сила.
— Верно.
— Молодость — это дерзость.
— Правильно.
— Молодость — это красота…
— Угадал! — воскликнул Город. — Посмотри на меня… Не сила, а силища клокочет в моих мускулах. Миллион квадратных километров тайги и тундры взбудоражил и перелопатил, поднял там города, промыслы, построил дороги и аэродромы. Жизнь принес целому краю. И какую жизнь!.. Ну а дерзости… Дерзости мне не занимать! Все, мною содеянное, — в новинку. Все — первое. Тут без дерзости да, без смелости не высовывайся… Вот с красотой… Чего нет, того нет. «Тут ни прибавить ни убавить». Просто нет, и все…
— Придет к тебе и красота!.. Верю. Оденут тебя в асфальт, стекло и мрамор. Насажают садов и скверов. Закуют в гранит реку. Сметут допотопные прогнившие избушки. Возведут высотные здания. Пробьют улицы, прямые, как выстрел…
— О-ох… Сказка! Красивая. Завлекательная. Сам-то хоть веришь?.. Молчишь? То-то… Потому-то в нашем сегодняшнем разговоре о духовной жизни, о культуре ты не произнес ни слова…
— Обо всем не скажешь, — объяснил я. — Захлестнула тебя нефтяная волна. Накрыла волна газовая. Пока с этой стихией не совладаешь, о спорткомплексах, музеях и театрах — не мечтай…
— С того меня и кособочит, валит все в одну сторону…
— Мне кажется, самое трудное — позади… Теперь те, от кого зависит твое будущее, вроде бы поняли: рублем можно заманить, рублем можно подстегнуть, но не единым рублем жив человек. Так что верь и жди… С праздником тебя! С четырехсотлетним юбилеем!..
— Странный у нас разговор получился. Вовсе и не юбилейный…
Июль 1986 года
***
фото: