Дорогой светлых воспоминаний
Встречая нас на пороге своего дома, Тамара Михайловна Богданова заранее извиняется, что из детства и юности она, наверное, сможет вспомнить немногое — давно это было! С 28 мая 1928 года, когда появилась на свет, столько всего утекло…
Хотя есть моменты, которые, стоит только закрыть глаза, сразу всплывают перед мысленным взором. Например, уличная драка -дрались прохожие мужики, один другого пырнул ножом. Маленькой Томе тогда и было-то года три от роду, а ведь запомнила, что тот с ножом — татарин.
— Ой, как я после этого боялась, когда к нам татары в дом приходили, а они часто бывали у отчима в гостях. Завижу в конце улицы бабушку в их национальной одежде и бегу прятаться — в шубу завернусь и стараюсь не шевелиться. А позже я с этой бабушкой очень подружилась и сама к ним в гости стала ходить, не выгонишь. Выпечку их обожала: не знаю точно, как называются, но у них всегда на столе были лепешки такие пышные. Дедушка — муж той бабушки — все смеялся. Говорит: «Знаешь, как она их делает? Берет кусок теста, в руках мнет и об коленку — хлоп! А потом в печь». А мне что? Все равно вкусно -сижу, жую и радуюсь.
Ухватившись за самое яркое свое раннее воспоминание, которое, наверняка, уже не раз пересказывала самой себе, возвращаясь в беззаботное детство с его придуманными и пережитыми страхами, Тамара Михайловна аккуратно разматывает клубок прежней жизни. Иногда, задумавшись, замолкает — вспоминает имена, должности, даты, названия населенных пунктов… Сколько их было!
— Родилась я в селе Байкалово, сейчас Тобольского района, но когда мне было года два, мама -Мария Васильевна Бронникова -ушла от отца и переехала к родственникам в Тобольск. Устроилась работать в цех по заготовке зерна, где и познакомилась с мужчиной, Иваном Егоровичем Остяковым. Он привозил зерно из соседней деревни Ермаково. В скором времени и нас забрал туда — мы жили с его сыном Василием от первого брака и матерью, которая, если честно, так и не полюбила невестку. Уже сейчас пытаюсь понять -почему? Мама моя была очень хорошим, уживчивым человеком. Может быть, свекрови не нравилось, что сын уделял жене много внимания: постоянно привозил из города духи, пудру, помаду. В общем, баловал, а свекровь ревновала. Нам, детям, было проще ладить друг с другом. Помню, мы с Васей постоянно вместе играли -компания вокруг нас собралась мальчишеская: то на забор чужой залезем, то лошадей на водопой погоним. Отец отчима — дед Егор -работал конюхом, поэтому разрешал нам ездить верхом. Подсадит меня на спину лошади, а я лягу на нее, за шею обниму. Еще делали из конского хвоста петли, которыми потом в речке маленьких щучек ловили. Готовили мы их тут же -на берегу, на костре.
А в 1937 году отчима арестовали и отправили в лагеря, мама не могла оставаться со свекровью -собрала меня, и мы опять переехали. На этот раз нас к себе забрал мамин брат — в Ханты-Мансийск, который тогда назывался Остяко-Вогульск. Годы жизни с дядей мне запомнились как самые радостные — с ним было весело и интересно. Знаете, как он меня будил в школу, если мама уходила на работу раньше? Над моей кроватью висели наушники, и он, видимо, через радиоприемник из соседней комнаты, говорил в них: «Тамара, пора в школу! Вставай!» А до школы, между прочим, было километра полтора, а то и два. Жили мы чуть поодаль от города, рядом с радиостанцией, где дядя радистом работал. Вот и приходилось вставать утром пораньше, чтобы успеть к первому уроку. Дядя умер в 1939 году, некоторое время после этого мне казалось, что он провожает меня по утрам в школу, а по вечерам встречает. Как-то я оговорилась об этом соседской бабушке, она переполошилась, передала, конечно же, маме, после чего за мной на всякий случай стали пускать ученую овчарку — была такая у одного из соседей.
В день, когда началась война, мы с подружкой Дусей ходили в село Самарово — уж не помню, зачем. Переругались, как это у нас часто бывало, даже песком друг в друга кидали, но быстро помирились. Возвращаемся в город, а на площади народу полно и все голосят: «Война!» Не успели опомниться, а по соседним домам стали мужчин собирать: сначала самых молодых и рослых, потом постарше. И хантов забирали. Мы с мамой на тот момент одни жили, а рядом с нами — учительница. Однажды она у мамы спросила: «Сложно, наверное, без мужа?» Мама ответила: «Сложно, конечно. Но у меня дочка есть — ничего, живем.» И вдруг учительнице похоронка с фронта пришла — на ее мужа, как она горевала! Все переживала, что сама виновата, — мол, зачем моей маме такие вопросы задавала? А мама ее успокаивала: не важно, кто кому и какие вопросы задавал. Война есть война.
Мы, кто постарше, ходили смотреть за соседскими малышами, чьи мамы днем были на работе. Купали, стирали одежду, кормили. Уже после войны, переехав снова в Тобольск, мы с мамой узнали, что там с продуктами питания было намного сложнее, чем у нас на Севере. Нам по карточкам выдавали и хлеб, и крупу, и даже рыбу. В магазин привозили целыми бочками брынзу. Она сейчас-то не в бочках продается? Как-то и внимания не обращала. Но подальше от города с продовольствием сложнее было: года два нас летом вывозили в колхоз окучивать картошку. Так только этой картошкой нас и кормили, еще давали ячневую кашу и обрат. Жили мы в здании церкви — и так страшновато было, потому что нам все казалось, что кто-то ходит, так мы еще друг друга подзадоривали, рассказывали страшные истории. Хотя, казалось бы, проблем и страхов и без этого хватало… За дровами в лес мы с мамой вдвоем ездили — брали лошадку у соседа. Один раз она разнервничалась, рванулась и убежала от нас — мы все боялись, что ее кто-нибудь поймает и уведет. Что будем соседу говорить?! Но она сама домой вернулась.
Не помню, как объявили об окончании войны, просто началась мирная жизнь, и надо было думать о выборе профессии. Я поступила в фельдшерско-акушерскую школу в Тобольске — всегда мечтала быть медиком, в детстве постоянно лечила зверушек.
… Тамара Михайловна бережно открывает альбом с черно-белыми фотографиями. На первой странице — она в беленькой сорочке, девочке нет еще и года. Эта фотография сохранилась у родственников, остальные детские снимки погибли в огне. Когда девушка училась в ФАШе, в их доме произошел пожар. Спаслась она только чудом — схватила несколько учебников и, почему-то, наволочек, с этим и выбежала на улицу.
— Окончив учебу, я уехала работать в свое родное село Байкалово, в санэпидемстанцию, затем перевелась в больницу старшей медсестрой и акушеркой. Первые роды принимала самостоятельно по учебнику, а женщина эта уже в третий раз рожает, кричит мне: «Тамара, ты в учебник не смотри -я и так про себя все знаю! Рожаю я быстро!» И правда, я чуть отвлеклась, а ребеночек уже появился, только и успела его подхватить!
В 1953 году Тамара Михайловна вышла замуж — с будущим супругом, следователем прокуратуры Иваном Евгеньевич Богдановым, познакомилась в клубе. Вместе искали по залу набойку, которую она потеряла. Из Байкалово переехали в Тазовский район, в молодой семье появились три ребенка: старшая Надежда («Вот перед вами от меня «девочка» выходила», — смеется моя собеседница), сын Евгений, еще одна дочка Ольга. Муж пошел на повышение, сама Тамара Михайловна своей профессии тоже не оставляла: сколько поездила по стойбищам. Потом были снова Тобольск, Уватский район, Нижняя Тавда, Тюмень.
— Ох, и прокатили вы меня по всей жизни, — задумчиво улыбается Тамара Михайловна, поглаживая кота Дания. За время нашего разговора он успел поспать в нескольких местах, в итоге забрался на диван и улегся возле хозяйки, хмуро глядя на нас: пора и честь знать. Он войны, конечно, не видел, но в доме считается за старшего — по человеческим меркам ему уже… больше ста лет.
P.S. В послевоенное время Мария Бронникова узнавала о судьбе мужа Ивана, но его родственники сказали ей, что он погиб в лагерях. Оказалось, не погиб, освободился перед самым началом войны, пошел на фронт — и тоже узнавал про Марию. Ему же сказали, что она вышла за другого.
***
фото: Тамара Михайловна;Тома в детстве и в юности.;Тома в детстве и в юности.