Есть такие слова
Слова «экстремизм» и «терроризм» — спасибо федеральным новостям — прочно вошли в наш лексикон. Но что каждый из нас вкладывает в эти понятия? И считают ли жители Тюмени, что экстремизм и терроризм угрожают нашему спокойствию? Об этом мы спросили наших читателей, и вот что нам ответили:
Елена Николаева, учитель начальных классов:
— Настоящие террористы мне кажутся чем-то далеким. В голове возникает собирательный образ: кто-то в чалмах и с автоматами. Но потом я вспоминаю, как в 90-е взрывали дома. Ведь это тоже делали террористы, только чеченские, а значит, наши — в том смысле, что российские. Нет, я не скажу, что боюсь выходцев с Кавказа. Напротив, мне кажется, в наше время все народы России начинают заново учиться жить в мире друг с другом. Но все эти призывы — «будьте внимательны, когда видите забытую сумку в автобусе» не кажутся мне бесполезными.
Анна Вавилова, студентка 4 курса юридического факультета:
— Определение терминов «экстремизм» и «терроризм» до сих пор остается неоднозначным, хоть их и используют при написании законов. По сути, терроризм неразрывно связан именно с физическим насилием и запугиванием, хотя в нашей стране и некоторые идеи, даже без применения их на практике, подпадают под понятие терроризм. Экстремизм же в первую очередь имеет отношение к политическим взглядам — это и открытое высказывание недовольства деятельностью властей, и организация всевозможных беспорядков, забастовок и стачек. При этом политические экстремисты могут использовать и методы террора. Главная опасность всей этой терминологической путаницы, на мой взгляд, в том, что на практике как полиция, так и судьи не всегда могут разделить, что есть, например, экстремизм, а что — просто выражение политических взглядов, на которое граждане имеют право. Ведь немало уже было судебных разбирательств: у кого- то нашли «подозрительную» статью в Живом Журнале, кто-то неосторожно высказался в Интернете…
Юрий Матюшенко, травматолог-ортопед:
— Когда нет четкого определения терминов «терроризм» и «экстремизм», любого оппозиционера можно превратить в пугало и посадить в тюрьму. Я за то, чтобы наказывали не за идею, а за реальные дела. Можешь сидеть у себя на кухне и ненавидеть кого угодно: чернокожих, женщин, гомосексуалистов, рыжеволосых, курносых. Да хоть котиков! Но как только ты выходишь на улицу и пытаешься причинить кому-то из вышеперечисленных физический вред — вот тогда тебя нужно за руку и в тюрьму. Потому что идеи в наше время — штука преходящая. Вы посмотрите на современного молодого человека: сегодня он вегетарианец, завтра постится и готовится уйти в монастырь, а послезавтра организует рок- группу. Молодежь перебирает всевозможные идеологии и жизненные философии. А к 30 годам подавляющее большинство формирует в себе из остатков этого винегрета некие умеренные взгляды. Если мы в 14 лет посадим его за свастику, которую он на стене в своей комнате нарисовал, или за чтение «Поваренной книги анархиста», этот глупый ребенок уже никогда не превратится во взрослого и умного гражданина.
Павел Копьев, ветеран боевых действий в Афганистане:
— Мы, сибиряки, далеки от проявлений экстремизма на национальной и религиозной почве. Испокон веков бок о бок у нас жили и христиане, и мусульмане. Я считаю, что возможность зарождения экстремистских проявлений у нас невелика. Она может возрасти, только если кто-то специально будет организовывать какие-то подрывные действия. Пока такая возможность большинству кажется далекой и нереальной. Хотя современный мир устроен так, что далеко ничего не бывает.
Татьяна Петрова, пенсионерка:
— Не знаю, далеко экстремизм от нас или близко, но я в последнее время всего боюсь. Мы с соседками даже организовали дежурство по дому, чтобы повысить бдительность. Написали для всех объявление грозное, чтобы чужим людям ни под каким предлогом домофон не открывали. Так и написали красным фломастером: «Это опасно!» Но ничего, мы и не в таких жизненных переделках бывали, все выдержим. Не надо нам угрожать, экстремизм какой- то сюда вести. Не приживется он у нас, от морозов вымерзнет.
Олеся Захарова, медработник:
— У меня включается провинциальное мышление: раз мы не в столице живем, значит, в глубоком тылу, куда война, экстремизм, терроризм не добираются. Но понимаю, что не совсем права, и даже в нашей глубинке прецеденты могут быть. К счастью, пока громких случаев, кажется, не было?
Анна Княжева, журналист:
— Я думаю, угроза есть всегда, но бояться не надо. Объективно за последние несколько месяцев все службы — полиция, МЧС, социальные службы — повысили бдительность. Раньше я могла не брать с собой журналистское удостоверение, потому что и так везде пускали. Теперь я ношу его с собой всегда и, что самое главное, показываю в десятки раз чаще, чем раньше. Недавно, возвращаясь поздно вечером домой, встретила у подъезда соседей по дому: заметили в подвале что-то подозрительное, вызвали полицию, стоят и ждут. За собой тоже замечаю: посторонние люди, стоящие в подъезде, настораживают.
Владислав, банковский служащий, 26 лет:
— Много истерии вокруг украинцев и русских. Все эти лозунги («кто не пляшет, тот москаль», «укропы — тупые» и так далее), причем с обеих сторон, — они же въедаются в голову, и даже спокойного человека может закрутить в этом слюнобрызгании. Поэтому скажу: угрожает. Мне все равно, украинец вы или русский, и моей жене все равно, но общество функционирует не так: это толпа. В Тюмени это заметно.
Виктор, предприниматель:
— А что такое экстремизм? Это как дискуссия о формализме и натурализме в литературе тридцатых годов: сверху спустили формулировку, все орут, а что значат хотя бы эти слова, не знают. Вот и с экстремизмом так же: выгодно искать какого-то внешнего врага. Экстремисты, террористы, президент США — лишь бы в зеркало не смотреть.
— Тюмень находится не на Кавказе, где постоянно вылавливают террористов, но все равно что-то взрывается. Далеки мы и от Украины, от руководства которой в последнее время можно ждать чего угодно. Так что терроризм вряд ли заглянет к нам. Вряд ли есть у нас и экстремисты. К ним причисляли футбольных фанатов. Думаю, что это глупость. Если и ждать от кого-то беспорядков, так от обычных работяг. Тех, кого уволили и чьи семьи еле сводят концы с концами.
Анна, бухгалтер:
— Сейчас не ощущается и не осознается, что наше спокойствие сможет кто-то нарушить. Хотя мы ни от чего не застрахованы. Да, об угрозах слышу дома по телевизору и по радио, когда еду в общественном транспорте на работу. Иногда настораживают люди. Присматриваюсь к тем, кто необычной внешности или скрыт балахоном. А так, в общем, ничего не боюсь. Просто стала бдительней и осторожней. Не хочется рано умирать.
Опрос проведен корреспондентами газеты