Владислав Крапивин. Тополята бетонного города
Фрагменты из нового романа «Тополята»
Продолжение. Начало в NN218, 226, 229, 232, 235, 242 (2010 г.) и в NN 2, 7, 8, 9, 12, 23 (2011 г.)
«МЫ НЕ УМРЕМ…»
Еще через несколько суток на Косе спилили тополя. Ночью. При свете фонарей. Случайные свидетели говорили, что работало два десятка дюжих мужиков в масках, и охраняли их другие мужики — в камуфляже и с погонами.
Наутро поднялся большой шум. На Косе собрался митинг. Днем об этом сообщили в передаче городских Новостей и выступил даже сам Блондаренко — глава Айзенверкенбаума. Он утверждал, что не знает, чьих это рук дело.
— Возможно, это сделали те, кто рассчитывал прибрать себе Косу и не сумел. Так сказать, акт мести…
— А почему там была полиция? — спросил ведущий.
Мэр вскинул ухоженную седую шевелюру:
— Попрошу не задавать провокационных вопросов!
Вскоре на Косе, среди поваленных тополей, появились пикеты студентов. Казалось бы, откуда они в дни каникул? Но собрались. Зачем? Чтобы выплеснуть возмущение против городской власти и одуревших собственников? Не только. Сразу кто-то сказал, что Аллея Ветеранов должна быть посажена вновь. Немедленно. Здесь были студенты Сельхозакадемии. Они объяснили, что, если крупные сучья только что спиленных тополей вкопать в почву, они пустят корни и вскоре выбросят ветки.
Нашлись спорщики. Стали объяснять, что сучья отрастают, если их посадить весной, а сейчас… сами понимаете.
Но спорщиков отодвинули.
— Отрастут… — с непривычной ноткой сказал Виталя. — Назло всем гадам.
— Потому что рядом Колесо Гироскопа? — шепотом спросил Тенька.
— Не только. Потому что мы все вместе.
Теньке мама заявила категорически:
— Не вздумай соваться на Косу! С тебя только вчера бинт сняли.
Тенька сказал:
— Все равно пойду. Можешь выдрать как сидорову козу.
— Заранее? Или потом?
— Лучше потом.
— Хорошо. К ужину чтобы был дома!
— Мам, я тебя люблю!
— Убирайся…
На Косе шли споры: зачем властям понадобилось спиливать тополя теперь? Ведь Коса уже принадлежала Институту. Одни говорили, что это месть. Другие объясняли, что у властей такая «фобия»: чиновникам за каждым большим деревом чудится террорист с автоматом и взрывчаткой. Но говорили и о посадках. Посадками распоряжался рыжий студент Артур. Всем желающим раздавали ножовки и лопаты. Пришли ребята из Карпухинского и Макарьевского дворов (кто никуда не укатил на лето). Пришла Изольда Кузьминична — в розовых брючках и кокетливой косыночке. Попросила Артура:
— Лопаточку, пожалуйста. У меня есть опыт огородной работы.
— Извольте, сударыня.
— Ты… — сказал стоявший неподалеку ее недруг Жох. Но не громко и не сердито.
Пришел даже Кабул. То есть Владик Свирелкин. Эсфирь Львовна отпустила его на полчасика, только позвонила Витале и просила «присмотреть». Владик и Тенька вместе подошли к Артуру за лопатами.
— Работайте, тополята, — очень серьезно сказал тот. — Делайте будущее.
Копать было трудно, особенно маленьким, вроде Егорки. Однако находились помощники. Парни с крепкими мускулами перехватывали лопаты у «тополят». Скоро между разлапистых пней темнели узкие ямы для стволов-саженцев. Стволы были высотою метра два, а толщиной с тонкое бревнышко. Между ними ходили Сима, Лиска и песий подросток Бумс. Одобряли работу.
Вновь посаженных топольков оказалось больше, чем прежних деревьев. Некоторые студенты и ребята вкопали еще саженцы от себя. Отрастут — будет алея гуще прежней.
— А это вот дерево деда. — Шурик Черепанов похлопал по тонкому серо-зеленому стволу. -Я его отпилил от того, которое тоже было его… Пускай дед больше не расстраивается. А то он чуть не плакал, когда звонил сегодня. Ему кто-то из друзей сообщил утром, и он. прямо весь не в себе.
— Позвони ему сегодня же, — посоветовал Тенька.
— Конечно.
— И передай привет, — попросил Владик Свирелкин.
Студенты говорили, что придется снова оставлять здесь дежурные группы.
— Институт наймет охрану, — сообщил Виталя.
— Хорошо бы с берданками, — сказал рыжий Артур.
— Лучше с пулеметом, — посоветовал неулыбчивый Егорка Лесов. Оказавшийся рядом подпоручик Куликов показал ему кулак.
Прошло еще два дня. Утром у Теньки появился Шурик. У него были красные глаза. Шурик встал в дверях, прислонился плечом к косяку. Хрипловато проговорил:
— Дед умер.
— Господи… — сказал Тенька. Так говорила мама в тяжкие моменты. Помолчали. Тенька спросил:
— Почему?
— Сердце, наверно. Когда узнал про тополя, оно не выдержало. А может, просто возраст.
«Да, против возраста не попрешь…» — подумал Тенька. Но сказал:
— Нет, это из-за тополей. Шурик шевельнул плечом.
— Хорошо, что книгу успел закончить. Мы сейчас с мамой едем в Заводоохтинск.
— Шур.
— Что?
— Я не знаю, что сказать.
— А что тут говорить? Ничем не поможешь. Ты расскажи ребятам. Они были его друзья.
— Да.
Днем ребята понуро сидели в Кокпите. Виталя иногда трогал гитарные струны.
Тополек — тонкий очень,
Кто срубил — не поймешь.
Он лежит на обочине,
Как убитый Гаврош…
— угадывались слова. Тенька подумал, что слова не очень подходящие. Дед-Сергей был совсем пожилой и седой, а Гаврош — мальчишка. Но Данька Сверчок вдруг сказал:
— Я как-то заходил к Черепановым, книжку Шурику относил. Он мне показал фотографию в рамке. На ней мальчик — маленький и худой, вроде Егорки. На турнике. Одной рукой держится за перекладину, а другой ухватился за трусы, чтобы не съехали. Смешно так. И дырка на майке.
Семилетняя Женька Черепанова (ее не взяли в Заводоохтинск) насуплено объяснила:
— Папа говорит, что это ужасно старая фотография. Тогда не было еще даже спутников и космонавтов. А дедушка там, будто мальчик сегодня.
— С ума сойти… — сказала Эвка Полянская.
— Ничего не сойти, — сердито возразил Игорь Лампионов. — Это закон природы. Сначала человек — ребенок, потом — взрослый, потом — старик, потом умирает. Так бывает со всеми.
— Фиг! — вскинулся Егорка Лесов.
Все разом глянули не него. Егорка сидел на краю верстака и смотрел прищурено, как сигнальщик на торпедном катере. В дальнее пространство.
— Мы не умрем, — сказал он этому пространству. — Или. по крайней мере будем жить до ста лет. Назло им…
Все одобрительно молчали. В самом деле, живут же некоторые люди до ста лет. А это все равно, что вечность.
Ночью рухнул небоскреб Зуб. Рокот прошел по измученному жарой бетонному городу. Конечно, не все сразу поняли, что случилось, но утром Айзенверкенбаум ахнул.
Зуб обрушился аккуратно, словно не хотел нанести вред окружающим кварталам. Он как бы ушел в себя, втянул внутрь обвалившиеся стены и перекрытия. Днем над развалинами висело седое облако цементной пыли. Высоченное, как атомный взрыв. По берегам пруда стояли толпы. Выли пожарные сирены, хотя огня не было. Кричали в мегафоны ментухаи — требовали разойтись (а что еще они могли требовать?)
Тенька пришел на Косу вместе с Кабулом — забежал в Госпиталь и упросил отпустить Владика Свирелкина с ним хоть на полчасика. Посмотреть! Ведь не каждый день рушатся в городах дома-гиганты! На полчасика отпустили. Тенька и Владик стояли среди множества людей и рассуждали: отчего такое произошло?
— Я же говорил: это должно было случиться, — с некоторой важностью сказал Тенька.
— Тектонический сдвиг?
— Может быть.
— Или террористы?
— Вот уж нет! Никто не слышал ни одного взрыва. Только такой звук. будто урчание в брюхе у чудовища. Владька, да Зубу просто незачем было стоять!
— Как это незачем?
— Ну, он же был не нужен ни городу, ни себе! Никто в нем не жил. Только сперва мой Народец, а потом ты и Свир. Народец улетел, Свир пропал, ты ушел. Такие громадные дома, наверно, не приспособлены к пустоте.
— В них смещаются Конфигурации пространств! — сообразил Кабул. Вообще-то он в последнее время не думал о Конфигурациях, он думал о тете Оле Свирелкиной. («Мама, вы правда похожи?» — «Как две капли!»). Но сейчас опять вспомнил о Пространствах, потому что было в этом объяснение.
— Наверно, — согласился Тенька. Хотя у него зрело еще одно понимание причины.
Тенька проводил Владика в госпиталь и вернулся на Косу. И пробыл там долго.
Цементное облако выглядело седым лишь с утра. Потом оно сделалось желтым от солнца, словно излучало зной. А затем стало сизым. Потому что появилось другое облако — тоже сизое, кучевое, громадное. Оно закрыло солнце. В облачных провалах проскакивали бесшумные молнии. Никто не испугался подкатившей грозы, она обещала прохладу. Но когда грянул отвесный ливень, все бросились кто куда. Даже храбрая полиция.
На Косе было много знакомых и незнакомых ребят, и теперь все кинулись во дворы, а оттуда в свои подъезды или под навесы. Тенька помчался не домой и не в мамину вахтерку. Ближним укрытием был Кокпит. Дверь стояла раскрытой — спасайтесь люди. И Тенька думал увидеть в дворницкой немало народу, но оказалось — никого, кроме Витали. Он хладнокровно ремонтировал автоматический мусоросборщик собственной конструкции. Торчать на берегу и долго разглядывать рухнувший Зуб он, видимо, считал пустым занятием, поэтому не попал под ливень. Известно, что Виталя ко всему относился философски, и промокшему до нитки Теньке сказал:
— Ты немножко сырой. Скидывай фрак и панталоны, пусть высохнут. А тебя надо прогреть изнутри.
Тенька постукивал зубами. Он вынул из кармана мобильник, подышал на него. Тот (мокрый, но «живой») отозвался трезвоном.
— Да, я. Ну, ничего не случилось! Я у Витали, он отогревает меня изнутри.
— Скажи, чтобы отогрел и снаружи. Подзатыльником.
— Вить, мама просит дать мне подзатыльник.
— Обязательно.
— Мам, он говорит, что обязательно!
— Высохнешь и марш ко мне в вахтерку! Я отогрею тебя окончательно.
— Ладно!
Гроза постепенно утихала.
Тенька стащил с себя облепивший его костюмчик с корабликами, развесил на протянутой вдоль стены веревке. Снова стукнул зубами. Виталя набросил на него свою куртку с надписью «Чистота — путь к социализму». Налил в глиняную кружку горячий чай. Тенька закутался, обнял кружку ладонями, сел на верстаке по-турецки и благодарно задышал. И сказал между глотками:
— Мы с Владиком говорили про причины. Из-за которых рухнул Зуб.
Виталя отозвался (опять же философски):
— Все про это говорят.
— Но никто не знает настоящих причин.
— А ты знаешь? Изложи.
Тенька изложил. Про тектонический сдвиг. Про безнадежную пустоту, когда исчезли Народец, Свир и Кабул. Про сдвиг Конфигураций.
— Наверно все это вместе. Но я знаю еще одну причину.
— Давай, говори, — потребовал Виталя. Не поймешь, с капелькой насмешки или совсем всерьез.
— Мне, кажется дело в Колесе.
— Это как?
— Ну, смотри. Если прикинуть, куда направлено ребро Колеса, оно ведь идет как раз к Зубу. Невидимое, но все равно… оно где-то там. Я думаю, что Зуб незаметно оседал и, наконец, коснулся колесного края нижней частью. Ну и вот.
Виталя сказал совсем уже серьезно:
— Объяснение не хуже других. А Шурик бы еще добавил.
— Что добавил? — встревожился Тенька.
— Он сказал бы, что Зуб осел в землю, когда умер дед.
Тенька поставил кружку. Осторожно спросил:
— А может, и правда?
— Может. Земля все сильнее реагирует на всякое зло, которое творят люди.
— Дед-Сергей ничего плохого не творил!
— С ним сотворили. Довели человека.
— Гады.
— Да. Кстати, в Институте решили открыть новую кафедру. Для изучения горьких взаимосвязей.
— Чего? — почему-то испугался Тенька.
— Ну, я же объяснял столько раз! Вот смотри. Под столицей рубят старинный лес, а на шоссе — свалка из десятков автомобилей. Завод спускает в заповедное озеро отходы, а на Транссибе летит с откоса состав — дрогнула насыпь. Менты разгоняют студенческий митинг, а в Белом море гибнет сухогруз… Еще одна страна испытала атомную бомбу, а над Европой дикая жара. Кстати, в это же время в Южной Америке жители мрут от небывалых морозов. И никто не понимает взаимосвязей таких событий. А это вздрагивает матушка-планета. Может, надеется, что люди очнутся.
Тенька скинул куртку. Покачал ногами. Допил теплый чай.
— Вить… но мы же посадили тополя. Это хоть что-то… против вырубки леса.
— Если смотреть философски, то да. Дед-Сергей говорил, что на вас вся надежда.
— На кого на нас?.. — Тенька смущенно съежил голые плечи.
— Он сказал, на «тополят». Вроде тех, кто в здешних дворах.
ЕЩЕ КОРАБЛИКИ…
Поздно вечером рядом с подушкой затрещал мобильник:
— Тень, спустись к своему крыльцу! Пожалуйста. Мы подъехали на машине! Тень, я сейчас уезжаю!..
Не было времени одеваться, как следует. Тенька прыгнул в шорты и ринулся из квартиры. И по лестнице. Ступени крепко били по босым ступням. Тенька вылетел из подъезда. Неподалеку под фонарем поблескивала вишневая иномарка. Владик Свирелкин шагнул к Теньке.
— Тень, так вот получилось, неожиданно. За мной приехала тетя Оля.
Из-за машины вышла женщина. Высокая, темноволосая… а в общем, не разберешь, какая. Да и не все ли равно? Дело не в ней, а в том, что Владька уезжает…
Понятно, что он должен был уехать, но ведь не так стремительно!..
Тенька беспомощно затоптался на теплом бугристом асфальте. Что сказать? Владька оглянулся на тетю Олю.
— Это сестра моей мамы.
— Я понял… — прошептал Тенька.
— Она со своим шофером приехала прямо из Юхты.
Тенька глянул на женщину.
— Здравствуйте. — пробормотал он.
— Здравствуй. — У тети Оли оказался глуховатый, будто издалека долетающий голос. — Ты Тенька, да?
— Да.
— Владик говорил. Понимаешь, Тенька, надо уезжать скорее. Так посоветовал Игорь Игнатьевич Спарин. Здесь чересчур много всяких чиновников интересуются Владиком. В Юхте будет легче оформить усыновление.
— Я понимаю, — выдохнул Тенька. Владик взял его за локти холодными пальцами.
— Жалко, ни с кем больше не успел попрощаться… Тень, ты передай ребятам.
— Конечно.
— Я потом позвоню.
— Конечно, — опять сказал Тенька. И подумал: надо бы что-то подарить Владику на прощанье.
Но что?
Была у него трубочка с остатками мыльного раствора, «запускатель»! Иногда они с Владькой отправляли в полет пузыри с корабликами из госпитального окна. Но теперь запускатель остался дома, в кармане рубашки.
— Владь, ты купи там где-нибудь трубку для пузырей. Пустишь кораблик и вспомнишь.
— Наверно, не выйдет, — тихо сказал Владик. — Это получалось, только если ты рядом.
— Подожди. — Тенька ногтем зацепил на кромке штанов нашивку с парусником. Рванул. — Вот. Пришей где-нибудь. С этим корабликом обязательно получится. Проверено.
Владик понятливо закивал и спрятал нашивку в нагрудный карман серебристой курточки. Потом опять взял Теньку за локти. А Тенька — его. Не обниматься же, как девчонки на перроне.
Из машины послышался мужской голос:
— Ольга Юрьевна. Из-за чрезвычайного положения к полуночи перекроют выезд.
Владик и Тенька рывком опустили руки.
— Передай привет Свиру.
— Да! А ты Лиске!..
Владик, согнувшись, нырнул в машину. Из открытого окна махнул рукой в серебристом рукаве, и вишневая иномарка покатила к воротам. Тенька хотел помахать вслед, но тут его ухватила за майку выскочившая из дверей мама. И повела в подъезд. И по лестнице (потому что лифт опять не работал). Тенька был готов к упрекам и грозным обещаниям. Но мама вдруг отпустила майку и положила руку на Тенькино плечо. Спросила негромко:
— Уехал, значит? Насовсем? Тенька закусил губу и не стал плакать.
Через несколько дней вернулся Шурик. Похудевший и какой-то слишком большеглазый. Пришел к Теньке. Позвал:
— Пойдем на Косу.
Они пошли. Было утро, стояло мягкое тепло. На сурепке после ночного дождика горели капли. Сурепка чиркала по ногам и оставляла на пыльном загаре блестящие полоски. Надо было что-то сказать: от печальной темы все равно не уйдешь. Тенька спросил:
— У него был инфаркт, да?
— Да. И сразу. Не успели даже довезти до больницы.
— А Владик уехал… За ним на машине примчалась сестра его мамы, прямо из Юхты.
— Я знаю, Женька сказала. Только непонятно, почему так срочно.
— За ним охотились ювенальные тетки.
— Понятно.
— Он позвонил с дороги, сказал, что скоро будут на месте. Всем привет. И тебе.
Шурик Черепанов кивнул.
На дальнем берегу пруда громоздились развалины Зуба, но Тенька и Шурик на них не смотрели, будто по уговору. Тенька рассказал про свой прощальный подарок Владику. Шурик снова кивнул.
Пришли на Косу. Спиленные тополя, как зеленые груды, лежали на двух берегах. Листва на них не увядала, сопротивлялась гибели. И от нее пахло, как после майского дождя. А между упавшими великанами стояли навытяжку их дети. Недавно вкопанные тополята.
Шурик безошибочно привел Теньку к тонкому двухметровому стволу.
— Вот… дедушкин. Ой, смотри-ка.
На серо-зеленой коре проклюнулся крохотный листик.
— Значит, будет жить! — обрадовался Тенька.
— Они все будут жить. К весне пустят побеги.
Постояли, потом сели на могучий ствол упавшего тополя.
Ясно синело небо, обещало, что впереди еще недели две теплого лета. Плыли в воздухе невесомые пушистые семена белоцвета. «Если очень постараюсь, я смогу так же», — подумал Тенька. И вдруг увидел среди семян прозрачный кораблик с круглыми, как пузыри парусами.
— Шурик, смотри! Видишь?
— Вижу… Будто привет от Владьки. Да?
Тенька подумал. Едва ли кораблик так быстро долетел бы сюда от Юхты.
— А может быть, от Танюшки Юковой. — неуверенно выговорил он.
Шурик медленно посмотрел на него сбоку и ничего не ответил.
Тенька подтянул на ствол ноги, уперся подбородком в колени. Сказал, глядя перед собой в «никуда»:
— Несправедливо это.
— Что несправедливо?
— Только подружишься с человеком, а он — раз и уехал в дальние дали.
Шурик помолчал. Отвалился спиной к торчащему отростку ствола. И сказал, будто, между прочим:
— Бывает. А я вот никуда не уезжаю.
Тенька уткнулся в колени носом и сидел так с минуту. Потом попросил:
— Шурик, ты на меня не злись. Я иногда бываю такая деревяшка.
Шурик умудрено сказал:
— Все мы бываем деревяшками. — И вскочил. — Тень, смотри! Еще один кораблик!
Продолжение следует.